Екатерина Лесина - Тайная страсть Гойи
Да какое дело было Зойке до ее жизни!
Ну гуляла… Все бабы — шалавы, мамка это не чинясь говорила. Другое дело, что мужики — кобели… И при ином раскладе Зойка к Лаврентию бы подкатила, но тут было ясно, что Лавруша — на всю голову стукнутый. Святоша. Его не раз и не два пытались соблазнить, и заканчивалось это плачевно. А вот Райка с ее зудом воспитательским — дело иное.
Разговорчики?
Зойка послушает. Небось корона не свалится. И посочувствует. И вздохнет где надо. И вовсе слезу пустит, как оно положено. И Райка быстренько прониклась. Зойку перевели со скотного двора церковь убирать, а там и в доме помогать. Невесело оно, конечно, на чужую тетю горбатишься. Сама-то Райка на лавку взопрется и Писание читает, а Зойка раком пол дерет. И ладно б пылесос имелся или еще чего, нет, все ручками… и подметать, и мыть, и стирать. Райка же только языком мелет.
Поневоле Зойка начала к разговорчикам прислушиваться. Воспринимала она Раису навроде радио, которое бухтит себе и бухтит.
В молодые годочки Райка сама на панели подрабатывала, да не одна, а с подруженьками. И вроде как не просто на панели, а в конторе элитной, которая девок папикам состоятельным поставляла. В такую бы и Зойке попасть… Она бы точно не растерялась, подцепила себе папика. А там бы, глядишь, и замуж выскочила. Жила б принцессою…
У Райки не вышло.
На наркоту подсела. Так ведь сама дура… Одно дело — травкой баловаться, травка — это ж ерунда, все знают, а вот колеса или там игла — дело иное. Мысли свои Зойка при себе держала, только кивала старательно. И молитвы зубрила, чтоб показать, до чего она перевоспиталась.
Правда, Лаврентий не спешил верить и отпускать.
Даже письмо слезливое покаянное, тетке написанное, — всем письма вменялось писать еженедельно — не дало ему проникнуться. Только скупо похвалил Зою, мол, встала она на путь исправления.
Козел!
Как бы там ни было, но при матушке Раисе, а точнее при хозяйстве ее, Зойка обосновалась прочно. Потому и видела, и слышала много больше моралей с исповедями.
Например, телефонные разговоры. Телефон в доме имелся древний, и запирали его, чтоб, значит, ни у кого искушения не возникло воспользоваться. Будто бы Зойке было кому звонить. Ну да не о том разговор. В тот день Зойка в подполе сидела, перебирала овощи. Грязная работенка, мерзкая, главное, что перчатки-то ей выдали, да только драные. И кофтейку, чтоб совсем не околела. А то в подполе дубак дубаком, а овощей, что морковки, что свеклы, что картошки — горы целые. И Раиса нудит, мол, дары божьи. Сама бы и шла перебирать. Но нет, ноги у нее болят, спускаться и то не стала. Спровадила Зойку, фонарь зажгла, а сама, стало быть, молиться пошла. Ага… Ну, Зойка и возилась, что ей делать? Сиди и ковыряйся, хорошую морковку в деревянный короб, плохую — в ведро, которое потом свиньям на корм пойдет. А как ведро наберется, то и вытаскивай, волоки… Но это даже хорошо, хоть воздуха глотнуть можно свежего. И погреться минутку-другую. Вот потому Зойка в подвал возвращаться и не спешила.
Вытащив очередное ведро — гнили было много, — Зойка присела отдохнуть.
Тогда-то и услышала Раисин голос. Сперва даже и не узнала. Обычно же матушка говорила тихо, шепоточком, а тут голос гремел прямо-таки, и слышно было каждое словечко:
— Марина, я ведь не для себя прошу! На богоугодное дело…
Сперва Зойка подумала, что матушка спонсора окучивает. Порой являлись в школу тетки с постными лицами или толстые дядьки, которые на воспитанниц поглядывали маслянисто, но себя держали… А жаль… Зойка бы не отказалась уехать с таким вот. Может, и не красавец, зато на «мерсе» и при бабле, а это в нынешней жизни куда как полезней красоты.
— Марина, я помню, что обещала больше никогда не звонить, но…
Зойка присела на лавочку. Не то чтобы сильно разговор интересовал, скорее уж было хоть что-то отличное от местного заунывно-пристойного бытия.
— Конечно, но я ведь немного прошу! Всего-то пятьдесят тысяч… Да, я понимаю, что не рублей.
Вот тут Зойкин интерес из абстрактного конкретным сделался. Она просто-таки застыла от этакой наивности. Выходит, имелись у матушки Раисы приятельницы, у которых можно попросить полста гринов? И при том нагло так… Нет, Зойка не мнила себя психологом, она и про науку эту слышала разве что краем уха, но вот жизнь научила ее приспосабливаться к людям, от которых Зойке случалось зависеть. И опыт, не раз спасавший ее шкуру, подсказал, что матушка Раиса вовсе не на просительницу похожа. Со спонсорами она держалась иначе, любезно, тихо, глазами ела и угодить норовила. Тут же едва ли не кричала на собеседницу.
— Марина! Да ты больше на себя тратишь! Думаешь, если я живу в глуши, то ничего не знаю? Нет, я не осуждаю тебя. Никого не осуждаю… Галина мне звонила… Не надо так, Марина… Помнишь, мы поклялись помогать друг другу. Галочка и я могли бы многое рассказать, к примеру, твоему мужу. Хотя полагаю, он и сам все прекрасно знал, но вот его дети… Марина, я не угрожаю!
Зойка хмыкнула. Вот тебе и святая женщина. Не угрожает она, ага, как же… Только пятьдесят штук требует за молчание.
— Как ты думаешь, сколько они заплатят, чтобы узнать правду? Я даже готова в суде выступить… Да, я понимаю, что получу срок за соучастие, но я не боюсь. господь защитит меня.
Зойка зажала себе рот рукой, чтобы не расхохотаться.
Надо же, и ныне она господа приплела.
— Да и подумай, дадут ли много матушке, которая некогда совершила ошибку, но после жизнь положила, чтобы эту ошибку исправить? Найдутся свидетели в мою пользу… Я не шучу, Марина. Ради моих девочек я готова пойти на подвиг.
Зойка фыркнула и ущипнула себя: слух у матушки Раисы был кошачий, не хватало, чтоб Зойку за подслушиванием застала.
— Поэтому подумай еще раз, хорошенько подумай, Марина. Я ведь прошу немного… И на Галочку ты зря злишься. Ей тяжело в жизни пришлось, нам всем тяжело в жизни… А ближнему следует помогать, ты забыла, как когда-то мы одни сапоги на всех носили. Как Танечку вместе растили… Как… как делали то, что делали, пусть господь будет милостив к душам грешным.
Зойка пожалела, что не может слышать, что отвечала матушке собеседница, навряд ли ей по нраву пришлись Раисины воспоминания с нравоучениями пополам.
— И подумай, разве без нашей помощи ты бы справилась? Кто тебе зелье дал? Кто ходил к Тамаре? Я молюсь за упокой ее… Несчастная женщина, которая виновата лишь в том, что надоела мужу… Нет, Марина, ты рано открестилась от нас, подумай, ты лишь выпишешь чек и совершишь благое дело… Не кричи на меня! Не боишься? И совесть тебя не мучит? Что ж, ты не оставляешь мне другого выбора… Мне жаль, я действительно хотела по-хорошему договориться… И даю тебе срок подумать. Три дня. А потом… У меня ведь и кое-какие записи остались…
Матушка Раиса замолчала, и Зойка сообразила, что непростой разговор окончен. Она мигом подхватила ведро и нырнула в подпол. Матушка появилась спустя минуту:
— Не устала, деточка? — Теперь ее голос вновь был тих и ласков, да и сама она — кротость воплощенная. Тогда-то у Зойки и появилась гениальная, как ей показалась, мыслишка: раскопать побольше о матушкиных делах. Глядишь, и найдется в прошлом ее что-то, что поможет из этой тюрьмы выбраться.
Правда, задумать — одно, а исполнить — другое.
Конечно, за работу домашнюю Зойка теперь хваталась с удвоенным усердием, чем заслужила не только одобрение матушки, но и скупую похвалу батюшки. Вот только все эти вытирания пылей да скобления полов ни на миг не приблизили к цели. Больше матушка по телефону не болтала, а те самые записи, на которые она ссылалась, если и были, то хранились не в доме.
Но однажды старание было вознаграждено…
В тот день Зойке выпало в сарае прибираться. Имелось при доме батюшки собственное хозяйство: с дюжину кур, пара гусей, на редкость дурного норова, да козы. С ними-то возни больше всего было. Доить. Чесать. Кормить. Глядеть, чтобы не влезли куда…
Козы тайник и раскопали.
Чего уж им понадобилось в древнем буфете, который давно следовало на дрова порубить, Зойка не знала и знать не желала. Главное, что любопытная Маруська не просто ящик вывернула, но и копытцами острыми его разломала. А там и обнаружилось второе дно, в нем — и пакет пластиковый, козами пожеванный.
В конверте же…
Зойка такого в жизни не читывала.
— Я-то сразу скумекала, что не простые бумажки… Короче, там вроде как матушкина исповедь, только заверенная хитро. С печатью. С подписями… Я и не знала, что так можно. — Зойка рассказывала охотно, не забывая при том старательно хлопать глазками. — А еще фотки, ну, такие, которые порнушные…
Зойку фотки не особо впечатлили. Видала она порнушку и поинтересней. И отчеты пролистала из интереса сугубо… А вот исповедь прочла.
Много интересного про матушку узнала.
