Александр Смирнов - Вавилонская башня
Кузьма нашёл небольшой островок на стекле, который не был повреждён и через лупу стал разглядывать его. Вдруг один завиток замысловатого рисунка показался знакомым. Кузьма положил отпечаток следователя рядом и ещё раз сравнил завитки. Сомнений больше не оставалось — завитки были идентичны. И хотя опытный сыщик прекрасно знал, что завитки никогда не повторяются, голова не хотела верить собственным глазам. "А вдруг к этому фужеру прикасался ещё кто-то?" Кузьма закрыл глаза и постарался в мельчайших подробностях восстановить в памяти всё, что происходило на отвальной у начальника. Вот Наташа с Шурой мило о чём-то беседует, вот Наташа наливает Шуре вино в фужер. Вот Шура берёт Наташу за руку и отстраняет её, показывая тем самым, что ей хватит. Вот лицо жены начальника становится злым, она что-то говорит Наташе и сильно сжимает фужер. Фужер лопается, и осколки впиваются в руку Шуре. Нет, ничего необычного в этой сцене не видно. Кузьма вновь и вновь прокручивает эту сцену и вдруг обращает на одну еле заметную деталь: отстраняя руку его жены, Шура берётся за запястье Наташи, именно за то место, где блестит браслет часов. Кузьма бежит в спальню жены и возвращается с женскими часами. Обработав, позолоченный ремешок, он сравнивает отпечатки и ошеломлённый отваливается от стола. Всё точно — бюст Сталина металлическим кубком разбила жена прокурора. Кузьма быстро обходит квартиру и собирает всю женскую обувь, которую только может найти. Он достаёт из ящика стола небольшой свёрток, разворачивает его и достаёт гипсовые слепки от женских каблучков. То, что совсем недавно он и предположить не мог, становится кошмарной реальностью — за пожарным щитом в тот проклятый день стояла его жена и наблюдала за Ферзём. Кузьма достал альбомы с фотографиями, вытащил карточки, где изображена его жена и супруга начальника, оделся и ушёл из дома.
Сторож Ерофеич приходил на дежурство всегда загодя — за час, а то даже и за два. Не то, что у Ерофеича дел было очень много, просто дома одному было дюже скучно, а в школе всё-таки среди людей. А ещё потому, что все, и даже директор, уважали Ерофеича за возраст и относились к нему с почтением. Идёт, бывало, Ерофеич по коридору, а там директор с завучем о чём-то разговаривают. Поравняется с ними сторож, те сразу разговоры свои бросают и поворачиваются в его сторону.
— Добрый день, — скажет директор.
— Как ваше здоровье, Степан Ерофеич? — поклонится ему завуч.
От этого по жилам Ерофеича разливалась согревающая истома. Кивнёт он им, ответит чего-нибудь, а сам пройдёт немного вперёд, да и повернёт назад, вроде как забыл чего. Тут дело ясное — разговор снова зачинается, и будьте покойны, без рассказа про гражданскую не обойдётся. И хоть про подвиги его в школе все раз по сто слышали, всё равно до конца дослушают.
При такой службе и зарплата не нужна. А как же? Площадь казённая — опять же платить не надо. А харчи? Поварихи, женщины сердобольные. Осечек никогда не бывало, всегда не только накормят, но и с собой дадут. Вот и выходит, что он вроде как на полном государственном обеспечение, а сверх того ещё и зарплату выдают. Но самое дорогое — это трофейный большой ламповый приёмник. Его Ерофеичу физик отдал на сохранение. Когда из школы все уходят, включит он приёмник и слушает, что в мире делается. Там такое услышать можно, что на голове волосы дыбом встают.
Ерофеич, обойдя свои владения, выключив лишний свет и закрыв все двери, зашёл в свою коморку и повернул ручку приёмника. Он всегда это делал, когда точно знал, что в школе никого нет. А ну, кто услышит? Объясни потом, кого ты слушал? Сами понимаете — дело политическое. Прослушав все передачи, которые только мог поймать приёмник, толком ничего не поняв, он выключил его и лёг спать на рваный диванчик, который стоял тут же в коморке. А почему не соснуть часик — другой? Чай не банк государственный охраняет, а школу. Кому она нужна, да тем более, ночью?
Сон уже закрыл глаза Ерофеичу, возвращая его в молодые и безмятежные годы. Вот он стройный и красивый с шашкой наголо летит на коне, как ветер. Кругом шум боя: трещит пулемёт, гулко бухают пушечные разрывы, а он, словно заговорённый, летит всё вперёд и вперёд. Разрывы всё ближе и ближе. Их взрывы всё громче и громче. Вот они совсем рядом. Кажется, что снаряды рвутся над самой головой. Бум, бум, бум! Ерофеич открывает глаза и понимает, что это только сон. Он вытирает холодный пот со лба и снова ложится на диванчик.
Бум, бум, бум, — снова слышит он. "Нет, это уже не сон, — догадывается сторож". Ерофеич встаёт с диванчика и подозрительно оглядывается. В двери школы кто-то стучит. На глаза попадается приёмник. Ерофеич всё понимает. "Застукали, гады!" Опустив голову, он пошёл открывать дверь.
— Ты что уснул? — закричал незнакомец, тыкая Ерофеичу в физиономию прокурорское удостоверение.
Ноги старика задрожали, и он опустился на колени.
— Не губи, батюшка, бес попутал!
— Какой бес? Ты что несёшь?
— Физик. Это он мне на сохранение дал. А я не удержался — включил.
— Какой физик? Что включил?
— Да приёмник этот. Будь он проклят!
— Какой приёмник? Проснись дед!
— Так ты, соколик, не из-за приёмника сюда ночью пришёл?
— Нет. Вспомни, я уже приходил к тебе.
Сторож стоял бледный, как полотно. Нижняя губа его тряслась. Наконец он собрался с силами и еле вымолвил:
— Дозволь, батюшка, принять, а то ей богу, удар хватит.
Видя, что дедушка чем-то очень сильно перепуган, и что без лекарств уже не обойтись, Кузьма кивнул головой.
— Принимай, конечно. Я подожду.
Ерофеич засеменил к своему диванчику, засунул по локоть куда-то руку и вытащил бутылку. Не успел Кузьма и рот раскрыть, как Ерофеич налил полный стакан и залпом выпил. Потом он посмотрел на своего гостя, крякнул, занюхал своё "лекарство" рукавом и уже совершенно спокойно сказал:
— Говори, служивый, зачем явился?
— Помнишь, дед, я уже приходил к тебе?
— Да, помню, помню. Ты ещё за пожарным щитом целый час просидел.
— Помнишь, ты мне про двух женщин говорил?
— Помню. Только в толк не пойму сейчас-то чего тебе надо. С той поры, поди уже два года прошло. Музей давно восстановили. Неужто те дела кого-то ещё интересуют?
— Интересуют. Ты тогда обещал мне женщин тех опознать, если я их найду.
— Обещал. Да только где же ты их сыщешь? Если тогда не нашёл, то сейчас и подавно…
Кузьма вытащил фотографии и подал их сторожу.
— Здесь много людей. Посмотри, есть те, которые были тогда?
Сторож взглянул на фотокарточку и тут же ткнул в неё пальцем.
— Вот и вот, — сказал он.
— Точно?
— Точнее не бывает. Знаешь, какая у меня память? Я в гражданскую…
Сторож посмотрел на своего гостя и замолчал. Удар, который должен был свалить старика при приходе прокурора, теперь угрожал гостю.
— Эй, служивый, что с тобой?
Ерофеич потряс Кузьму за плечо, но гость не реагировал. Он сидел мертвецки бледным и смотрел в одну точку.
— Вот оно как всё обернулось, — бормотал себе Ерофеич под нос. — А я-то думал, что всё это из-за приёмника.
Сторож достал свою бутылку, вылил остатки в стакан и подал прокурору.
— Выпей, соколик, лекарства, а то и до беды не далеко. Лекарство хорошее, по себе знаю.
Кузьма машинально взял стакан и опрокинул. Однако "лекарство" не подействовало. Прокурор сидел такой же бледный и глядел в никуда.
— Эко, как тебя скрутило, милый! Тут одной дозой не обойтись. Придётся "НЗ" доставать.
Ерофеич опять полез за диванчик и достал литровую бутылку. Накрыв ненавистный приёмник газетой, он соорудил маленький столик, на который положил свёрток.
— А ну-ка, посмотрим, что мне бабыньки на этот раз положили, — приговаривал он, разворачивая свёрток. — Батюшки, вот это да! Вот это закуска! Да я тебя, милый, в два счёта на ноги поставлю!
За первой дозой последовала вторая а за второй третья. Только после этого стеклянные глаза прокурора ожили и наполнились слезой. Кузьма уже не смотрел в точку, а слушал своего собеседника. Собеседник же, получив ни с того ни с сего слушателя, старался не упустить случая и рассказать всё про гражданскую.
— … и наш эскадрон принялся рубить беляков! — уже не говорил, а кричал он.
— А у меня самый лучший друг — барон, — нарушил молчание Кузьма.
— То есть как барон?
— А вот так, барон и всё.
— Может ты, мил человек, не наших будешь?
Кузьма, молча, достал удостоверение и сунул его прямо в нос Ерофеичу. Тот долго читал, но так ничего и не понял.
— А ещё у меня есть друг — вор-рецидивист.
Тут у Ерофеича совсем крышу на сторону снесло.
— То есть как вор?
— А вот так, вор и всё.
Он сделал серьёзное лицо и задумался. Потом подозрительно посмотрел на Кузьму и спросил:
— Так ты чей прокурор будешь, наш или их?