Александр Смирнов - Вавилонская башня
Обзор книги Александр Смирнов - Вавилонская башня
Смирнов Александр Сергеевич
Вавилонская башня
Часть 1
Глава 1
Лёгкий ветерок, словно фен, нежно сушит промокшие волосы. Прилипшая к телу майка, мокрая и противная под лучами солнца снова становится мягкой и тёплой. Так бы и лежал на траве всю жизнь с закрытыми глазами и слушал дивное пение птиц. О чём они поют? Что их беспокоит? Уж во всяком случае, не проблемы людей. У них своя жизнь, свои переживания. Разве может человек понять их чувства, если это два разных мира, которые находятся рядом и никогда не пересекаются? Учёные тратят всю жизнь, чтобы понять его, но кроме своих предположений ничего определённого не могут сказать. Сказать — вот и ответ на вопрос. Действительно, чтобы понять, надо сказать. А как птицы могут сказать, если у них и у человека разные языки? Человек не понимает птицу, а птица не понимает человека, вот и получились два разных мира. Мы видим друг друга, слышим, но ничего понять не можем: у каждого свой мир, потому что у каждого свой язык. Да разве только птицы? Люди и те говорят на разных языках. Наверное, поэтому и происходят войны, наверное, из-за этого люди и убивают друг друга. Не потому что они плохие, не потому что им жизненно необходимо разрушить плоды трудов таких же людей, как и они. Разные языки — вот ключ ко всем проблемам. Даже если выучить язык другого народа, всё равно понимать его не будешь: думаешь-то на своём языке, а они думают на своём, вот и получаются снова параллельные миры. Всё бы ничего, если бы они и оставались параллельными, но уж если пересекутся — добра не жди: не поймут друг друга, просто убьют и всё.
Глухой разрыв ухнул совсем рядом. Птицы что-то прочирикали на своём непонятном языке и улетели в свой мир, а человек пополз в свой. Гимнастёрка, которая только что высохла, снова намокла и прилипла к телу, но человек на это не обращал никакого внимания. Он прижался к земле, а вернее к болотной жиже, и пополз в лес, чтобы там, спрятавшись под зеленью деревьев, наконец, оторваться от земли и встать на ноги. Человек дополз до леса, почувствовал под собой сухую землю, но продолжал лежать, не шевелясь, чтобы отдохнув, подняться и продолжить свой путь.
— Хальт! — услышал он где-то совсем рядом.
Человек снова сросся с землёй. И не просто сросся: он, как змея, в одно мгновение ушёл куда-то под мох, и только два чёрных глаза остались на поверхности, чтобы внимательно следить за этим жестоким и опасным миром, говорящем на непонятном языке.
На поляну, прорезанную косыми лучами солнца, выехал грузовик, выкрашенный тёмно-зелёной краской с бурыми пятнами. Грузовик, по замыслу его хозяев, явно должен был слиться с окружающим ландшафтом, но, увы, этого не получилось. Расцветающая весенняя флора имеет всегда неповторимый сочно-зелёный цвет, и расцветка грузовика скорее бы подходила к картинам августа или даже сентября, но в конце мая она выделялась ярким ржавым пятном на общем фоне. Из леса к машине подошли солдаты. Они были пьяны и веселы: громко смеялись и пели песни на чужом языке. Трое вывели из леса человека в грязной гимнастёрке с разбитым лицом. Человек еле держался на ногах. К пленному подошёл офицер и что-то спросил по-немецки. Человек, видимо, понял его и ответил. Вряд ли его ответ понравился офицеру: солдат, который стоял рядом, размахнулся и ударил несчастного прикладом. Пленный упал, как подкошенный. Солдаты бросили свою жертву в грузовик, погрузились сами и уехали, оставив на поляне лиловое облако выхлопных газов. Ржавое пятно пропало, облако растаяло, и поляна вновь засверкала зелёной свежестью. Два чёрных глаза узнали пленного — это был политрук. Веки медленно закрылись. И снова только звуки, снова пение птиц, снова непонятный их язык.
— Эй, есть, кто живой?! — донеслось откуда-то.
Глаза открылись, и из-подо мха появилась фигура человека.
— Эй! — опять раздалось, но уже громче.
Человек оторвался от земли и пошёл навстречу понятной ему речи.
— Ты кто? — спросил человек, осмелев.
— А ты кто? Руки покажи, — сказал голос вместо ответа.
Человек поднял руки вверх и обернулся вокруг себя. На краю поляны зашевелились кусты, и оттуда вышел красноармеец.
— Давно бежишь? — спросил он.
— Третий день.
— Один?
— Было много, потом пятеро осталось.
— Нас всех вначале много было. Остальных давно потерял?
— Последнего только что поймали. Теперь я один.
— Мне больше повезло. Нас трое.
Красноармеец замолчал.
— А наши где? — спросил человек.
— Кто же их знает? Теперь ни наших, ни ваших — каждый сам по себе.
— Человек сам по себе быть не может. Либо смерть, либо выбирай, кто теперь наши.
— И, что ты для себя выбрал? Куда пойдёшь, к нам или…?
— Ну, ни с ними же? — человек показал глазами в сторону поляны куда уехал грузовик.
— Тогда пошли. Время у нас мало. Они вернуться могут, ты же не знаешь, что им пленный наговорит.
Две фигуры покинули поляну и скрылись в зарослях леса. Они долго шли, не проронив ни слова. Наконец красноармеец остановился.
— Пришли.
В ответ человек вопросительно посмотрел на него.
— Здесь, — он указал на кучу веток.
Куча зашевелилась, и из неё показались четыре испуганных глаза.
— Ты кого привёл? — спросил парень в тельняшке, вылезая из кучи.
— Это наш.
— Откуда ты знаешь?
— Если с ними не ушёл, значит наш.
— А если он…
— А если ты, — прервал его красноармеец.
— Надо познакомиться, — предложил человек блатной наружности, — Я Ферзь.
— А имя у тебя есть? — спросил красноармеец.
— Мамка Колей звала. А это кто? — он указал на человека, которого привёл красноармеец.
— Андрей Петрович, — представился тот.
— А я Василий, — сказал парень, который вылез из кучи вместе с Ферзём.
— Ну, а я Кузьма, — представился красноармеец.
— Что делать будем? — спросил Василий.
— Надо к своим идти, — предложил Кузьма.
— Мне не резон, — возразил Ферзь.
— Тогда иди к ним, — сказал Кузьма.
— Они мне не свои.
— Мне тоже к своим не хочется, — поддержал Ферзя Василий. — Когда наших в упор расстреливали, я драпанул. Если к своим попаду — расстреляют.
— Ну, тогда… — начал Андрей Петрович.
— Эти тоже расстреляют, — понял его Василий. — Я предавать не буду.
— А для тебя наши свои? — спросил красноармеец Андрея Петровича.
— Для меня наши свои, а я для них чужой.
Шестеро глаз, не моргая, смотрели на красноармейца. Тот понял их взгляд.
— У меня всё в порядке. Только где теперь искать, наших?
— Остаётся воевать самостоятельно, — заключил Андрей Петрович.
Все утвердительно кивнули головами.
— Надо командира выбрать, — предложил красноармеец. — Кто старший по воинскому званию? Я лейтенант НКВД.
— Ни хрена себе! А как же это? — Ферзь взглядом показал на гимнастёрку.
— Когда нас бомбить начали, я спал. Схватил, что под руку попалось.
— Да, компания! Кто я, вы, наверное, догадались? Вор-рецедивист — большой друг НКВДешников.
— Рядовой Красной армии, — представился Василий.
— Штабс-капитан, — тихо сказал Андрей Петрович.
— Как же ты уцелел? — удивился Кузьма.
— Да вот уцелел. Если нашим меня грохнуть не удалось, то этим совсем ничего ни светит.
— Короче, к армии отношение имели двое: рядовой и штабс, — рассуждал Ферзь. — НКВДешник ни в счёт — это не армия, да и звание маловато. Остаётся штабс-капитан. Все согласны?
Почему-то все стали смотреть на Кузьму.
— Я не против, — сказал он, — только давайте без штабс — просто капитан.
— Надо бы убраться отсюда, а то опять эти приедут, — посоветовал вновь избранный командир.
— Конечно, приедут. Допросят пленного и приедут, — подтвердил Ферзь.
— Почему ты так плохо о людях думаешь? — вступился за пленного Василий.
— А тебя когда-нибудь допрашивали? — спросил его Ферзь.
Василий отрицательно помотал головой.
— Я так думаю, они не хуже наших допрашивать умеют. А когда наши допрашивают, человек всё вспоминает, даже чего не было.
— Это ещё не значит, что человек обязательно должен быть предателем.
— А ты у гражданина начальника спроси — он знает, — усмехнулся Ферзь.
Лейтенант грустно ухмыльнулся и посмотрел на Василия.
— Если не хуже наших умеют, то обязательно приедут.
— Господи, что же вы с людьми делали?
Лейтенант помолчал немного, и, видимо, желая перевести беседу в другое русло, сказал:
— Жрать хочется — сил нет.
— Пойдёмте, я вас в одну хату отведу, — предложил Ферзь.
Войско численностью в четыре человека поднялось и пошло за Ферзём. Прошло всего пять минут, как новый партизанский отряд покинул место своей дислокации, и со стороны поляны послышался рёв мотора и лай собак.
