Валерия Вербинина - Черный нарцисс
Само собой, тотчас же выяснилось, что Виктория работает в самом крупном московском издании, ни один номер которого не обходился без уголовной хроники. Старушка удовлетворенно кивнула.
– Хорошая у вас газета, душевная, – сообщила она.
«Ну да, желтушный листок с истеричными интонациями… Хотя, судя по тиражам, – самое то, что нужно народу».
– Вам совсем ничего не известно? – жалобно спросила Виктория, придав лицу умоляющее выражение. – А то мне статью писать, так что же я напишу, раз свидетелей нет и никто ничего толком не знает…
Старушка задумалась.
– Видела я кое-что, – наконец нехотя призналась она.
«Ах ты! Какого черта тогда сказала, что ничего не видела?!»
– Только к делу это отношения не имеет, – с сожалением добавила собачница. – А для статьи, может, и сгодится. И вообще это безобразие. Ладно, она мертвая была… но зачем же так открыто-то?
– Что открыто? – заинтересовалась Виктория. – О чем вы говорите?
Старушка зачем-то оглянулась и понизила голос. Виктории стало смешно – она поняла, что ее собеседница действует точь-в-точь так, как предписывают каноны детективных сериалов.
– Я ментов с домашнего телефона вызвала, – начала собачница. – Назвала свой адрес, все, как полагается. Жозефина легла спать, совсем утомилась бедная девочка, а я села у окна. – Она неопределенно махнула рукой, указывая в сторону дома напротив. – Из моего окна очень хорошо все видно, надо тебе сказать. Ну так вот… Приехал сначала один милиционер, молодой такой. Покрутился вокруг, посмотрел на тело, что-то сказал по сотовому или по рации, в общем, доложил. Ну а потом быстренько так, быстренько, ширь-ширь по сторонам глазенками. И того.
– Что – того? – спросила Виктория, не желая разгадывать словесные ребусы. Старушка сделала большие глаза.
– Цепочку он с нее снял, – сдала она с потрохами сержанта Лавочкина. – С подвеской. И в карманчик ее – хоп! Вот такая у нас милиция.
Тоже мне, откровение, с внезапным чувством омерзения подумала лжежурналистка. Ну обобрал мертвую, и каким образом это может помочь ей, Виктории, найти того, кто убил Катю Бородину, в девичестве Корчагину?
– И это еще не все, – продолжала старушка. – Потом появился другой милиционер, постарше.
– И они вдвоем снова обобрали тело? – подсказала Виктория.
Однако старушка покачала головой:
– Нет. Этот, видать, честный, он тело не трогал. Он чего-то сказал молодому, ну, воришке тому, и поднялся ко мне. Я ему, конечно, все рассказала, как я труп нашла, хотела и про того, молодого, рассказать, но он так зевал – не молодой, а который со мной говорил, – что мне тошно стало. Да и потом, я думаю, они все там одним миром мазаны. Верно?
– Вы совершенно правы, – объявила Виктория подхалимским тоном, забавляясь в душе. – И что же было дальше?
– А дальше, – важно сказала старушка, – появился еще один.
– Милиционер?
Собачница внезапно рассердилась:
– Что ты все время перебиваешь, прыткая какая! Я же сама все рассказываю. Этот не милиционер, он был в курточку одет, простую такую. Он поговорил с ними, а потом стал осматривать тело. И что ты думаешь? Смотрю я, только эти двое отвернулись, менты то есть, как он колечко с пальца убитой – хоп!
– То есть он спер кольцо, – подытожила Виктория.
– Ну да, и в карман его. С таким видом, словно ничего не случилось. А те двое даже ничего и не заметили. – Собачница рассмеялась, но на лице ее было написано изумление перед такой коллективной бесцеремонностью. – Нет, ну это надо же? Вор на воре! Один цепочку скоммуниздил, а другой, значит, кольцо!
Очень волнующе, вяло подумала Виктория. Хотя для обличительной статейки, наверное, как раз бы сошло. И ей захотелось зевнуть – точь-в-точь как лейтенанту Чигиркину, когда он беседовал с собачницей.
– Ну и, в общем, когда он ко мне пришел расспрашивать, что да как, я за ним очень внимательно следила, – продолжала старушка. – А то вдруг он решит, что и у меня можно чего-нибудь… скоммуниздить.
– Это вы правильно, – одобрила Виктория. – Не помните, часом, как его зовут, второго ворюгу?
– Помню, – прищурилась старушка. – Отлично помню. И ведь такой положительный с виду молодой человек, на племянника моего похож. Помогай, вот как его зовут. Анатолий… нет, Антон Помогай. Он следователь.
Виктория чуть не выронила зонт. Йо-хо-хо. Вот вам и перспективный работник. На отличном счету, далеко пойдет, и все дела. И ведь сама она ему доверяла…
Вор! Да что там – кто может быть хуже мародера, который обчищает мертвых? Один увел цепочку, второй – кольцо. Правильно, чего уж там! Катенька была богата, но после смерти богатство ей уже не пригодится, налетай, не робей!
И ведь пил, гаденыш, кофеек на ее кухне… и жаловался, как плохо идет дело и как все сложно.
Виктория разозлилась так, что ей стало трудно дышать. Дернув ртом, она ослабила платок на шее.
– А вы не могли ошибиться? Мне для статьи нужны точные факты… Он действительно украл кольцо, вы видели это своими глазами?
Но собачница стояла насмерть. Она готова была поклясться! Чуть ли не здоровьем своей драгоценной Жозефины! Да чтоб ей не сойти с этого места… Совершенно точно, она видела все, как сейчас видит Викторию! Перевернул тело, рука была под телом, он с нее кольцо-то и снял… И ловко так снял, зараза! Коллеги его, олухи, ничего и не заметили…
– Нет, вы как хотите, – горячилась собачница, – но надо про такое безобразие написать! Это же позор! Трое приехали, и двое ее обворовали! Нет, ну я не знаю, что она была за человек, но вот так, открыто… Это же ужас что творится! Скоро на улицу будет страшно выходить!
Виктория пообещала ей, что непременно… обязательно… вот прямо сегодня напишет статью и припечатает как следует наглых ментов и не менее наглых следователей. Конечно, если редактор не завернет статью, он-то хотел знать, кто мог стоять за убийством… Но она сделает все от нее зависящее!
– Если что еще понадобится, – расщедрилась старушка, – я в доме напротив, в сто седьмой квартире живу… В домофон позвони, я обычно дома, если не гуляю с Жозефиной. А зовут меня Марья Сергеевна.
Виктория поблагодарила Марью Сергеевну, заявила, что та ей необычайно помогла, похвалила собаку, которая подозрительно косилась на нее, поводя черным носом, и поспешила прочь.
На сегодня с нее было достаточно чужих откровений.
Глава 37
Поезд метро всосался в туннель, бодро застучал по рельсам. Виктория привычным взглядом скользнула по рекламным листовкам, налепленным на стены, и не сразу сообразила, что там не так.
Вместо рекламы были напечатаны стихи Пушкина, Фета, снабженные иллюстрациями. Надо же – вместо восторгов по поводу тарифов сотовой связи или восхвалений китайской обуви сомнительного качества красуются афоризмы известных писателей.
Это произвело на нее столь сильное впечатление, что она не выдержала и вышла на следующей остановке, чтобы посмотреть, куда именно она попала. Оказалось, что она ехала в «книжном поезде», который целиком посвящен литературе.
Виктория помнила, что по одной из линий метро курсирует художественный поезд, посвященный живописи, но про книжный слышала впервые. Она вернулась в вагон и, уже садясь на лавку, сообразила, что писательница, которую озадачивает книжный поезд, – это по меньшей мере парадоксально. Она развеселилась и улыбнулась.
Стоявший рядом юнец, который не знал, чем занять себя в ближайшую четверть часа, принял ее улыбку на свой счет и тоже улыбнулся Виктории.
– Жуткая погода, правда? – доверительно начал он.
Есть женщины, которым в радость становиться объектом внимания со стороны любого случайного попутчика. Однако Виктория Палей к ним определенно не принадлежала. Поэтому она отвернулась и ничего не ответила.
Но избавиться от пятиминутного ухажера было не так-то просто.
– Вы случайно в кино не снимаетесь? – преувеличенно бодрым тоном спросил он. – Мне кажется, я видел вас по телику.
Внезапно Виктории все надоело, и, хотя выходить ей было нужно только через две остановки, она поднялась с сиденья.
– Нет, – ответила она, – я не снимаюсь в кино. Я убиваю людей и получаю за это деньги. Всего доброго.
Она кивнула остолбеневшему ловеласу и вышла.
В сущности, ее слова были недалеки от истины, потому что автор детективов действительно убивает людей – в своих книгах, – за что и получает соответствующую плату. Но даже эта удачная шутка не утешила Викторию. Вновь и вновь она возвращалась к своим невеселым мыслям, и чем дальше, тем грустнее они становились.
Стоило признать, что Никита оказался прав. Бездействие убивало ее. Она чувствовала, что обязана предпринять хоть что-то, чтобы ее перестали мучить кошмары по ночам – кошмары, в которых она неизменно пыталась удержать кого-то, кто все равно уходил, после чего с ним происходило что-то страшное. К тому же тот факт, что убийца выбрал для своего жуткого плана схему, взятую из ее романа, она воспринимала как вызов, брошенный лично ей.
