Валерия Вербинина - Черный нарцисс
– А ваш отец чем занимается? – спросила Виктория, ставя чашку на стол.
Антон кашлянул.
– Вся моя семья погибла, – сказал он, глядя в сторону. – В автокатастрофе. Отец, мать и… и сестра. Я тоже должен был ехать с ними, но поссорился с отцом и убежал, и меня не смогли найти.
Виктория не любила восклицаний вроде «какой ужас!», «какое несчастье!», но что еще можно было сказать в данной ситуации? Остаться без семьи – это действительно ужасно. Невольно на память ей пришел кабинет следователя – необжитый и безликий. Ни единой фотографии, ни одного любимого лица. Не зря ей тогда это показалось странным.
– Несчастный случай? – спросила она. – Или…
– Это был не несчастный случай, – резко ответил Антон. На его виске дернулась жилка, и Виктория поняла, что для него до сих пор это больная тема. – Но того подонка, из-за которого они погибли, не нашли. А моей сестре Соне было всего пять лет.
Вот оно что, подумала потрясенная Виктория. Уж не из-за этого ли ты решил стать следователем? Вершить правосудие, потому что сам оказался его лишен?
– Извините, – мягко сказала она. – Наверное, мне не стоило говорить об этом. – И, протянув руку, дотронулась до его ладони, лежавшей на столе.
Продолжение озадачило ее, если не сказать больше. Потому что Антон отдернул руку и схватил ее за запястье мертвой хваткой. Пальцы у него оказались железные, и на какую-то долю секунды Виктория даже испугалась, что он сломает ей руку. Однако следователь лишь улыбнулся и отпустил ее.
– Простите, это все нервы, – пробормотал он, вцепившись в свою чашку. – Сегодня мне влетело от прокурора за то, что не могу разобраться в вашем деле. – Он поморщился и откинулся на спинку стула. – Совсем я распсиховался.
Виктория повторила свои слова о том, что ему надо отдохнуть, но теперь ей стало с ним вовсе не так уютно, как прежде. Вновь ее посетило то же чувство, что и не так давно с Лизой, – чужой человек, выглядывающий из-под привычной маски. И было странно видеть, как сверкнули сталью светлые глаза на этом молодом лице прилежного студента, когда он схватил ее за руку. Его лицо, казалось, не таило в себе никаких загадок, а на самом деле принадлежало не слишком счастливому, смятенному человеку. И Виктория не знала, что можно сказать Антону или сделать, чтобы успокоить его. Есть душевные раны, которые не залечиваются до конца и открываются при малейшем прикосновении.
И она была чуточку, самую малость рада, когда их беседа наконец закончилась и за ее гостем затворилась дверь.
Глава 35
– В общем, мы все там же, где и прежде, – подытожила Виктория. – Пять странных убийств, пятое по характеру явно заказное, а четыре… Никита, ты меня слушаешь?
Но он смотрел телевизор, где по спортивному каналу показывали очередные гонки, и по сосредоточенному выражению его лица Виктория поняла, что мыслями он весь на трассе, за рулем знакомой машины, и что выдернуть его из этой иллюзии сейчас было бы слишком жестоко. Поэтому она замолчала и вернулась к своим размышлениям.
– Ты что-то сказала? – спросил Никита через несколько мгновений, когда началась реклама.
Она объяснила, что говорила про убийства, которые до сих пор так и не раскрыты.
– А что ты хочешь, – отозвался гонщик, пожав плечами. – Слишком мало времени прошло.
Ее взгляд упал на его руку, державшую пульт, – довольно красивую, надо признать, мускулистую руку, и Виктория почему-то очень живо представила себе, как вместо пульта эта рука держит пистолет. Она уже успела отыскать в Интернете все подробности гибели финского гонщика с непроизносимой фамилией, и, хотя Виктория менее всего была склонна повторять поступки героев своих книг, иногда ее так и подмывало спросить у Никиты, не он ли убил своего коллегу и соперника.
И посмотреть на его реакцию.
И сделать окончательный вывод, он это был или не он.
…А вообще она уже поняла, что их связь – нечто временное и случайное, и надо осторожно подвести ее к логическому концу. Не то чтобы Виктория боялась Никиту, – хотя и не собиралась забывать, что он был когда-то основным подозреваемым в жестоком убийстве. Просто она прекрасно осознавала, что значит жить с человеком, потерпевшим крушение всех своих надежд, и в кого превращаются бывшие спортсмены, блиставшие еще вчера. Это писатель может в восемьдесят с лишним лет написать сказку о Шреке и прославиться, а спорт безжалостен, он перемалывает людей и выбрасывает их на обочину жизни. И все восхищение толп поклонников, пока ты блистаешь, сразу же сходит на нет, когда возраст и травмы берут свое. И счастливы те, кто после завершения спортивной карьеры находит себя в смежной области, такой, как тренерство, или в спортивной журналистике, или на посту чиновника при своей бывшей команде.
Однако Никита даже не заговаривал о журналистике, о тренерской работе сказал, что для этого надо иметь особый склад ума и бездну терпения, а сидение за столом и перекладывание бумажек наводило на него непреодолимую тоску. Как поняла Виктория, на своей службе он делал настолько мало, что если бы не его блестящее спортивное прошлое, руководство давно бы его уволило. Он терпеть не мог даже появляться на рабочем месте, не говоря уже обо всем остальном. И, конечно, такому человеку по-хорошему нужна была вовсе не Виктория, у которой хватало своих проблем, а некая идеальная смесь няньки, любовницы и психоаналитика. И если с ролью любовницы Виктория вполне справлялась, остальные были ей не по плечу. Как и большинству творческих личностей, искренне увлеченных своим делом, ей был присущ тот особенный эгоизм, та погруженность в свой внутренний мир, которую окружающие – по многим причинам – обычно плохо переносят. Виктория трезво оценивала свои возможности и понимала, что не сможет посвятить себя Никите так, как, очевидно, было ему нужно. Вопрос был лишь в том, когда он сам это поймет.
На экране вновь замелькали машины, и Виктории стало скучно. Она поднялась с дивана, на котором сидела, и, вспомнив о том, что вскоре надо платить за квартиру, полезла в ящик комода. Почти моментально ей бросилось в глаза, что бумаги в ящике лежат не так, как они должны были лежать. Виктория замерла, и, когда она уже готова была предположить ужасное, когда все ее страхи, по выражению средневекового писателя, уже стояли у нее за спиной и собирались впиться ей в мозг, до нее донесся голос Никиты.
– Это я.
– Что? – пробормотала Виктория.
– Я там смотрел… в шкафу… кое-что искал.
Виктория мрачно посмотрела на него. В ее личной иерархии смертных грехов лазанье по чужим вещам стояло на одном из первых мест.
– Что ты искал? – раздраженно и даже не пытаясь это раздражение скрыть, спросила она.
– Ну снимок этого… хахаля твоего… как его… Кирилла.
Виктория хранила фотографии в нижних ящиках, но не это сейчас было важно, и даже не то, что Никита каким-то образом улучил минутку, когда она отошла, и без спроса забрался в ее вещи. Ее почему-то задело пренебрежительное словцо «хахаль» по отношению к Кириллу. Кой черт, какое право Никита вообще имеет копаться в ее прошлом?..
– И что, нашел? – с вызовом спросила Виктория.
– Ты с ним еще встречаешься? – спросил Никита. Теперь он не смотрел на экран – только на нее, и она видела, как блестят его глаза.
– Как ты себе это представляешь, интересно? Он в Италии, и неизвестно, сколько ему еще придется там пробыть до завершения сделки.
Она почувствовала, что ее слова звучат как попытка оправдаться, и поняла, что вечер загублен напрочь. Сейчас начнется сеанс обязательной ревности с последующим разоблачением.
– А, бызнысмэн, – насмешливо протянул Никита, голосом подчеркнув нелепость исковерканного слова. И Виктория поймала себя на том, что ей нестерпимо хочется с ним поругаться – вот прямо сейчас, в это же мгновение.
– Человек на своем месте, – отрезала она. – В отличие от некоторых.
После чего наступила тишина, разбавленная, впрочем, преувеличенно бодрым голосом комментатора из телевизора. Никита отвернулся и стал смотреть в угол, а Виктория – как всегда, когда ей случалось задевать кого-то, – почувствовала укол совести, и то, что вовсе не она начала перепалку, было плохим оправданием.
Гонщик протянул руку и выключил телевизор. Машинально Виктория поглядела за окно и увидела, что снова идет дождь.
– Знаешь, – внезапно сказал Никита, – иногда я жалею, что не сдох тогда, не сгорел заживо. Да.
– Я вовсе не это хотела сказать, – пробормотала Виктория, терзаясь неподдельным раскаянием. «Какого черта я вообще распустила язык?»
– Нет, ты хотела сказать именно это. И вообще все вы говорите мне одно и то же. Что ты, что Вероника, что родители.
О его родителях Виктория слышала не впервые, хотя Никита редко о них упоминал. Судя по всему, они были безнадежные провинциалы, честно проработавшие всю жизнь и потерявшие все сбережения в результате потрясений 90-х. Кроме родителей, у Никиты имелся еще брат, тоже подававший надежды в спорте – до того, как подсел на наркотики. Никита долго пытался его вылечить и в конце концов добился успеха, но нервов, по-видимому, у него эта история отняла еще больше, чем денег. Во всяком случае, Виктория несколько раз слышала от него, что смертная казнь продавцам наркотиков – это хорошо и что в некоторых азиатских странах поступают правильно, расстреливая дилеров к чертовой матери.
