Антон Леонтьев - Золотая клетка для синей птицы
– Я тебе не верю, – сказал Резниченко, однако эти слова не возымели действия. Куликов упорно стоял на своем – деньги, а потом сведения. Ничего не добившись, Павел пообещал в течение двух дней достать нужную сумму, и им со Светланой не оставалось ничего другого, как удалиться.
– Ну вот, верно я говорил, Светочка, что визит к Куликову многое нам даст, – сказал Резниченко, когда они выходили из подъезда. – Надо же, какую он нам выдал историю, это же все меняет!
Светлана, удержавшись от соблазна заметить, что эту историю она узнала от других людей и раньше, позволила проводить себя до дома Ватутиных. Павел, вглядываясь в темную пасть подъезда, сказал:
– Кажется, я уже был на этой улице. Позвольте, тут же живет Григорий Иванович Ватутин, следователь, который вел дело по убийству Оксаны. А что вы-то здесь делаете?
– Я здесь временно живу, – ответила Ухтомина. – Ну, Паша, настала пора сказать друг другу «до свиданья».
И, оставив недоумевающего Резниченко, Светлана вошла в подъезд. Стоя около двери Ватутиных, она услышала, как наверх, вслед за ней, кто-то несется. Она, паникуя, что никак не может найти ключ, позвонила. Дверь моментально открыли, как будто ее ждали.
– Светочка, а мы уже начали волноваться, – Нина Афанасьевна встретила ее в халате сиреневого цвета, с бигуди в волосах и смешной темно-красной косметической маской на лице. – Проходите же, а то дует!
Светлана вздохнула с облегчением, только оказавшись в своей комнате. Она не стала ужинать, хотя Нина Афанасьевна, сама доброта и гостеприимство, настойчиво советовала отведать ее пельменей домашнего приготовления.
– Для кого же я так старалась, Светочка. Это любимое кушанье Григория Ивановича, но и он что-то отказался. Приболел, давление и печень… Как прошел у вас день, много нового узнали?
Светлана желала, чтобы Нина Афанасьевна поскорее удалилась из ее комнаты, но Ватутина, словно не понимая, расселась в кресле и засыпала журналистку вопросами. Светлана почувствовала себя, как на допросе. Именно Нине Афанасьевне, а не ее супругу следовало бы работать в прокуратуре.
– Так, не очень, – Светлана решила проверить реакцию Ватутиной. – Представляете, мне удалось побывать в гостях у четы Винокуровых…
Услышав это, Нина Афанасьевна покачнулась. Сдобная улыбка погасла, губы задрожали, в глазах метнулась тень страха.
– И что же, эти отшельники вас приняли? Говорят, у них не дом, а настоящая военная база.
– Да, они меня приняли. И рассказали кое-что занимательное, – произнесла Светлана. – А потом я встретилась с Борисом Куликовым, тем самым, которого вначале подозревали в причастности к смерти Оксаны. Он тоже не молчал…
– И… и что вам стало известно? – раздался неожиданно голос Григория Ивановича. Все это время он, якобы уже крепко спавший, находился за приоткрытой дверью в комнату Светланы. И теперь вошел. Ватутин выглядел на самом деле неважно.
– Что сказали вам эти сумасшедшие, Светочка? – спросила шипящим голосом Нина Афанасьевна. С косметической маской на лице она уже не казалась смешной, а навевала ужас. Светлане она напомнила горгону Медузу – только вместо ядовитых змей на ее голове были разноцветные пластмассовые валики бигуди.
– Например, то, что существует альтернативная версия преступления в Усть-Кремчужном тем летом. Они упомянули имя Кирилла Безбородько…
– Так и есть, они добились своего! – трагическим тоном произнесла Ватутина. – Эти идиоты вынесли свою версию на всеобщее обсуждение. Никак не могут успокоиться! И что вы намерены делать, напечатать все это в своей газете? Вы же понимаете, что это выдумки, Винокуровы давно чокнулись. А публикации могут навредить многим, в том числе и Григорию Ивановичу. Света, почему вы молчите?
– Я думаю, настало ваше время говорить, – произнесла Ухтомина. – Вы обманывали меня, уважаемый Григорий Иванович, а вы, Нина Афанасьевна, помогали в этом своему мужу. Разве не так?
– Не понимаю, о чем вы, Светочка, – поджав губы, заговорила Ватутина, изображая совершеннейшую невинность.
– Нина, хватит, – произнес Григорий Иванович. – Прекрати этот фарс. Ты же видишь, что Светлана обо всем прекрасно осведомлена. Так что не нужно обманывать, не нужно, я тебе давно говорил!
Ватутина сказала плаксивым тоном:
– Ну что ты такое несешь, Гриша! Ты не понимаешь, что это может навредить тебе!
– Мне уже ничто не навредит, – устало ответил Ватутин. – Да, вы правы, Светлана, я был вынужден подтасовать факты. Но не по своей воле, уверяю вас! В течение тридцати лет я никак не мог успокоиться. Убивали-то Оксану трое, а понес наказание только один. Но, прошу вас верить мне, это была вовсе не моя инициатива. Тогда позвонил мой начальник и сказал: если я хочу в ближайшее время получить повышение и квартиру, то мне нужно придерживаться версии, что насильником и убийцей является исключительно Федор Таранцев. Я понимал, что это не так. С ним заодно действовали Стаховский и Безбородько, но последнего защищал могущественный отец. Я ничего не мог изменить…
Светлане стало жалко Ватутина. Он выглядел больным, старым и беззащитным. Что ж, тогда были другие времена, он не мог пойти против системы. Если бы он и пожелал раскрыть правду, то у него все равно ничего не получилось бы. Под заключением следствия стояла бы подпись другого человека, но вердикт был бы все тот же – единственным виновником жестокого преступления является Федор Таранцев.
– Светочка, вы ведь не будете предавать огласке все эти факты? – елейным голоском осведомилась Нина Афанасьевна. – Прошу вас, не делайте этого, не навредите Григорию Ивановичу. Да и кому нужна эта правда, она только убивает.
Ухтомина ответила:
– Нина Афанасьевна, я всегда придерживалась точки зрения, что истина не может убить. Наоборот, она помогает жить…
– Вы ошибаетесь, – Ватутина с мольбой взглянула на Светлану. – Вы еще молоды и наивны, Светочка, правда жестокая штука. Ведь вы понимаете, что Григорий Иванович формально совершил должностное преступление, но он не мог иначе. И самое ужасное, что он единственный, кто понесет за это наказание. Генриха Безбородько уже десять лет как нет в живых, а ведь именно он был инициатором всего. Того начальника, который заставил Гришу подписать ложные выводы, тоже давно прибрала к себе земля. Вы же добрая девочка, я знаю…
– Перестань, прошу тебя, Нина, – отмахнулся от нее Ватутин. – Светлана имеет полное право поступить так, как считает нужным. Я и сам намеревался рассказать обо всем перед тем… В общем, это и не так важно. Мне надоело, Нина, притворство и ложь, вот что стало составной частью моей жизни. И на старости лет, перед самым концом, хочется вздохнуть полной грудью. И будь что будет. Мне плевать на позор, пусть все знают правду. А именно, что Владимир Стаховский и Кирилл Безбородько совершили это преступление вкупе с Федором Таранцевым.
– Тебе не жаль ни себя, Гриша, ни наших дочерей, ни наших внуков, – зло произнесла Нина Афанасьевна.
– Я уже принял решение, – жестко ответил Ватутин. – Нина, даже если бы Светлана не приехала в Усть-Кремчужный и не докопалась бы до всего, я бы рано или поздно предал истину огласке. Извини, Нина, но другого выхода нет…
– Ты всегда, да, всегда был эгоистом, Гриша! Никогда не соглашался со мной, хотя понимал, что я права, – заплакала Нина Афанасьевна. Слезы градом покатились по ее лицу, покрытому косметической маской. Ватутина, поднявшись из кресла, вышла из комнаты. На пороге, остановившись, она сказала: – Светлана, я думаю, что вам лучше покинуть наш дом…
– Что ты такое говоришь! – возмутился Григорий Иванович. – Она имеет полное право оставаться в нашей квартире, сколько ей надо…
Заголосив, Нина Афанасьевна ушла, хлопнув дверью. Григорий Иванович с мольбой посмотрел на Светлану:
– Вы уж простите меня и жену за эту сцену, но по-другому и быть не могло. Она переживает, очень переживает и боится. В особенности того, что я попаду в тюрьму. Не думаю, что это случится. Кому я нужен, старый и больной… Мне осталось недолго, вы же знаете, Светлана. К тому времени, когда разгорится скандал, меня не будет в живых. И Нина останется одна. Она сильная, все выдержит…
– Нина Афанасьевна права, истина никому не нужна, – Ухтомина с участием взглянула на Ватутина. – Я бы не стала предавать огласке все то, что узнала в Усть-Кремчужном, но у меня нет другого выхода, не я одна владею этой тайной. Так что вам придется смириться, Григорий Иванович.
– Я уже давно смирился, – медленно произнес Ватутин. – Я продал душу за квартиру и сытую жизнь, но потерял покой. И это хуже всего. Сначала я боялся, что правда раскроется, но Безбородько-старший, который был местным Нероном и Сталиным в одном лице, приложил максимум усилий, чтобы его единственный сын-балбес не понес заслуженного наказания. Я постепенно успокоился, но затем страх вернулся. Я не мог нормально спать, меня начали мучить кошмары. Так что я жду с нетерпением того момента, когда это все прекратится. Да и Нина в глубине души знает, что так не может более продолжаться. Она заботиться о детях и внуках, но те не имеют к этому никакого отношения.
