Антон Леонтьев - Золотая клетка для синей птицы
Борис был вовсе не таким простачком, каким казался поначалу. Он мало говорил, в основном поддакивая и вставляя общие фразы. Оставив Резниченко с Куликовым, Светлана подошла к столу, где собрался класс, в котором училась Оксана. Седая учительница как раз говорила:
– Я благодарна вам, дорогие мои мальчики и девочки, что вы не забыли меня. Но я предлагаю почтить минутой молчания память Оксаны Винокуровой. Такая ужасная история не забывается…
Ухтомина присела на свободный стул. Разговор постепенно перешел на другие темы. Светлана, улыбнувшись одной из дам, произнесла:
– Извините, я краем уха слышала, что говорила ваша бывшая классная руководительница, она упомянула Оксану Винокурову. Я в городе новая, приехала сюда недавно с мужем… А что такое произошло?
Дама, раскрасневшись от вина и воспоминаний, охотно вступила в разговор:
– О, вы ничего не знаете? У нас в городе только об этом и говорят. Точнее, только об этом и говорили. Эта история относится к разряду городских легенд. Ну знаете, дети пересказывают их и добавляют мрачные и ужасные подробности. Оксана училась со мной в одном классе. Ее убили…
– Да что вы! – ахнула Светлана. – Какой ужас! Кажется, я припоминаю. Муж говорил, что ее задушили.
– О, если бы только задушили, – понизила тон дама. – Ее изнасиловал и убил другой ученик нашей школы… как же его звали? Федор, Федор, а вот фамилию забыла. Ну ладно, это не так важно… Такая была трагедия…
– Оксана же была отличницей, ее наверняка любили все в классе, – произнесла Светлана.
Дама фыркнула:
– Да, она была отличницей, в этом вы правы. Она закончила школу с медалью, то ли золотой, то ли серебряной, точно не помню. А вот насчет любви. У нее папа был в те времена какой-то шишкой в местной власти, тогда же были эти райкомы-горкомы. Вот и следил зорко за тем, чтобы его деточка получала высокие оценки. А в действительности, скажу я вам, Оксана была далеко не самой умной. Да, красивая, отрицать не могу, этакая Снежная королева. Ей нравилось, что мальчишки всей школы за ней ухлестывали, однако она понимала, что никто из них не сделает ее счастливой. И главное, богатой. Зато флиртовала со всеми, ей нравилось всеобщее обожание и пылкие взгляды. Она поступила потом в медицинский в Свердловске, намеревалась сделать карьеру. Останься в живых, наверняка бы вышла замуж за сынка кого-нибудь из властных структур, сейчас занимала бы важный пост. Но не судьба, как говорится… Плохо, конечно, так говорить о покойнице, пусть земля ей будет пухом, но ведь это правда…
– Конечно, конечно, – поддакнула Светлана. – Вы совершенно правы. Как вы увлекательно рассказываете… А что же произошло с ее убийцами?
– С убийцей, – поправила дама. – Он был один, Федор… как же его фамилия? А, вспомнила, Таранцев! Надо же, как я могла это забыть, хотя если вспомнить, сколько лет прошло с момента окончания школы. Да, много, очень много… А ведь Федор, скажу вам по секрету, мне нравился. Темноволосый такой… И надо же, такая судьба!
– Его судили? – спросила Светлана.
Дама ответила со вздохом:
– Если бы! Такая трагическая история приключилась – он заживо сгорел в своем доме. Тогда уже вовсю шло следствие, он был главным подозреваемым. Он серьезно увлекся Оксаной, но та от него нос воротила. Еще бы, кто он был такой, жил с одной бабкой, родители то ли погибли, то ли бросили его на воспитание старушке. Ни связей, «ни перспективов», ни богатства. А Оксаночка привыкла к роскоши, знаете ли. У нее родители никогда не бедствовали, ни тогда, ни сейчас.
Светлана взяла на заметку то, что сообщила ей одноклассница Винокуровой. Надо же, Оксану не любили. Более того, ее, скорее всего, ненавидели. И смерть ее восприняли с ужасом и удивлением, но никто не плакал.
– А что стало с ее родителями? – продолжала дознаваться Светлана. – Для них это была подлинная драма, не так ли?
– Для родителей? В этом вы правы, родители страшно переживали. Как сейчас помню день похорон Оксаны – с утра стояла нестерпимая жара, а потом пошел дождь. Я как раз в то время была в Усть-Кремчужном на каникулах. И тут как гром среди ясного неба – Оксана сначала пропала, а затем ее тело нашли в лесополосе. Мы все, конечно, кто находился в тот момент в городе, пошли на погребение. На родителей было страшно смотреть, в особенности на отца. Еще бы, она была их единственным ребенком. Но они не смирились с этой трагедией, завели себе сына, но, если честно, лучше бы этого не делали…
– Но почему? – снова спросила Светлана.
Дама ответила:
– Винокуровы просто свихнулись на смерти дочери, поклялись отомстить ее убийце. Я слышала, что они затеяли свое расследование, настаивали на том, что убивал не только Федор, но и еще кто-то. Но я в это не верю. Просто с ума сошли, что ж, такое бывает. И сына своего, бугая, воспитали в ненависти ко всему миру.
Даму кто-то позвал, она отвернулась. Похоже, версия, которая распространена среди жителей города, соответствует той, которую Светлане поведал Ватутин. Для всех убийцей является только Федор Таранцев.
Она вернулась к столику, за которым сидели Резниченко и Куликов. Свободный художник, захмелев, стал более разговорчивым.
– Меня ведь подозревали в убийстве, менты допрашивали, хотели запереть в КПЗ. Я уже думал: ну вот, Борис, пришел твой смертный час. Настроение в городе было тогда ужасное, любого, кто оказался бы виновным в смерти Оксаны, растерзали бы на месте. Я и поверить не мог, когда следователь мне сказал: «Можете быть свободны, гражданин Куликов». И даже извинился за грубый тон, – прослезившись, сказал Борис. – Он замолчал, сосредоточенно жуя. Потом добавил: – Ну, Паша, давай еще, что ли, по одной, за нашу встречу. Как я рад, что ты меня узнал! Но, скажу честно, тебя я что-то плохо припоминаю, ты уж извини.
Они провели в ресторане еще около часа. Светлана, подходя то к одному столику, то к другому, прислушивалась к разговорам. То и дело всплывала тема убийства Оксаны. Кто-то упоминал ее, другие подхватывали. Для всех виновником был Таранцев. Светлане удалось побеседовать с людьми, которые учились в одном классе с Федором.
– И как он на такое решился? – сказал один из мужчин. – Никогда бы не подумал, что Федька, такой тихий и замкнутый, пойдет на это. Хотя, как говорят, чужая душа потемки.
Несколько раз заводили разговор о Владимире Стаховском. Еще бы, он был гордостью школы. Все сожалели о нем, перетирали сплетни о том, кто же на самом деле стоит за его гибелью. Но, как заметила Светлана, Стаховского не очень любили.
Наконец настал момент, когда Павел, подхватив изрядно набравшегося Куликова, сказал:
– Ну что, моя дорогая супруга, кажется, нам пора. А то Борис Васильевич чувствует себя не очень хорошо, ему срочно нужно на свежий морозный воздух.
– Я в порядке, – заплетающимся языком попытался возразить Куликов. – Эй, официант, подай мне еще один коктейль. И почему в нем так мало водки!
– Пора, пора, – сказал Резниченко и поволок Бориса к выходу. Они оказались на улице. Куликов, натянув шапку-треух, сказал:
– Эх, как хорошо-то было! Паша, ты ведь в следующем году приедешь? Я буду тебя ждать!
– Ну а как же, Боря, обязательно приеду. Но мы со Светой проводим тебя до дома. Ты же сказал, что недалеко живешь. Я уже забыл все улицы в городе, но ты нам покажешь, где обитаешь?
– Конечно, – ответил тот. – Приглашаю вас к себе, дорогие мои. Для друзей мой дом открыт днем и ночью, в любое время суток! Пошли! Ах, черт, я едва не упал! Как же здесь скользко, куда только власти смотрят, нет бы песочком посыпать…
Резниченко вовремя подхватил Куликова, который едва не навернулся опять.
– А живу я теперь на улице Восьмого Марта, правда смешное название? У меня своя мансарда, я же художник, мне требуется простор и обзор. И эта, как ее, перспектива. Но что у нас за городок, никто не хочет покупать мои картины, может, мне податься в Москву? Там ценят таких, как я!
– Ну да, я тебе с этим помогу, – пообещал Резниченко. – Ты прав, там таланты нужны. Но ты веди, веди нас, Боря. Давай вернемся к разговору о Таранцеве. Значит, ты его знал?
Они шли по темному переулку. Светлана обернулась – на какое-то мгновение ей показалось, что за ними кто-то идет. Да нет же, все это страхи, просто она никак не может прийти в себя после визита к Винокуровым. На улице практически нет ни души. Часы показывали половину десятого, но городок напомнил кладбище – только каменные остовы домов, тьма и горящие в небе звезды.
– Как не знать, в одном классе учились. О, я много чего знаю… Но только никому не скажу. Никому… Хотя если мне заплатят…
– А что именно тебе известно? – спросил Резниченко. – Хотя, Боря, я тебе не верю, наверное, ты сочиняешь!
– А вот и не сочиняю! – воскликнул протестующе Куликов. – Ой, мне плохо, подожди!
Им пришлось задержаться около кустов. Куликов, придя в себя, продолжал:
– Мне никогда никто не верит. И зря! Думают, что Боря Куликов алкаш, последний разум пропил. И не понимают люди, что на самом деле я черпаю вдохновение, мне водка жизненно необходима. Это же эликсир жизни…
