Анна и Сергей Литвиновы - В Питер вернутся не все
Но ведь еще и в школе надо было показываться. Правда, «эппловский» ноутбук, который я подарила нашей классной (якобы от лица моего родного папаши), сильно повысил мои успеваемость и дисциплину. Но еще за пару месяцев до того, как я получила аттестат, я отправилась, вся такая упакованная, в Москву. С одной целью.
Выследить моего папахена оказалось несложно. И устроить так, чтоб он на меня клюнул, — тоже.
Я, конечно, про себя ржала, как хромая лошадь, когда папик начал за мной увиваться. Хотя, франкли токинг[12], охмурять он до сих пор умел — несмотря на второй подбородок, залысины и нависающие брылья. Ресторан «Ваниль», Большой театр, «а хочешь, моя девочка, я тебя устрою сниматься в кино? Приезжай ко мне на „Мосфильм“ на пробы!» Бритому ежу ясно, отчего моя скорбная мамаша на него клюнула, когда ему всего под сорок было.
Но самый финиш, конечно, случился, когда он наконец, в предвкушении нашего первого глубокого контакта, повез меня к себе домой. Я до сих пор, как вспоминаю про тот эпизод, такой дикий кайф получаю! Красиво было разыграно. Прям на пленку снимай. Мексиканское мыло. Здравствуй, Болливуд.
Мы, значит, приехали. Он у подъезда своего на Малой Грузинской парканулся. И сразу губешками ко мне полез. Я его оттолкнула. Прошептала:
— А ты знаешь, мой милый, что такое «инцест»?
— При чем тут…
— А при том.
— Не понял…
— Восемьдесят девятый год помнишь? Осень, город Владимир, девушка Лиза… Ты ведь в курсе, что у тебя тогда дочка родилась?
Он побледнел.
— Марьяна?! Ты?!
Я усмехнулась.
— Здравствуй, папа.
— Я тебе не верю!
— Поедем анализ ДНК делать? Или хватит фотки?
Продемонстрировала ему карточку: девяносто третий год, я, трехлетняя, у него на ручках, маманя к нему головку склонила.
Он нервно спросил:
— Чего ты хочешь?
— От тебя? Ничего. Только поздравить, что тебе большая удача привалила: взрослая дочь есть, а пеленки стирать не нужно было. Извини, кстати, что я тебя с сексом обломала. Тебе деньги за ресторан вернуть?
— Ну что ты, что ты… — забормотал он.
— Тогда я пошла. Захочется повидаться, звони, телефон знаешь.
И я сделала вид, что хочу вылезти из автомобиля.
— Подожди! — схватил он меня за руку. И почти взмолился: — Что я могу для тебя сделать?
На самом деле у меня на него была целая программа заготовлена: помочь мне на актерский поступить, роли в кино получить, а потом отдать мне все остальное. Но я только грустно улыбнулась:
— Папочка, ну если я без тебя семнадцать лет обходилась, то как-нибудь и дальше обойдусь.
— Стой! Давай с тобой поговорим… не как… — он хотел сказать «любовники», но не посмел произнести. — Поговорим как отец с дочерью!
— Ну ладно… — нехотя уступила я.
— Поднимемся ко мне домой?
— Нет, — отрезала я. — Мне ведь еще к тетке двоюродной возвращаться в Новогиреево, а уже поздно.
На самом-то деле, я проживала не у тетки, а на съемной квартире — бабло-то у меня имелось.
— Я потом отвезу тебя! Или, хочешь, вызову тебе такси. И денег дам, разумеется.
Вот так: я была права. Приврал, конечно, товарищ писатель. Не «придут и сами все предложат», а дадут, только если ты их в такую позицию поставишь, что они захотят дать.
С того момента, с того первого лавэ, что он мне дал «на такси» (тысяч десять рублей), с нашего первого разговора на кухне началась наша с Прокопенко «дружба».
Папаня выведал, куда я хочу поступать, умолил ему что-нибудь прочесть.
— Может, монолог Офелии — на языке оригинала? — предложила я.
— Нет, давай что-нибудь по-русски, я в английском не силен.
Впечатлился, нанял мне преподов, стал платить за них. Потом во ВГИК помог просочиться. Замолвил словечко, и на первом курсе я сыграла свой первый эпизод. Два съемочных дня, триста баксов — мой первый в жизни официальный гонорар. Ну, не реально официальный, конечно — мне его в конверте сунули, даже без росписи. Все и везде у нас левачат, а в кино особо.
Прокопенко — под моим влиянием — наши отношения тихарил. Ни перед кем не кололся: вот, мол, дочка моя. На фиг ему, если разобраться, нужна была слава ходока, который по всей Раше детей сеял? Перед бабцами своими стыдился. Многие из них если и старше меня были, то на год-два. А я думала все время: однажды его, гада, какая-нибудь стерва рассопливит настолько, что он женится-таки на ней. И что тогда мне достанется — полный облом?
В итоге так оно и вышло. Причем неожиданно, я приготовиться толком не сумела. Отсюда — мой пролет.
Отца я не любила, конечно. Но и не сильно ненавидела. Презирала. А мать вдруг стала жалеть: что ж он за козел, плюнул своим семенем и забыл, и никакой от него помощи. Уж я, как мамаша, себя б не повела. Я б его раскрутила по полной программе.
Я папаню реально на счетчик поставила. Возвращала долги. Причем с процентами.
Если прикинуть, сколько он мне недодал, в меня недовложил за восемнадцать лет, да взять процент по банковской ставке — получается, я просто получала мани бэк[13]. Все его квартиры и дачи мне по праву принадлежали.
Только я планировала сделать все по-тихому. По-умному. Приезжает как-нибудь папаня домой без шлюхи, один, а в подъезде фигура в балахоне, очках и бейсболке — перо в бок, и арриведерчи!
Никаких наемников, боже упаси. Киллеры бы первые в ментовку побежали, не успела б я слово «заказ» произнести.
Я б сама все сделала. Не застремалась бы. Как в итоге и вышло — не застремалась ведь. Папаню порешила с одного удара. И гниду Волочковскую, что мозги ему исклевала своей женитьбой, то же.
Я-то планировала — красиво! Папаня погибает. Я иду на похороны. Вокруг — звезды. Машков там, Миронов, Хабенский… А я такая — в черном платье от «Кавалли», в очках солнечных от «Диора»… Все шепчутся: кто такая? Актриса Мирова? А, видел ее в «Невозможно оторваться»… А что она здесь? Любовницей, что ли, Прокопа была?
А потом, ровно на девятый день, — ба-бах! Все газеты с ума сходят:
ВОСХОДЯЩАЯ ЗВЕЗДА МАРЬЯНА МИРОВА — РОДНАЯ ДОЧЬ РЕЖИССЕРА ПРОКОПЕНКО!!!
Но вернемся к событиям в поезде. Я не только для того, чтоб алиби себе обеспечить, с журналюгой этим, Полуяновым, легла. Главное, что он бы первый и начал про меня писать. Первый бы по моему свистку статейку накатал. Типа, эксклюзив. А в ней — наша с папаней единственная семейная фотка, плюс мамаша моя крупным планом, плюс мои детские карточки (я б ему подобрала)… Но главное доказательство — справка из генетической лаборатории, да не одной, а нескольких: читайте, завидуйте, я — реально! — родная дочь Прокопа. По всем законам его имущество мне достается. И я, в свои восемнадцать, решаю все материальные вопросы: жилищный, дачный, автомобильный. И денежный: у Прокопенко, ясен пень, я дома бывала, видала, какая там коллекция плакатов, икон. Да и золотишком он мне спьяну хвастался.
Плюс я получу от убийства бонус. Благодаря писарчукам (за Полуяновым и другие, конечно, подтянутся), имя мое вся Москва узнает. И уж не будет Пореченков у Хабенского спрашивать, кто это такая.
Итак, и лавэ будет до краев, и первая слава придет. Можно спокойно, без суеты, карьеру делать. Не соглашаться на первую попавшуюся роль, как сейчас. Облагодетельствовал, блин, папашка со своим «Невозможно оторваться»! Рольку дал маленькую, и еще спонсором себя чувствовал, я должна была ему в ножки кланяться!
Не станет папани — буду жить на Грузинской. Остальное — сдам. И стану спокойно ковыряться, выбирать: и режиссера, и партнеров. Гонорар значения для меня иметь не будет. У Балабанова — за бесплатно сыграю. И у Михалкова — тоже. А полезет какой-нибудь там Дима Дьяченко — хрен ему по всему лицу. И с партнерами — та же ботва. С Астаховым, к примеру, работать буду. И с Маховиковым. Ребята смазливые. Тех, кто получше, типа Миронова, на фиг! Еще утянут на себя одеяло, переиграют… Ну, и чтоб никакими другими красотками-соперницами в картине даже не пахло. А на вторые роли можно стариков великих пригласить: Басилашвили, там, Цареву, Фрейндлих… Пусть мое красивое лицо своими морщинами подчеркивают.
А потом, если все пройдет, как задумала, вдруг и вправду лет в двадцать пять или хотя бы в тридцать Голливуд меня заприметит… И сбудется в реале мой сон-мечта: «The Oscar goes to… MARIANNA MIROVA!!!»
План был хорош. Осуществлять его я начала в Питере. И ведь сначала все шло нормально. И снотворное я у Царевой скоммуниздила. А потом однажды, в белую ночь, зашла в номер к папашке. Типа, про роль свою спросить. Про трактовку. Ну, он раскрылился — любил, когда его совета спрашивали, — стал меня учить. Потом, как культурный, чаю мне предложил. И себе заодно налил.
А чай он пьет обычно (ну, то есть пил), накладывая огромное количество сахара, кусков пять. Говорил — для улучшения мозговой деятельности. Я снотворное заранее истолкла, развела, принесла в пузырьке. Прокопенко отвернулся — я ему в чашку влила. Когда столько сахара — горечи от таблеток не почувствуешь. Он выпил и захрапел тут же…
