Екатерина Лесина - Кольцо златовласой ведьмы
– Также Антон Сергеевич просил бы вас явиться к обеду. Приглашены некоторые люди, чье мнение весьма важно для Антона Сергеевича, в силу чего будьте столь любезны воздержаться от неуместного эпатажа.
– Буду, – сказал Серега и отключился.
Глаза чесались. И виски ломило, это от бессонницы, да и… следовало признать, что он боялся. Он ведь нормальный человек и жить хочет, пусть не всегда счастливо, но настолько долго, насколько это возможно. А в доме – убивают!
И Вика, наверное, в шоке. Она – славная девушка, доверчивая только слишком.
В этом доме никто никогда никому не доверял. Жили вместе, но… папаша умел стравливать людей друг с другом. Конечно, ничего специально он для этого не делал, просто выходило так, что любовь его требовалось заслужить.
Учиться лучше всех. Больше всех. Результативнее.
Кружки. Спорт. Соревнования.
И только победа, потому что проигрыш – свидетельство неудачи, а у отца не может быть сыновей-неудачников. Проигравших презирают. Даже если это второе место. Особенно, если второе…
Оправдания? Оставьте их для тех, кто нытьем готов объяснить любую свою неудачу. И жаловаться на то, что у тебя что-то не получается, бессмысленно. Отец лишь поморщится и отвернется.
Помощь? Сам себе помоги.
Серега помнит это безумное состояние вечной гонки, накапливающейся усталости, вражды всех со всеми, скрытой, естественно – папаша не допускал явных ссор. Семья должна держаться вместе.
Но каждый в ней – сам за себя.
И кому-то это надоело.
У ограды дома дежурили репортеры, от которых Серега отмахнулся. Не то чтобы он спешил исполнить мудрое отцовское указание или так уж заботился о репутации семьи, просто сказать ему было нечего. Да и какое всем этим людям дело до того, что происходит за забором? Им факты нужны. Жареные. С дымком и запахом скандала, а на людей – плевать.
– Я рада, – естественно, встречать его вышла Елизавета, – что вы, Сергей Антонович, решили проявить благоразумие. Вам необходимо переодеться.
– Лизонька, – Серега приобнял даму, – а скажи, зачем ты убила Елену и Гарика? Ну вот относительно Светки – это я понять могу. Баба к бабе ревнует. Славка – еще тот урод, вечно куда-то влипал, и тебя это достало – подчищать за ним скандалы. Но эти-то двое… зачем, Лизонька?
На что он рассчитывал? Пожалуй, на удачу, но сегодня был явно не его день.
– Сергей Антонович, ваше чувство юмора делает вам честь, – спокойно ответила Елизавета, не пытаясь высвободиться из его объятий, которые были ей явно неприятны. – Однако я надеюсь, что вы понимаете – оно уместно далеко не во всех ситуациях? Боюсь, Антон Сергеевич расстроится, услышав подобный пассаж.
Серега крепко сомневался, что подобный пассаж хоть как-то папашу заденет.
И все-таки Лизка – очень хладнокровная. Умеет себя в руках держать! Ожидала ли она чего-то эдакого? Или просто привыкла, что он вечно ерунду порет?
– У вас мало времени, – напомнила она, одарив его улыбкой. – Вы ведь не хотите опоздать к обеду?
– Не хочу. А моя невеста где?
– Отдыхает. Не следует ее беспокоить.
А вот это уже Сереге не понравилось. Какой отдых? У девочки родителей убили, она в истерике или где-то близко от нее, ему же фигню какую-то впаривают.
– Антон Сергеевич не хотел бы, чтобы вы вмешивались в это дело, – сочла нужным добавить Елизавета.
– А мне плевать, чего он хочет! Лизонька, солнце ты мое длиннозубое, мы или будем сотрудничать – и ты меня проводишь к Вике, – или не будем, и я тогда устрою такую пресс-конференцию, после которой папаша уж точно тебя выставит вон.
Пусть говорят, что шантаж – недостойный метод. Зато – эффективный. Елизавета соизволила хоть какие-то эмоции проявить, в основном – злость. У нее – указания. Но она понимает, что Серега сдержит слово – или сейчас, или позже. Но пострадает не он. На него папаша только поорет, что, в общем-то, привычно, а вот Елизавету вышвырнут из дома. Этого позора ей не пережить.
…Все-таки не она. Елизавета – при прочих равных условиях – травить семью начала бы с Сереги.
Вику переселили в другое помещение.
Серега знал эту дальнюю комнату. Хорошая. Обустроенная. Расположенная так, что голосовые связки сорвать можно, но крика твоего никто не услышит. И дверь запирается исключительно снаружи. А на окнах – решетки. Пара дней взаперти в одиночестве здорово помогает пересмотреть взгляды на жизнь.
Побег из дому – это серьезный проступок. Бегут из неблагополучных семей, где родители – наркоманы или алкоголики. Или же ребенок имеет отклонения психики. А у папаши – репутация. Он заботится о детях. И дети его – лучше остальных, а побег в сию идиллическую картину не вписывается.
Серега должен осознать, что подвел он не только отца, но и всю семью…
– Антон Сергеевич, – Елизавета все же не смогла смолчать, – подозревает эту девушку…
– Если бы Антон Сергеевич и правда ее в чем-то подозревал, он бы уже душу из нее вытряс. Не лицемерь, Лизок. Тебе у нас положено стоять на страже хозяйских интересов, а вот я на них плевать хотел. Поэтому сгинь куда-нибудь, пока я окончательно из себя не вышел.
Вика сидела на кровати. Забралась на покрывало с ногами, и короткое платьице задралось выше колен. Колени были аккуратными, гладенькими. Да и сами ножки – ничего.
– И снова здравствуйте, – сказал Серега, прикрывая дверь. Прислушался – с Елизаветы бы сталось запереть их обоих, во избежание различных неприятных инцидентов, – но ключ в замке не повернулся. – Ты как?
– Нормально.
Видно, что вовсе не нормально. Глаза – красные, опухшие, и носом хлюпает. Щеки пятнами пошли. А маникюр на левой руке ободран. Светка тоже, когда нервничала, вечно лак обдирала.
Серега присел рядом с ней.
– Он сказал, что это я их… из-за наследства. У Гарика родственников нет, и получается, что мне выгодно… мотив. А с твоим братом мы якобы должны были в Италии встретиться. Пересекались. Вступили в преступный сговор. Он старуху убил… а я решила, что не хочу с ним делиться. И убила его. А потом маму и…
– Не слушай это все.
Ручка у нее была теплая, дрожащая.
– Он тебя запугивает. Что он хочет? Кольцо?
Кивнула. И золотые прядки волос упали ей на лицо. Серега их убрал ей за уши, подумав, что прежде не видел такого насыщенного, яркого цвета волос.
– Сказал, что, если до похорон я ему кольцо не отдам, отправлюсь в СИЗО… а там – в тюрьму.
Самое поганое, что папаша угрозу свою исполнить вполне способен, сугубо из упрямства и веры в собственную непогрешимость. И отговаривать его – бесполезно. Не услышит.
– Только, даже если я и отдам кольцо, – Вика печально улыбнулась, – он все равно меня посадит. Ему нужен кто-то, на кого можно вину свалить.
И это – тоже правда.
Что же остается? Серегин план был по-подростковому безумен.
С отцом Серега решил переговорить после обеда, он надеялся, что после оного все останутся живы. Он даже пошел навстречу Лизкиным пожеланиям и переоделся. Вику тоже обрядили в черный костюм, который ей совершенно не шел. Бледненькая. Потерянная.
Волосы золотые – одуванчиковый пух, и солнце играет в светлых прядках, создавая иллюзию нимба. Она и правда почти ангел по сравнению с прочими.
– Ничего не бойся, – Серега взял ее за руку, как ребенка. – Я не дам тебя обидеть.
И понял, что действительно не даст. Увезет ее. Украдет. Сам сгинет, отказавшись, наконец, от отцовской фамилии и этих нелепых псевдородственных связей. Но сначала, конечно, Серега попытается решить дело миром.
Папаша появился последним.
Старая привычка, позволявшая ему полнее ощутить собственную значимость, возникла давно, еще тогда, когда они в квартире жили. Серега хорошо помнил, как мама накрывала на стол – непременно чистая выглаженная скатерть, салфетки в специальной подставке. Свежий хлеб в плетеной корзинке. Старинная супница. Высокие миски.
Ожидание.
Сереге хочется есть. Светка ерзает на стуле, у нее в животе урчит, громко и смешно. Серега тычет в Светку пальцем, и мама хмурится: не следует играть за столом.
Скоро появится папа.
Он задерживается. Когда на минуту. Когда – на две. Когда и на десять, и тогда ожидание становится почти невыносимым. И Серега ноет, а Светка утаскивает со стола кусок хлеба и, прикрыв колени скатертью, ломает его, отправляя в рот крохотные кусочки.
На пол сыплются крошки.
Мама все видит, но замечания не делает.
– Зачем мы его ждем? – спросил как-то Серега.
– Затем, что он – глава семьи. Он нас кормит. И нельзя его не уважать.
Теперь Серега сам себя кормит, а уважать папашу ему не за что, но вот приходится держаться старого обычая. И делать вид, будто все хорошо.
– Он помешан на собственной важности, – шепчет Серега, касаясь губами мягких волос Вики. От них исходит тонкий аромат, очень приятный. И Серега вдруг обращает внимание на раковину ее ушка с жемчужной серьгой. И на ямочку за ухом. На алебастровую шею. На тонкую ключицу – она выглядывает из-под темной ткани…
