Дональд Гамильтон - Сеятели смерти. Задание — Токио
Уинифред вздохнула, опустила глаза и начала расстегивать блузку. Я молчал. Она подняла взгляд.
— Ну, нам бы лучше поскорее с этим разобраться.
— Как скажешь, — отозвался я.
— Слушайте, в ближайшие недели нам предстоит спать в дюжине кроватей, а у нас приказ: чтобы пружины скрипели убедительно. Так что неплохо бы хоть познакомиться, — если вы понимаете, что я имею в виду, — прежде чем мы начнем выступать на публике. — Она быстро подошла к своему чемодану, раскрыла его и бросила мне ворох легких белых одеяний. — Выберите ту, которая способна пробудить в вас зверя, мистер Хелм. Мы не можем допустить, чтобы горничная нашла в супружеской постели ночную сорочку невесты в девственном состоянии. И Бога ради — поумерьте свой пыл. Не забывайте, что у меня очень чувствительная кожа…
Глава третья
Это не было самым страстным выступлением в моей жизни. Мне с трудом удалось испытать должный энтузиазм при мысли о необходимости овладеть своей напарницей средь бела дня. И тем не менее она была мила и хорошо сложена, а ее реакция оказалась если и не возбуждающей, то достаточно адекватной, да и физиология вообще вполне надежный источник вдохновения. После того, как это свершилось, мы некоторое время лежали рядом, потом она отодвинулась и немного повертелась, стаскивая с себя полупрозрачные детали ночного туалета из приданого. Избавившись от галантерейных пут, она вздохнула и затихла.
— Ну вот и все, — произнесла она шепотом.
Я с трудом удержался от смеха, услышав ее деловитое замечание.
— Мне доводилось слышать и более красноречивые признания.
— Не сомневаюсь! — пробормотала она. — От добровольных партнерш, мистер Хелм! Но вы же не станете утверждать, что девушку может распалить перспектива совокупления по приказу; Если уж на то пошло, то и я что-то не заметила, чтобы вы вели себя так, точно я предел ваших эротических фантазий.
— Надеюсь, мы обретем нужную форму с практикой, — усмехнулся я. — Как же здорово лежать в мягкой кровати после многочасового сидения в кресле! А вообще-то мы можем и впрямь немного расслабиться и устроить военный совет— возможно, нам больше не представится возможности спокойно поговорить. Принести тебе стаканчик или сигарету, или…
— Благодарю. Мои сигареты в сумочке, на комоде…
Я дал ей прикурить и поставил пепельницу на тумбочку.
Приятно было все-таки испытывать это невинное удовольствие — бездельничать в роскошном гостиничном номере, в пижаме средь бела дня в обществе хорошенькой^блондинки, пускай даже она владеет каратэ и дзюдо и способна с дальнего расстояния всадить в «десятку» поясной мишени все пули из обоймы.
Я решил, что романтическая интерлюдия, при всех ее недостатках, сыграла очень полезную роль. Безусловно, она помогла избавиться от неловкости и предотвратить разного рода комплексы, которые непременно развились бы у обоих, если бы мы тщились сохранять наши «супружеские» отношения на сугубо платоническом уровне.
Я стоял возле нашего ложа, задумчиво разглядывая свою миниатюрную партнершу. Ее голубые глаза ярко выделялись на загорелой коже, которая, в свою очередь, казалась мягкой и гладкой на фоне светлых волос и белой ночной сорочки.
Она выпустила в меня струю дыма и сказала:
— Перестаньте, Хелм!
— Перестать — что?
— Кончайте распускать сопли! Вы же стоите и пытаетесь внушить себе теплые чувства ко мне, ведь так? Может, даже заставляете себя немного влюбиться! Только потому, что мы немного позанимались сексом— и, надо сказать, довольно посредственным сексом, — вы чувствуете себя обязанным заявить, как миленько смотрится такая махонечка в громадной постельке! Слушайте, налейте себе стаканчик и завязывайте с этим романтическим бредом! Запомните: всякое сходство между нами и парой влюбленных голубков обманчиво. Мы два клоуна из водевиля, которых наняли для краткой гастрольной поездки.
Конечно, она была права. Я усмехнулся и растянулся возле нее на кровати, подоткнув себе под спину подушку и натянув одеяло на грудь.
— Все верно, — сказал я. — Ну а теперь, если ты закончила читать нотацию, может, обсудим неотложные дела?
Уинни взглянула на меня немного удивленно. И через секунду расхохоталась.
— Ох, простите! Я не хотела… ну, может, это само собой получилось. Так какие дела?
— Ну, скажем, парень по имени Бьюкенен, который мертв. И парень по имени Макроу, который еще жив, но тебе предстоит исправить эту небольшую ошибку при первом же удобном случае. Разумеется, при условии, что мы сумеем определить местонахождение мистера Макроу и подвести тебя на достаточно близкое к нему расстояние.
Она нахмурилась.
— Макроу. Они не назвали его фамилию. Это был величайший секрет. Мне просто описали в общих чертах суть задания. Макроу. Никогда не слышала о таком. Макроу? — Она словно пробовала эту фамилию на вкус. — А как его имя?
— Арчибальд. Не очень честно, а?
— В каком смысле?
— Ну, беднягу наградили таким дурацким именем —
Арчибальд. У него, надо думать, и так уж полным-полно невзгод и без таких головорезов, как мы, которые готовы взять его след…
Уинни даже не улыбнулась. Ну, может, в моих словах и впрямь не было ничего забавного. Она довольно жестко спросила:
— Особые приметы?
— Сорок семь лет. Пять футов семь дюймов. Сто девяносто фунтов.
— Колобок средних лет, — пробормотала она.
— Именно. Низенький и крепенький. Круглолицый. Темные волосы прикрывают небольшую лысину. Карие глаза, немного близорук, носит очки в золотой оправе. Руки и ноги небольшого размера. Когда удосуживается взять в руки бритву, выбривается начисто, но, охваченный научным вдохновением, имеет склонность забывать о столь малозначительных бытовых нюансах. И я подозреваю, что научное вдохновение снисходит на него довольно часто. Одевается неряшливо, на обшлагах видны пятна от кислоты и прочих химикатов. Башковитый и, как говорят, с ужасным характером. Не может ужиться ни с кем, впрочем, и с ним никому не удается ладить. Он считает себя необычайно умным, обреченным существовать на планете, населенной идиотами, которые только и делают что пытаются воспользоваться его гениальными способностями.
— А они пытаются?
— Конечно! Разве не для этого гении рождаются на свет? Сначала он работал в крупной фармацевтической компании. Они сколотили состояние на одном его открытии — какой-то фантастически эффективный антибиотик, — а он только и получил что свое жалование и небольшую премию. Так хитро был заключен контракт. Тогда он раздобыл себе новый контракт и вывел еще какую-то формулу, куда более интересную и потенциально доходную, да только, сам того не подозревая, залез на поле, которое уже возделывалось правительством в военных целях. И вдруг он понял, что работает на биологическую войну— в условиях строжайшей секретности — и по-прежнему зарабатывает каких-то жалких несколько тысяч в год (в то время, наверное, пять), а этот парень, как мне сказали, мечтает о миллионах. Но только, предупреждаю тебя, куколка, не воображай, что наш Арчи похож на яйцеголовых мечтателей-романтиков. Все его фантазии, будь то во сне или наяву, крутятся вокруг бабок. И только бабок.
— Продолжайте…
— С человеком, у которого такие жизненные интересы, вполне естественно произошло следующее: когда к нему пришел некий добрый дядя и потряс тугим кошельком, он потянулся к этому кошельку и исчез. Оставил только записку, в которой писал, что четырнадцатая поправка к Конституции Соединенных Штатов запрещает рабовладение и никто не вправе указывать, где и на кого ему работать и за какое вознаграждение. Он также намекнул, что американским властям можно не тревожиться по поводу выдачи им государственных секретов, к коим он был причастен, поскольку ни они, ни его новый спонсор нимало не интересуются устаревшими опытами, которые его заставляли проводить в государственных лабораториях. У него сейчас на уме куда более грандиозные эксперименты. В данных обстоятельствах, писал Арчи, он не видит причин, почему его исчезновение должно возбудить ка-кую-то озабоченность со стороны официальных ведомств, и требует, весьма настоятельно, чтобы они прекратили вмешиваться в его научную работу. — Я пожал плечами. — Ну, в какой-то мере Макроу можно понять. В конце концов, он же хозяин своего мозга, который, похоже, очень неплохо фурычит. Вряд ли его можно винить за то, что он хочет получить за свой талант приличную цену.
Уинни ответила холодно:
— Не наше дело, мистер Хелм, вникать в мотивы людского поведения.
Я бросил на нее косой взгляд и слегка пожал плечами. Мы уже пережили несколько мгновений, когда между нами установились почти нормальные человеческие отношения, но, возможно, таких моментов нам больше не представится. Если же ей хотелось сохранить к заданию сугубо серьезное отношение — что ж, это задание и так считалось достаточно нешуточным.
