Энтони Горовиц - Мориарти
— Родом я из Бостона, — подтвердил я. — А сейчас живу и работаю в Нью-Йорке. Пожалуйста, продолжайте!
— Когда я вошёл, вы смотрели на часы, и хотя частично они были прикрыты вашими пальцами, я совершенно чётко увидел на корпусе гравировку: глаз, а под ним слова: «Мы никогда не спим». Разумеется, это символ детективного агентства Пинкертона с головным подразделением, если не ошибаюсь, в Нью-Йорке. Вы прибыли именно оттуда — об этом говорит наклейка нью-йоркского порта на вашем чемодане. — Он ещё раз глянул на мой чемодан, который я поставил под фотографией какого-то хмурого типа, видимо, местного забулдыги. — Что касается вашего презрительного отношения к швейцарской полиции — с какой ещё стати вам смотреть на свои часы, когда вон на стене висит прекрасно работающий часовой механизм? Понятно, что особой помощи местная полиция вам не оказала.
— Опять всё верно, сэр. Но откуда вам известно, что меня интересует профессор Мориарти?
— Что ещё могло заставить вас приехать в Мейринген? Готов биться об заклад — до событий прошлой недели вы об этой богом забытой деревушке и слыхом не слыхивали.
— Но меня мог интересовать и Шерлок Холмс.
— Тогда вы наверняка остались бы в Лондоне и начали своё расследование с Бейкер-стрит. Здесь нет ничего, кроме трупа, и, кто бы он ни был, это, безусловно, не Холмс. Нет. Из Нью-Йорка вы, скорее всего, прибыли в Саутгемптон — это подтверждает экземпляр «Гемпширского эха», торчащий из правого кармана вашего пиджака. На газете стоит дата 9 мая, из чего следует, что вы купили её прямо в порту и были вынуждены сразу отправиться на континент. Что же вы там такого вычитали, почему помчались сюда? Установлена телефонная связь между Лондоном и Парижем? Отменили плату за учёбу в начальной школе? Не думаю. Конечно же, вы прочитали про Мориарти. — Он улыбнулся. — Странно, что я раньше вас не заметил. Вы же сами сказали, что мы наверняка приехали сюда одним поездом.
— Вы упомянули какое-то сообщение.
— Сам он вам ничего уже не скажет — он мёртв. Едва ли вы можете его опознать — в лицо его почти никто не знает. Поэтому вас, должно быть, интересует то, что могло быть у него при себе, это вы и хотите найти — письмо или какой-то свёрток из Америки. Возможно, именно это вы обсуждали с полицией, когда появился я.
— Я просил у них разрешить мне осмотреть тело.
— Могу добавить кое-что ещё.
— Насчёт путешествия через океан?
— Вам пришлось делить каюту с курильщиком.
— Откуда вы знаете?
— Ваши ногти и зубы позволяют предположить, что вы не курите, но от вас до сих пор сильно пахнет табаком. Это значит, что хотя начальство и отобрало вас для этой работы — всё-таки, вас отправили в далёкое путешествие, — но оплатить вам отдельную каюту оно не захотело. Едва ли плавание с курильщиком доставило вам большую радость.
— Не доставило.
— А тут ещё и непогода. — Он поднял руку, чтобы предварить мой вопрос. — У вас на шее неприятный порез — наверное, бриться во время качки не так просто.
Я громко засмеялся.
— Инспектор Джонс, — сказал я, — я человек простой. Если чего-то и добился, то исключительно старанием да тяжёлой работой. С подобными методами не сталкивался никогда и понятия не имел, что британских инспекторов полиции таким обучают.
— Если и обучают, то не всех, — мягко возразил Джонс. — Но мне довелось пройти хорошую школу, что правда, то правда.
— И последнее. Вы не объяснили, откуда вам известно моё семейное положение и условия жизни в Нью-Йорке.
— Обручального кольца не носите, что само по себе ещё не доказательство, но, уж вы меня извините, жена не отпустит мужа в дорогу с такими пятнами на манжетах и в туфлях со сбитыми каблуками. Что до вашего жилища, это опять же вопрос наблюдательности и дедукции. Ткань на правом рукаве вашего пиджака изрядно износилась. Как это могло произойти? Вы каждый день преодолеваете несколько лестничных пролётов, и правая рука трётся о металлической поручень. На службе у вас, скорее всего, есть лифт. А в старом многоквартирном доме его может и не быть.
Он умолк и всем телом опёрся на свою палку — видимо, столь длинный монолог его утомил. Я же смотрел на него с нескрываемым восхищением и так бы и простоял ещё какое-то время, но дверь внезапно открылась, и в комнату снова вошли два швейцарца. Они быстро заговорили по-немецки, и хотя смысла я не уловил, но по их дружелюбному тону понял: они готовы отвести человека из Скотленд-Ярда туда, где лежит тело. Так оно и оказалось. Джонс выпрямился и направился к двери.
— Одну минуту, — обратился я к Джонсу. — Я знаю, инспектор Джонс, у вас есть свои инструкции, но не исключено, что я окажусь вам полезным. Всё, что вы мне сказали — это был удивительный спектакль — чистая правда. Я хотел встретиться с Мориарти из-за письма, которое было написано три недели назад и может иметь серьёзные последствия для вас и для меня. Вы правы, я не могу опознать Мориарти, но я, по крайней мере, должен осмотреть тело — это крайне важно.
Человек из Скотленд-Ярда сделал паузу, рука стиснула набалдашник палки.
— Вы понимаете, сэр, что я должен следовать приказам, полученным от моего начальства.
— Даю слово никоим образом не вмешиваться.
Двое швейцарцев уже нас ждали. Джонс принял решение и кивнул.
— Er kommt mit uns. — Он повернулся ко мне. — Можете идти с нами.
— Большое спасибо, — поблагодарил я. — Даю слово — вы об этом не пожалеете.
Мы оставили мой багаж в полицейском участке и пошли через деревню, по главной улице, мимо хаотично разбросанных домиков. Всю дорогу Джонс и Гесснер негромко говорили по-немецки. Наконец, мы добрались до церкви Святого Михаила, диковинного сооружения с ярко-красной крышей и приземистой колокольней. Полицейский отпер нам дверь, шагнул в сторону, и мы вошли внутрь. Оказавшись у алтаря, я склонил голову, но инспектор Джонс моему примеру не последовал. Мы спустились на один пролёт вниз, к подвалу, и Джонс дал понять, что дальше мы идём вдвоём. Уговаривать Гесснера не пришлось. Даже среди церковной прохлады с её мощными каменными стенами легко улавливался запах смерти.
Тело я вам уже описал. При жизни лежавший перед нами человек был необычайно высок, хотя и слегка сутуловат. В воображении возникал образ библиотекаря или лектора в университете, каковым, собственно говоря, Джеймс Мориарти когда-то и был. На нём был чёрный старомодный костюм, прилипший к телу, подобно водорослям, — видимо, одежда была ещё мокрой. Люди умирают по-разному, но ужаснее всех покойников выглядит утопленник. Плоть вздулась, покрылась какой-то мерзкой коркой. Цвет не поддавался описанию.
— Мы не можем наверняка сказать, что это Мориарти, — заметил я. — Вы были правы, когда сказали, что я не могу его опознать. А вы?
Джонс покачал головой.
— Я никогда его не видел. И никто из моих сослуживцев — тоже. Всю жизнь Мориарти прожил в тени, играя в добродетель. Возможно, помочь вам сумеет доктор Ватсон, хотя я в этом сомневаюсь. Так или иначе, он уже в Лондоне. Но с уверенностью могу сказать вот что: этот человек — возраста Мориарти. Одежда на нём, безусловно, английская. Видите карманные часы? В серебряном корпусе, ясно читается надпись: «Джон Майерс, Лондон». Сюда он приехал не за тем, чтобы любоваться природой. Он умер в то же время, что и Шерлок Холмс. Возникает вопрос: разве это может быть кто-то ещё?
— Труп обыскали?
— Да, местные полицейские проверили карманы.
— И ничего не нашли?
— Монеты. Носовой платок. Больше ничего. А что вы надеялись найти?
Этого вопроса я ждал и ответил без колебаний. Я знал, что от этого ответа зависит всё, как минимум, моё ближайшее будущее. Даже сейчас я вижу эту картинку как бы со стороны — мы стоим в темноте церковного подвала, а перед нами лежит утопленник.
— Двадцать второго или двадцать третьего апреля Мориарти получил письмо, — объяснил я. — Написал его преступник, в агентстве Пинкертона хорошо известный, опасный злодей, ровня Мориарти. Это было приглашение встретиться. И хотя Мориарти, судя по всему, мёртв, я надеялся найти письмо либо на теле, либо там, где он жил.
— То есть, вас интересует не Мориарти, а этот другой?
— Да, я здесь из-за него.
Джонс снова покачал головой.
— По дороге сюда сержант Гесснер мне кое-что рассказал. Полиция уже навела справки и выяснить, где он остановился, не смогла. Возможно, он устроился в деревушке по соседству, но если так, наверняка под вымышленным именем. То есть искать его следы мы можем только здесь. А почему вы думаете, что письмо может быть при нём?
— Возможно, я пытаюсь ухватиться за соломинку, — сказал я. — Впрочем, почему «возможно»? Я как раз пытаюсь ухватиться за соломинку. Но у этих людей — свои методы… Иногда они узнают друг друга с помощью знаков или символов. Само письмо могло служить паролем, и тогда Мориарти держал бы его при себе.
