Фридрих Незнанский - Побег с «Оборотнем»
— Все в порядке, Турецкий? Ты чего такой взъерошенный? Сон приснился беспокойный?
— Проспали мы с тобой, Валюша, как хорьки, проспали…
— И это все? — она смотрела на него с искренним недоумением.
— Неужели этого мало? — он всплеснул руками. — Чего тебе еще не хватает для полной паники?
— Мне кажется, я слышу шум мотора… — она подняла голову, вытянула шею. — Этого достаточно для полной паники?
Турецкий похолодел. У девчонки слух оказался острее, чем у него…
* * *По деревне проехала машина. За машиной — еще одна. Первая отправилась дальше, вторая остановилась. Турецкий прижал Валюшу к полу — как видно, перестарался, она запищала, как кошка, которой отдавили лапу. Извинился взглядом, подполз к окошку. Сторона сеновала выходила на овраг, заросший бурьяном. Он метнулся к другому окну. Отсюда просматривался двор, утонувший в грязи, одинокая курица, гадающая, стоит ли лезть через ограду на чужие владения. За хрупким палисадником виднелся фрагмент вставшей посреди дороги «Нивы». Обросший грязью капот, кусочек лобового стекла. Хлопнули двери, объявились двое мужчин. Личности безвестные — видно, в рядах противника за ночь произошла частичная ротация кадров. Поджарые, молодые, наглые, невыспавшиеся — чертовски опасные. То, что парни охотно посещают спортзал, было видно невооруженным взглядом. Под ветровками вполне хватало места, чтобы разместить «личное стрелковое оружие». Интересно, пронеслась невольная мысль, эти парни тоже работают в милиции, или представляют здешний криминалитет, мобилизованный господином Короленко? Парни закурили, осмотрелись, перебросились парой слов. Один открыл капот, критически осмотрел содержимое, хлопнул крышкой. Двигатель на месте. Второй обронил несколько слов, выразительно мотнув на дом, к чьим владениям относился сеновал с беглецами. Первый задумчиво почесал переносицу, показал на сигарету — дескать, сейчас докурим…
Он отполз от окна. Девчонка сидела на полу, вся в соломе, смотрела на него, склонив голову.
— Можешь не комментировать, Турецкий, — прошептала она. — У тебя такое зеленое лицо, что и без слов понятно. Что им здесь надо? Ведь в этом доме никто не живет…
— Возможно, мы ошиблись, — пробормотал он, — и парочка призраков на участке все же обитает. Не спим, Валюша, руки в ноги и чешем отсюда, пока не поимели. Живо с лестницы — и в овраг…
— С добрым утром, Турецкий, — бормотала она, скатываясь за ним по лестнице. — С тобой, ей-богу, как на краю действующего вулкана, где нельзя бездействовать…
Они свалились с лестницы, встали, как вкопанные. В узком проеме, ограниченном дощатыми стенами, стоял какой-то хмурый субъект с берданкой наперевес, смотрел такими глазами, что сердцу стало больно…
Валюша захлебнулась от испуга, исторгла звук, издаваемый камнем, брошенным в воду, вцепилась Турецкому в рукав. Он тоже был не в лучшем расположении духа. Колоритные же личности обитают подчас в русских селеньях… Мужику было глубоко за сорок, крепко сбитый, основательный, кряжистый, гладко выбритый череп украшал бугристый шрам, шею и нижнюю часть лица покрывала сантиметровая стальная щетина. Он был одет в плотную рубашку, рукава закатаны, грубые суконные штаны заправлены в стоптанные кирзачи. Палец с татуировкой, изображающей перстень, твердо покоился на спусковом крючке, а дуло смотрело в живот Турецкому. Взгляд у мужика был пронзительный, злобный, не предвещающий приятного дня. До пистолета не дотянуться, — проплыла унылая мысль. А если и дотянется, непросто воевать с пустой обоймой…
Мужик не шевелился, пристально разглядывал незваных гостей. Хронометр пронзительно тикал в голове, отмеряя секунды.
— Дядечка, не надо… — жалобно прошептала Валюша. — Мы ведь ничего вам не сделали, мы только переночевали, сейчас уйдем…
Мужик перевел взгляд на девчонку, и взгляд его сделался окончательно убийственным. Турецкий почувствовал, как задрожала Валюша. «А, может, броситься? — подумал нерешительно. — Какой-то шанс, наверное, есть. А будем стоять — какие уж тут шансы? Может, у него тоже ружье не заряжено?»
Мужик пошевелился, хрипло выдохнул.
— По вашу душу менты? — он выразительно повел головой. Голос у аборигена был тот еще — прокуренный, севший.
— По нашу, — согласился Турецкий, — обложили мусора поганые, не пускают за флажки…
В глазах обитателя глубинки блеснула искорка интереса. От внимания не укрылось, что «перстнем» на указательном пальце наскальная живопись не ограничивается. Пуговицы на рубашке мужика практически отсутствовали, волосатую грудь украшал орел, несущий в когтистых лапах обнаженную девицу. Покопавшись в памяти, Турецкий предположил, что владелец татуировки — вор-рецидивист, мотавший срок на дальнем севере. И крупное «ЗЛО» на костяшках пальцев левой руки. «За все лягавым отомщу». Впрочем, данная аббревиатура предусматривала и варианты. Например, «За все любимой отомщу». Или «Завет любимого отца»…
— Эй, Федька, а ну, вылазь! — проорали с той стороны палисадника.
Мужик крякнул, ухмылка загадочного содержания перекосила обросшие стальным наждаком губы.
— Дяденька, не выдавайте, пожалуйста… — тянула тоненьким голоском Валюша.
— Ладно, — скрипнул мужик и опустил ствол. Была возможность броситься, но интуиция ахнула: не вздумай! Он дернулся и застыл. Мужик оказался проницателен — криво ощерился, уж он-то знал, какие чувства обуревали застигнутого врасплох мужчину. — Лезьте обратно, сидите, не мерцайте, — он положил ружье на плечо.
— А может, мы пойдем? — нерешительно вымолвил Турецкий, покосившись за плечо. — Овраг рядом. И тебе, приятель, меньше проблем…
— Уходите, — хмыкнул дядька, — но только с дыркой в голове. У них еще одна машина стоит на околице. Оттуда всю деревню видать. Полезете в овраг, тут вам и капец. И мне попутно с вами.
— Федька, мать твою! Спишь, засранец?! — закричали вразнобой «посетители».
— Иду! — рявкнул мужик. — Дайте облегчиться, черти!
— Хорошо, приятель, мы уже лезем. — Турецкий опомнился, схватил за воротник Валюшу, подтолкнул к лестнице. Она взлетела пулей, уставилась сверху хлопающими глазами. Карабкаясь на сеновал, Турецкий видел, как мужик развернулся, прихрамывая на правую ногу, побрел на улицу, а выходя из постройки, зарыл свою берданку в куче бесхозной травы…
Зубы Валюши выстукивали барабанную дробь. Турецкий обнял ее, пристроился рядом. Извлек на всякий случай пистолет, положил на пол.
— Давай гадать, Турецкий, сдаст он нас или не сдаст? У этого чудища такие глаза…
— Не сдаст, Валюша, не сдаст. Он томагавк войны зарыл в траву. Надумай он нас сдать, сдал бы сразу, когда мы у него под прицелом корячились. Это бывший зэк, удалился от мира, завязал с прошлым, людей недолюбливает, живет наверняка один…
— И на хозяйство забил, — бормотала Валюша. — Такое запустение, нам же и в голову не пришло, что этот остров обитаемый…
Натянутые нервы трещали и рвались. Он не выдержал, подполз к окну. Федор стоял у плетня, лениво почесывал грудь, без охоты общался с парнями из «Нивы». Пожимал плечами, зевал. Один из прибывших вошел во двор, покосился на гниющие постройки, которые давно бы пора разобрать — и в топку. Другой глянул на часы, бросил что-то первому. Федор сделал характерный жест — потер пальцами шею. С самогонкой в хозяйстве, видимо, перебоев не было. Парень поморщился, демонстрируя крайней степени отвращение (только «Хеннесси» организм принимает). Первый нехотя удалился со двора, облокотился на плетень, начал что-то назидательно излагать Федору. Федор слушал, не выражая отношения. Завелся двигатель…
— Как меня задолбали эти трудности… — прокомментировала над ухом Валюша. Он прижал ее голову к полу.
— Простейший способ избежать трудностей, Валюша, — вообще не рождаться. Смотри, кажется, проносит. Ну-ка, брысь от окна…
Тянулись минуты в томительном ожидании. Противно заскрипела лестница — Турецкий схватился за пистолет, сунул его за отворот штормовки, не отпускал рукоятку. В люке возникла страшноватая физиономия. Оскалилась, зацепилась взглядом за руку, которую Турецкий держал под одеждой.
— Шабаш, страдальцы, — сипло вымолвила физиономия. Показался ствол, почесал небритую щеку. — Спускайтесь, больше не приедут — укатили уже. Здесь всего-то три двора обитаемых, и во всех мусора уже погостили.
— Спасибо, Федор, мы уже рвем когти, — с чувством сказал Турецкий. — Не переживай, если нас поймают, мы не скажем ментам, что сидели у тебя.
— Да уж будьте ласковы, не скажите, — усмехнулся мужик, — а то совсем мне хана приснится. Ладно, мужик, спускайся, накормлю уж чем-нибудь.
— Да я вроде с девочкой, — растерялся Турецкий, покосившись на Валюшу.
— А это ничего, — грубо гоготнул дядька, подмигнув девчонке, — ты ее к забору привяжи…
