Фридрих Незнанский - Побег с «Оборотнем»
— Хорошая вентиляция, — пошутил он, похлопав девчонку по плечу. Она икнула.
— О, господи, я была на волосок от гибели. Знаешь, Турецкий, я это наше приключение, похоже, надолго запомню… И тебя запомню…
Она свернулась в комочек, мелко дрожала.
— Э, так не пойдет, — спохватился он, — вставай с земли. Не хватало нам еще к утру обзавестись двусторонним воспалением легких.
Незадолго до полуночи они выбрались из леса и с интересом уставились на раскинувшуюся в низине деревню. Вернее, это делал только Турецкий, а Валюша дремала, прижавшись к его боку. Горбатые крыши, словно спящие верблюды, очерчивались в ночной хмари. Это не Тасино — в Тасине, насколько он помнил, не было речушки, а здесь имелась довольно энергичная «переплюйка», снабженная мостиком. Они утонули в высокой траве, через несколько минут вышли на грунтовку, а оттуда уже и до мостика было рукой подать. Истертые бревна скрипели под ногами. Валюша проснулась, тревожно завертела головой.
— Учти, Турецкий, если на нас и здесь собака покусится, я точно не переживу.
— Мы оба не переживем, — «успокоил» он, — поскольку патроны у нас благополучно кончились.
— На, держи, — она подняла с земли увесистую палку и сунула ему в руку. — Если что, отмахивайся.
Деревня спала, ни в одном из окон не горел свет. В сельской местности люди рано ложатся и рано встают. В глубине дворов монотонно тявкала собака — судя по тембру, отнюдь не детище сэра Баскервилля. Он чувствовал, как Валюша напряглась, тяжело задышала. Похоже, аллергией на четвероногих она обзавелась до конца жизни. Соваться в деревню было глупо. Они свернули за мостом, спустились на едва заметную в лунном свете тропинку вдоль берега. Молча шли, по мере сил помогая друг другу не сорваться с обрыва в воду.
— Может, сполоснемся? — она остановилась возле крохотной бухточки, заваленной камнями, уставилась на лунную дорожку, разрезающую водную гладь.
— Не будем, — возразил он. — Во-первых, не забывай о воспалении легких, во-вторых, это небезопасно, в-третьих, это не самое важное, что нам предстоит. Двигай, девчонка, нам нужно где-нибудь упасть.
Они обошли деревню — она оказалась не такой уж растянутой. Крайний дом на околице выглядел заброшенным. Покосившаяся, заросшая сорьем крыша, неухоженное подворье. Они подкрались со стороны огорода, окопались в силосной яме, источающей пронзительный аромат гнили, долго лежали, слушая и всматриваясь. Судя по всему, здесь не жили. Ни людей, ни собак, ни прочей животины.
— Посиди-ка тут, я схожу на разведку. — Он покинул яму, шмыгнул за сарай. Крадучись, добрался до двора, поводил ушами. Забираться в дом, видимо, опасно. В глубине двора он различил пристройку к амбару, похожую на сеновал. Подкрался поближе, придирчиво осмотрел конструкцию из двух ярусов. Наверху определенно был сеновал — пахло прело, горьковато. Нижний ярус ограничивали две дощатые стены, между ними было сквозное пространство. Приставная лестница вела наверх. Он попробовал ее на прочность, осторожно вскарабкался. На сеновале было сухо, пахло полынью. Замкнутое со всех сторон пространство, имелись два квадратных отверстия (язык бы не повернулся назвать их окнами) — одно выходило во двор, другое на околицу. Травы здесь было не так уж много, но вполне достаточно, чтобы два человека не отлежали себе бока. Довольный увиденным, он хотел было спуститься, чтобы позвать Валюшу, но она уже была здесь, карабкалась по лестнице, недовольно урча.
— Спасибо, Турецкий, за предстоящую романтическую ночь на сеновале. Чего-то более приличного ты найти, конечно, не мог? Окончательно решил меня домучить? Может, в дом пойдем?
— Полезай в траву, Валюша, постарайся уснуть. Здесь не холодно. Не надо нам встречаться с Людьми. Сердцем чувствую, что не надо…
Она не могла уснуть, вертелась, трагически вздыхала, жаловалась на потерю чувствительности в конечностях, на раннюю старость, на то, что сон куда-то улетучился. Так о нем мечтала, а когда дошло до дела, одолела окаянная бессонница. Поздравила Турецкого с «первой внебрачной ночью», пожелала приятных сновидений. Наступила тишина, Валюша не шевелилась.
— Ты спишь? — выждав несколько минут, прошептал он.
— Нет, — подумав, буркнула она.
— А что делаешь?
— Мерзну потихоньку…
Он стянул в себя штормовку, укрыл ее, подоткнул концы.
— Спасибо, Турецкий, ты так любезен…
— Спи, Валюша.
— Да какой теперь, в задницу, сон… Ужасы стоят перед глазами… Не могу поверить, что нас пытались убить.
Она повернулась к нему, ее глаза светились в темноте каким-то неземным блеском.
— Ты задумывался когда-нибудь о смерти, Турецкий?
— Иногда, — неохотно отозвался он. — Ты бы перестала маяться дурью. Постарайся заснуть. А то ведь подниму, погоню в лес.
— Нет уж, я отсюда никуда не уйду, — она поежилась. — А я вот до твоего появления никогда не задумывалась о смерти. В мои-то годы — думать об этой проклятой с косой? Ума не приложу, как я могу умереть? Вот она я, посреди этого мира, как это может в один прекрасный миг взять и оборваться? Глупо, просто смешно. Люди умирают вокруг, ты знаешь об этом, это неприятно, но от этого никуда не денешься. Но чтобы ты… Это чушь, мир не может просто так рухнуть…
— И люди, которые умерли… ну, когда они еще не умерли, думали то же самое, — проворчал Турецкий. — Они считали себя центром мироздания. Каждый человек, чего греха таить, временами думает, что этот мир создан исключительно для него, что смерть иррациональна, после него весь этот мир потеряет смысл. Зачем он нужен, этот мир, если в нем тебя уже не будет? Каждый человек украдкой думает, что будет жить пусть не вечно, то очень долго. Он не способен настроиться на смерть. Он просто живет. А потом — бац! — автомобильная авария, и ты в груде искореженного металла, или взрыв газа в доме, или просто сердце встало по невыясненной причине…
— Умеешь ты поддержать интимную беседу, Турецкий, — трагическим шепотом произнесла Валюша. — Как ты думаешь… вот по-честному — нас убьют в этом лесу?
— Не убьют, — успокоил Турецкий, — если будем действовать умно.
— Умно? — удивилась Валюша. — Ты считаешь, что до сих пор мы действовали умно? А тебе не приходит в голову, что умно — это передвигаться ночью, а в светлое время — залезть куда-нибудь в норку и не отсвечивать? Нет, я не ратую за то, чтобы немедленно вставать и куда-то бежать. Это выше моих сил. Но ведь ты понял мысль?
— Это прекрасная мысль, Валюша, — поддержал Турецкий. — Поэтому давай, спи, в пять утра я тебя подниму, и в путь. Будем надеяться, что наши оппоненты любят поспать и раньше восьми глаза не протрут.
— А куда мы пойдем?
— До железнодорожного полотна. Или до любого другого места, где имеется сотовая связь. Какая следующая остановка после Подгорного — если ехать на юг?
— М-м… Садовая. Но от Подгорного до Садовой — самый длинный перегон на нашем участке. Я знаю, у моей подруги там дача.
— Ерунда, Валюша, выберемся. Мои карманы понесли серьезные финансовые утраты, но пока деньги есть. Найдем укромный уголок. Сообщим в Москву о том, что творится в вашем Дубовске. Пусть мозгуют. Уж позаботиться о нашей безопасности они смогут.
Какое-то время она молчала. Турецкий обрадовался — заснула. Но она опять испустила мучительный вздох, положила руку ему на плечо Турецкий задумался: На что, интересно, это похоже со стороны?
— Ты точно знаешь, что с нами ничего не случится?
Ох уж эти американские сопли после американских же горок…
— Я точно знаю, — простонал он. — Было мне соответствующее видение. Ты окончишь с «трояками» школу, поступишь в какой-нибудь вуз — прости, но это будет не МГУ и не МГИМО. Познакомишься с хорошим парнем, тупо выйдешь замуж, кого-нибудь родишь…
— Кого это я рожу? — насторожилась Валюша.
— Откуда я знаю, кого ты родишь? Может, хрюшку, может, еще какую-нибудь зверюшку. Мое видение не было настолько развернутым. Спи, Валюша, все хорошо, не выдумывай монстров во тьме…
Они мучительно долго засыпали, но когда уснули, вернуть их к жизни не смогла бы даже гаубица. Вероятно, в пять утра звонил будильник на руке, но они его не слышали. Сон напоминал смерть. Турецкий очнулся, когда взошедшее солнце заглянуло в окно, и солнечный зайчик принялся протирать дырку в глазу. Он в ужасе подпрыгнул, глянул на часы. Мать честная — начало десятого! Чертыхаясь, начал стряхивать с себя солому. Проснулась Валюша, уставилась на него испуганными глазами.
— Все в порядке, Турецкий? Ты чего такой взъерошенный? Сон приснился беспокойный?
— Проспали мы с тобой, Валюша, как хорьки, проспали…
— И это все? — она смотрела на него с искренним недоумением.
— Неужели этого мало? — он всплеснул руками. — Чего тебе еще не хватает для полной паники?
— Мне кажется, я слышу шум мотора… — она подняла голову, вытянула шею. — Этого достаточно для полной паники?
