Даниэль Клугер - Смерть в Кесарии
— Откуда? — настороженно спросил Гофман.
— Из Цфата. Да нет, ты не понял, — Натаниэль засмеялся. — Я же тебе говорил, что мама сейчас отдыхает у родственников в Цфате. Звонит каждый день и делится новостями. Слава Богу, что не успела позвонить, пока я тут валялся вечером… Ну так вот, она позвонила весьма взволнованная и сказала, что у сына соседки только что случился эпилептический припадок, хотя никто не подозревал у него эту болезнь. Он крутил юлу — большую, ярко раскрашенную. Раскрутил ее посильнее и уставился на вращающиеся круги. И вдруг — его начали бить судороги… Честно говоря, я не очень вслушиваюсь в мамины истории, да и на этот раз слушал вполуха. Только и подумал, что по этому принципу устроен тест для выявления скрытой эпилепсии… Нет, это тоже рассказала мама… Ну, неважно. Человек смотрит на вращающиеся разноцветные диски. Сочетание красок и скорость вращения вызывают неожиданную реакцию. И уже после того, как положил трубку, вспомнил о том, что в книге Давида Сеньора — «Сефер ха-Цваим» — слова окрашены в разные цвета. Отсюда и начались мои рассуждения. Так что — приношу свои извинения. Ты был прав, это преступление, причем — уникальное преступление, — сказал сыщик. — И, конечно, во всем этом нет никакой мистики… Помнишь, в жизнеописании Давида Сеньора нас с тобой удивили слова о том, что он «смешивал краски»? Мы с тобой решили, что Сеньор был художником, и очень тому удивились, не так ли? Но он не рисовал никаких изображений. Он исследовал цветовые сочетания, связь цветов с окружающим миром, цвета сфирот и прочего.
— «Сефер ха-Цваим», «Цветная книга»…
— «Книга красок», — поправил его Натаниэль. — Вот именно. Для чего ему все это было нужно, как ты думаешь?
— Откуда я могу знать…
Маркин, со все возраставшим недоумением слушавший этот разговор, наконец, не выдержал:
— Прости, Натан, могу я узнать, о чем, вообще, идет речь?
Натаниэль Розовски глубоко вздохнул.
— Да, лектор из меня никакой, — виновато сказал он. — Всегда начинаю с середины… Когда я долго о чем-то думаю, у меня появляется чувство, что все окружающие уже знают, в чем дело… Видишь ли, Алекс, Давид столкнулся с одной загадочной историей и попросил меня помочь с ней разобраться, — он вкратце пересказал помощнику, о чем идет речь. Нельзя сказать, чтобы Алексу стало понятнее, но он молча кивнул. Розовски продолжил свой рассказ:
— Итак: что происходило в Цфате? После того, как раввины Леви Бен-Ари, Ицхак Лев Царфати и Шимон Бар-Коэн единогласно осудили Давида Сеньора как лже-Мессию и последователя лже-Мессии Шабтая Цви, Давид решил отомстить им. Он давно занимался воздействием сочетания различных цветов на психику человека…
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что Давид Сеньор тщательнейшим образом изучал законы, позволяющие воздействовать на подсознание человека с помощью продуманной системы цветовых пятен, — Розовски подошел к столу и взял в руки таинственную книгу. — Собственно, нам все это тоже известно, и довольно давно. Знаешь, хрестоматийные истории с двадцать пятым кадром в кинофильме, которого мы не замечаем сознательно, но в подсознании фиксируем, так что при определенной последовательности можно вызвать заранее запланированную реакцию человека.
— А что это за двадцать пятый кадр? — спросил Алекс.
— Старая история, — сказал Давид Гофман. — Как известно, скорость движения ленты в киноаппарате — 24 кадра в секунду. При этой скорости глаз человека не фиксирует отдельных кадров, и возникает иллюзия движения. Если в обычный фильм, после каждых 24 кадров вклеить еще один — двадцать пятый — с изображением, например, айсберга, то люди, ничего не заметив, после киносеанса побегут пить горячий чай, чтобы согреться. Хотя, в действительности, дело может происходить жарким летом. Просто их подсознание зафиксировало образ ледяной глыбы. Понятно?
— Понятно.
— На этом строились попытки воздействовать на подсознание человека, минуя фильтры, установленные сознанием. Потом появились куда более тонкие разработки: все эти нашумевшие истории с зомбированием, кодированием подсознания, и так далее. Но в основе лежало все то же — 25 кадр киноленты.
— В самую точку! — воскликнул Натаниэль. — Это и была практическая каббала Давида Сеньора. Он ровно год писал эту книгу. Ее текст вполне бессмысленен. Но все эти цвета, в которые окрашены различные слова — эти слова, вернее, эти цвета, — имеют глубочайший смысл. Обрати внимание — он тщательнейшим образом раскрасил только некоторые слова в своей книге. Их сочетание вызывает у человека, который прочитает всю книгу, внезапную остановку сердца. Говоря современным языком, Давид Сеньор, с помощью этой книги, программировал подсознание своих читателей на смерть. И, чем бессмысленнее текст, тем прочнее оседали в подсознании сочетания и комбинации цветовых пятен из этой книги… Именно так Давид Сеньор, фактически, убил людей, которых считал своими врагами, и потому смертельно ненавидел — цфатских раввинов Леви Бен-Ари и Шимъона Бар-Коэна. Дочитав присланную Сеньором книгу, сначала Бен-Ари, а потом Бар-Коэн скончались…
— Очень красиво, — сказал после паузы профессор Гофман. — Но бездоказательно. Столь же бездоказательно, как и история с магическим проклятьем. И, кроме того, существуют, по меньшей мере, два человека, прочитавших эту книгу и оставшихся в живых. Во-первых, цфатский раввин Ицхак Лев Царфати. А во-вторых, — он перевел взгляд на лаборанта, — присутствующий здесь Габи Гольдберг.
Габи сидел, неестественно выпрямившись. Натаниэль ободряюще улыбнулся ему, и снова повернулся к Давиду Гофману.
— Видимо, Ицхак Лев Царфати и твой лаборант — а мой бывший стажер — обладают неким общим, причем совершенно не мистическим, свойством. И этим свойством не обладали остальные читатели книги… А что ты так волнуешься, Габи? В смерти Михаэля ты не виноват, успокойся. На вот, закури, — Розовски протянул Габи лежащую на столе пачку. — Кстати: я ведь просил «Данхилл» с ментолом, а ты привез обычный.
Габи вытаращил глаза.
— Я же просил с ментолом! — он повернулся к профессору, словно ища подтверждения, и в это время Натаниэль вытащил из-под диванной подушки вторую пачку сигарет. Точно такую же, как и первая. Только цвет одной пачки был красным, а другой — зеленым.
— Которая из них твоя? — спросил Розовски.
Габи оторопело смотрел на сигареты, потом неуверенно протянул руку, коснулся одной, другой.
— Н-не знаю, — наконец, выдавил он.
— Ну-ну, не расстраивайся ты так, — сказал Розовски. — В конце концов, дальтонизм — это еще не преступление, — и, повернувшись к Гофману, пояснил: — Наш Габи путает красный цвет с зеленым. Видишь, пачка обычного «Данхилла» отличается от «Данхилла» с ментолом только цветом. Рисунок, размер, форма — абсолютно одинаковы. А цвет — нет. Обычная пачка — ярко-красная, а пачка ментоловых — ярко-зеленая.
Давид, прищурившись, посмотрел на Розовски.
— А как ты объясняешь случай с рабби Ицхаком? Это не противоречит твоей теории?
— Ничуть, — Натаниэль продолжал улыбаться. — Я хочу еще раз обратить твое внимание на два момента, связанные с книгой и с Ицхаком Лев Царфати, — он раскрыл книгу на первой странице. — Прочти. Вот здесь и здесь.
Давид Гофман прочел вслух:
— «Ибо наказаны будут не те, кто проливает кровь сынов Адама на сочную траву, забывая, что кровь — это душа, но те, кто скрывает за бельмами учености истинное, незамутненное зрение…». — Ну и что?
— А теперь внизу страницы.
Гофман посмотрел вниз.
— Та же самая фраза, — сказал он. — Видимо, Давид Сеньор вкладывал в нее особый смысл.
— В ее окраску, — поправил Розовски. — Обрати внимание на то, что на странице, в этом тексте, выделены другими цветами четыре слова: два в конце и два в начале. Верно?
— Верно.
— В начале, как видишь, в слове «дам» («кровь») первая буква — «далет» — окрашена красным, а в слове «деше» («трава») та же первая «далет» — зеленая. То есть, в соответствии с цветовыми, если можно так выразиться, характеристиками субъектов. А в конце страницы в слове «кровь» — первая «далет» окрашена зеленым, а в слове «трава» — красным. Черт побери, Давид Сеньор, преступник, словно издеваясь над теми, кто попытается раскрыть его тайну, то бишь, надо мной, фактически дает ключ, дает понять, что его «зрительный яд» не смертелен для дальтоников. И, кроме того, поскольку книга была передана сначала Ицхаку Лев Царфати, и вступительные слова книги обращены к нему, я сделал вывод, что, во-первых, Ицхак Лев Царфати страдал тем же недостатком, что и твой лаборант, — Розовски перевел взгляд на Габи, все еще сидевшего с опущенной головой. — И что Давид Сеньор, зная о недостатке старика, дает ему понять, что суть и тайна его книги заключается не в смысле выделенных им слов — во всей книге — а в сочетании использованных красок. Для чего он это сделал — не знаю. Не исключено, что, будучи, от природы наблюдательным человеком, Давид Сеньор мог обратить внимание на физиологический недостаток рабби Ицхака и впервые задуматься об особенностях цветового восприятия. А прислал он эту книгу сначала рабби Ицхаку потому, что убить хотел двух других. Поскольку Давид Сеньор уже знал, что на дальтоника — рабби Ицхака — его зрительный яд не подействует, он понимал, что книга беспрепятственно перейдет к двум другим — его врагам… вернее, тем, кого он считал своими врагами. Так и произошло.
