Дик Фрэнсис - Кураж. В родном городе. Рецепт убийства
— Все будет хорошо…
Она удивленно посмотрела на меня, уголки ее губ дрогнули.
— Я тебе верю, потому что не встречала человека более решительного. Ты всегда был таким. Тебе все равно, какой ценой достанется победа… Возьми участие в скачке в прошлую субботу. Или устройство этой западни. Или то, как ты провел целую неделю рядом со мной… Но я постараюсь, — уже более серьезно закончила она, — не заставлять тебя ждать чересчур долго.
Мы сидели на сене и разговаривали так спокойно, будто ничего не случилось — кроме чуда, открывшего человеку возможность надежно устроить свое будущее. И того, что рука Джоан лежала в моей руке и она не хотела убирать ее.
Время шло к назначенному часу.
— Я почти надеюсь, что он не приедет, — сказала она. — Этих писем было бы вполне достаточно.
— Ты не забудешь опустить их?
— Я хочу, чтобы ты разрешил мне остаться.
Я отрицательно покачал головой. Мы все сидели и смотрели на ворота. Минутная стрелка на моих часах уже миновала одиннадцать.
Пять минут двенадцатого. Десять минут…
— А вдруг он что-то заподозрил и узнал, что никакая Дорис Джонс не живет в домике смотрителя.
— Нет оснований для подозрений, — объяснил я. — Ведь в субботу к концу телеинтервью со мной он явно не знал, что попался. Джеймс и Тик-Ток обещали молчать пока про отравленный сахар. И уж Кемп-Лор не упустит возможности выяснить такую сокрушительную подробность, как подбадривающие таблетки… Так что явится, не беспокойся.
Четверть двенадцатого.
У меня напряглись все мускулы, будто я всем телом слушал, не едет ли он. Я попытался расслабиться. Бывают пробки на дорогах, аварии, объезды. Дорога дальняя, и он легко мог ошибиться, рассчитывая время.
Двадцать минут двенадцатого.
Джоан вздохнула. Мы молчали уже минут десять.
В полдвенадцатого она снова сказала:
— Нет, не приедет он…
Я не ответил.
Лишь в одиннадцать тридцать пять блестящий кремовый нос «астона-мартина» остановился у ворот, и Морис Кемп-Лор вышел. Он потянулся — устал от долгого сидения за рулем — и оглядел коттедж. В каждом движении чувствовалась аристократическая осанка.
— Послушай, какой он красивый! — выдохнула Джоан мне в ухо. — Какие рыцарские черты! На телеэкране он попроще. Когда человек выглядит таким благородным, трудно представить, какое зло он творит.
— Ему тридцать три. А Нерон умер в двадцать девять.
Кемп-Лор открыл калитку, прошел через двор и постучал в дверь.
Мы встали. Джоан стряхнула с юбки сено, перевела дыхание и, слегка улыбнувшись мне, неторопливо вышла в холл. Я последовал за нею и прислонился к стене, чтобы быть прикрытым дверью, когда она откроется.
Джоан облизала губы.
— Давай! — шепнул я.
Она отперла дверь.
— Миссис Джонс? — произнес медовый голос. — Простите, я немного опоздал.
— Входите, мистер Кемп-Лор. Так уж приятно видеть вас. — Оттенок кокни снова отчетливо прозвучал в ее голосе.
— Взаимно, — сказал он, подлаживаясь.
Джоан отступила в сторону шага на два, и Кемп-Лор оказался в холле.
Захлопнув дверь ногой, я схватил его сзади за локти, оттянув их назад и одновременно подталкивая его вперед. Джоан открыла дверь комнаты, где стояла Застежка. И я изо всех сил пнул его ногой в зад. Он пролетел внутрь и растянулся на соломе вниз лицом. Я щелчком запер дверь, в которую тут же начал дубасить Кемп-Лор.
— Выпустите меня! — кричал он. — Вы соображаете, что делаете?
— Тебя он не видел, — тихо сказала Джоан.
— Ну и пусть остается в неведении, пока я отвезу тебя к поезду в Ньюбери.
— А можно его так оставить?
— Я скоро вернусь, — пообещал я. — Поехали.
Прежде чем отвезти ее, я отогнал машину Кемп-Лора с дороги — чтобы она скрылась за кустами. Меньше всего я хотел, чтобы какой-нибудь любопытный местный житель сунулся в дом, выяснять в чем дело. Отвезя Джоан на станцию, я прямиком вернулся назад — двадцать минут туда, двадцать обратно. И снова упрятал машину в кустах.
Спокойным шагом я обогнул коттедж.
Руки Кемп-Лора, просунутые сквозь оконные переплеты, вцепились в решетку из труб. Он яростно тряс их, но они и не шелохнулись.
Увидев меня, он сразу прекратил попытки. И гнев на его лице сменился отчаянным удивлением.
— А кого вы ожидали тут встретить? — спросил я.
— Не понимаю, что происходит. Какая-то проклятая дура заперла меня здесь примерно час назад и укатила. Вы можете меня выпустить? Быстрее. — У него посвистывало в горле при вздохе. — Здесь лошадь, а у меня от них астма.
— Да. — Я не тронулся с места. — Это все знают.
Теперь, наконец, до него дошло. Глаза его расширились.
— Это вы… втолкнули меня…
— Я.
Он уставился на меня сквозь решетку.
— Вы нарочно посадили меня вместе с лошадью? — повысил он голос.
— Именно так, — согласился я.
— Но почему?! — вскричал он. Должно быть, он уже и сам знал ответ, потому что повторил шепотом: — Почему?
— У вас будет полчасика, чтобы поразмыслить над этим.
Я повернулся и пошел прочь.
— Нет! — закричал он. — У меня приступ астмы! Выпустите меня сейчас же!
Я вернулся и постоял у самого окна. Он дышал с присвистом, но еще не распустил галстук и не расстегнул воротничка. Так что ничего страшного.
— У вас, наверное, есть лекарство.
— Я его принял. Но оно не помогает, когда лошадь так близко. Выпустите меня.
— Стойте у окна и дышите свежим воздухом.
— Здесь холодно, — взмолился он. — Здесь просто ледник!
— Возможно. Но вам-то хорошо… вы хоть можете двигаться, чтобы согреться. И у вас куртка… К тому же я не выливал вам на голову трех ведер ледяной воды.
Он задохнулся. И тут-то начал понимать, что ему не удастся спастись из своей тюрьмы легко и просто.
Во всяком случае, когда я вернулся к нему через полчаса, он уже не считал, что я заманил его из Лондона, чтобы освободить после первой же жалобы.
Он свирепо отгонял от себя Застежку, которая дружелюбно клала морду ему на плечо.
— Уберите ее от меня, — завопил он, — она не отстает!
Он вцепился одной рукой в решетку, а другой отбивался от лошади.
— Если вы не будете так шуметь, она вернется к своему сену.
Он сверкнул глазами, и лицо исказилось от ярости, ненависти и страха.
Он расстегнул воротничок рубашки и распустил галстук.
Я положил коробку сахару на подоконник.
— Бросьте ей немного сахару. Действуйте, — добавил я, увидев, что он колеблется. — Этот сахар не отравлен.
Он вздернул голову, и я с горечью посмотрел ему прямо в глаза.
— Двадцать восемь лошадей, начиная с Трущобы. Двадцать восемь сонных кляч! И каждая получала перед скачками сахар из ваших рук.
Он схватил коробку, рывком открыл ее и рассыпал сахар на сено. Застежка последовала за ним, опустила голову и начала хрустеть. Задыхаясь, он вернулся к окну.
— Тебе это так не пройдет! Ты попадешь в тюрьму! Уж я послежу, чтобы тебя хорошенько измарали!
— Поберегите дыхание, — оборвал его я. — Я многое собираюсь сказать. И если захотите после этого жаловаться в полицию — пожалуйста.
— Ты попадешь за решетку так быстро, что и опомниться не успеешь! И говори побыстрее, что у тебя там…
— Ну, это займет некоторое время, — медленно выговорил я.
— Ты должен выпустить меня в два тридцать. В пять у меня репетиция.
Я улыбнулся.
— Это не случайность, что сегодня пятница.
У него отвалилась челюсть.
— Передача… — начал он.
— Обойдется без вас, — договорил я.
— Но вы не можете… — закричал он, — не можете этого сделать!
— Почему?
— Это же… это же телевидение! Миллионы людей ждут мою передачу.
— Значит, миллионы людей будут разочарованы.
Он замолчал, пытаясь взять себя в руки. И снова начал:
— Ну ладно… — Он судорожно вздохнул. — Если вы меня выпустите, чтобы успеть на репетицию, я не стану сообщать в полицию. Забудем об этом.
— Лучше успокойтесь и выслушайте меня. Вам трудно поверить, что я ни в грош не ставлю ваше влияние и ту ложную славу, какую вы приобрели у английской публики. Так же как и вашу ослепительную алчность. Все это фальшь, фальшь и обман. А под всем этим прячется болезненная зависть, бессилие и злоба. Злоба человеконенавистника. Вы дважды преступник — вы наживаетесь на нас и нас же губите! Но я ни за что не узнал бы этого, не отрави вы двадцать восемь лошадей, на которых я должен был скакать. И не тверди при этом коварно всем и каждому, что я потерял кураж, струсил. Что я уже не работник и меня пора выбросить на свалку, как охапку лежалой соломы. Так что можете потратить этот день на размышления, отчего вы пропустили сегодня свою передачу.
