Наталья Александрова - Крест командора
Они пересекли холодные сени, заваленные каким-то барахлом – старыми пальто, ватниками, прислоненным к стене велосипедом без одного колеса, подвешенным над ним ржавым корытом. Оттуда попали в комнату.
Полина почувствовала омерзение – такой здесь царил закоренелый, устоявшийся бардак. На полу, возле незастеленной кровати, валялся рваный шерстяной носок, рядом с ним – комья пыли. На стуле свалено грязное белье, на столе, застеленном газетами, стояла сковорода с недоеденной картошкой и ковшик со слипшимися пельменями, тут же лежал кусок селедки.
Несмотря на отвращение, Полина при виде еды почувствовала приступ голода и невольно сглотнула горькую слюну.
Мент перехватил ее взгляд и довольно ухмыльнулся:
– Жрать хочешь?
– Ничего я не хочу… – упрямо пробормотала Полина.
– Хочешь, хочешь! – возразил мент. – Вот и отлично! Ты у дяди Юры с ладони жрать будешь, как собака. Ты, девонька, должна запомнить раз и навсегда: дядя Юра – твой хозяин, и что он скажет, то ты и должна делать! Скажет дядя Юра прыгать – будешь прыгать, скажет лягушку дохлую съесть – сожрешь как миленькая!
Полина угрюмо молчала. Тогда мент смерил ее мрачным взглядом и проговорил:
– Упорная, да? Ничего, мы и не таких видали! Пару дней не поешь – шелковая будешь. А если очень станешь выпендриваться – оформлю задержание, и пойдешь за убийство того сторожа…
Он подошел к стене, завешенной вытертым ковром, на котором был грубо намалеван олень на горной вершине, отогнул край. За ним оказалась потайная дверка. Мент открыл дверку, втолкнул в нее Полину и, пригнувшись, шагнул следом. За дверкой оказалась узкая, как кишка, комнатка с голыми стенами, значительную часть которой занимала железная койка, накрытая грубым серым одеялом, под потолком висела лампочка без абажура.
– Вот здесь теперь будет твой дом! – заявил мент. И тут же ловким движением защелкнул на левой руке Полины браслет наручников. Второй браслет, соединенный с первым цепочкой, он пристегнул к спинке кровати.
– Эй, вы что делаете? – вскинулась Полина. – Здесь что, домашняя тюрьма? Да я лучше под суд…
– Под суд ты всегда успеешь, – осклабился мент. – И на зону успеешь, она от тебя никуда не уйдет. Только зря ты туда торопишься. Ты, девонька, не знаешь, как там хорошо. Не знаешь, что уголовницы с такими, как ты, делают. И не советую тебе узнавать!
– Там хоть кормят… – проворчала Полина.
– Не бойся, я тебя тоже покормлю. Особенно если ты попокладистее будешь…
– Да чего вы от меня хотите? – простонала Полина. – Переспать со мной?
– Ой, девочка, много ты о себе воображаешь! – захохотал мент. – Стал бы я из-за такой ерунды головной болью обзаводиться! Да мне такие тощие и не нравятся… Нет, детка, ты на меня работать будешь, а что за работа – позже узнаешь, когда обломаешься да сговорчивее станешь. А пока полежи, отдохни, сил наберись… Я ведь не изверг! – И он вышел из потайной комнатки, закрыв за собой дверь.
«Отдохни…» Легко сказать!
Полина попробовала прилечь на узкую койку, но она была жесткой и неудобной. Кроме того, никак не удавалось пристроить прикованную руку. Вдобавок в комнате было холодно. Вроде лето на улице, а здесь от стен тянуло прямо-таки могильным холодом. Да еще и живот окончательно свело от голода…
Из-за тонкой перегородки доносились шаги мента, потом хлопнула дверь, и все стихло.
Полина прикрыла глаза, но даже сквозь веки ее мучил яркий свет голой лампочки. Она попыталась отвернуться от нее, лечь на бок, но тогда мучительно заболела прикованная к изголовью рука. Однако страшнее всего была безвыходность ее положения, абсолютная беспомощность перед тюремщиком.
Кто он такой – маньяк-убийца, сумасшедший садист? Или просто человек, находящийся за гранью добра и зла, для которого человеческая жизнь ничего не стоит? Что он сделает с ней, когда вернется? Можно воображать себе любые ужасы, но действительность может оказаться еще ужаснее…
Полина чувствовала себя собакой на цепи… Да нет, даже у цепной собаки есть какая-то степень свободы, она может пройти несколько шагов, насколько позволяет цепь. Кроме того, ее кормят, а Полину сумасшедший мужик морит голодом. Нет, ни одна цепная собака не выдержала бы такого заключения…
Где-то за стеной капала вода из неисправного или плохо закрученного крана, и ритмичный звук падающих капель усугублял мучения девушки. Казалось, кто-то раз за разом забивает гвоздь в ее голову…
Ледяные стены, голая лампочка, льющая свет прямо в измученные зрачки, узкая жесткая койка, вгрызающаяся в тело ржавыми пружинами… Вот до чего сократился ее мир, вот во что превратилась ее жизнь! За что, за что ей такое?
Это не может быть правдой, думала Полина. Так не бывает. Наверняка это просто сон, страшный кошмар. Значит, нужно только проснуться…
Она ущипнула себя за руку и застонала от боли и от отчаяния: никакой сон не мог быть настолько реальным и в то же время настолько безысходным. И зачем щипать себя, если пружины кровати и так впиваются в ее бока…
И тогда Полина поняла: если ей удастся спастись, если ей удастся выбраться из ловушки – всю оставшуюся жизнь она будет видеть в страшных снах эту голую холодную комнату, лампочку без абажура и узкую железную койку, к которой ее приковали…
Она еще немного повертелась на койке и наконец поднялась.
Наручники не давали ей отойти от койки даже на шаг, но ее комната, точнее одиночная камера, была так мала, что Полина могла достать до любой стены свободной рукой.
Она внимательно оглядела ее. Кроме койки и голых стен, здесь ничего не было.
Лампочка под потолком заливала комнату беспощадным, безжалостным светом. В этом свете была заметна каждая щель, каждая вмятина, каждый бугорок на штукатурке. И вскоре, от нечего делать разглядывая стены, Полина заметила гвоздь, почти по самую шляпку забитый в одну из них.
Она вцепилась ногтями в шляпку гвоздя, попыталась расшатать его. Сперва гвоздь не поддавался, но несчастная узница не прекращала свои попытки, выцарапывая ногтями кусочки штукатурки.
Она обломала ногти, исцарапала в кровь пальцы, но наконец ее упорство было вознаграждено: гвоздь зашатался и выскочил из стены вместе с куском штукатурки.
Полина припала глазом к образовавшейся в стене дырке и увидела комнату мента. Самого хозяина не было.
Убедившись, что ей никто не помешает, Полина приступила ко второй части задуманного плана – вооружившись добытым с таким трудом гвоздем, она взялась за наручники.
Полина никогда не делала ничего подобного, разве что видела в кино, поэтому просто принялась ковырять гвоздем в замке. Однако открыть его оказалось не так просто – замок и не думал открываться.
Полина возилась с проклятыми наручниками, потеряв счет времени, но безуспешно. Одна только польза была от этих попыток – девушка согрелась и отвлеклась от мук голода.
Время шло, но у нее ничего не получалось. Полина уже хотела бросить бесполезное занятие, как вдруг услышала за перегородкой звук открывшейся двери и тяжелые шаги. Она вздрогнула от неожиданности… и тут же, по непонятной причине, замок наручников щелкнул. Браслет расстегнулся.
Полина сжалась от испуга: вот если бы это случилось на полчаса раньше, она могла бы сбежать… А теперь ее тюремщик, заметив, что узница справилась с наручниками, придумает еще что-нибудь.
Она прильнула к дырке в стене.
Мент расхаживал по комнате, прибирая разбросанные вещи. Поскольку обычно он явно не утруждал себя уборкой, Полина сделала вывод, что мужик ждет гостей.
Вдруг, прервав наведение порядка, мент отодвинул в сторону стол, опустился на четвереньки и вынул две половицы. Достав из-под пола полиэтиленовый пакет, он опасливо огляделся по сторонам, вытащил из кармана несколько купюр, сунул их в пакет и спрятал обратно в тайник. Поставив стол на место, он продолжил уборку.
Полина тем временем, успокоившись и собравшись с мыслями, сунула руку в браслет наручников, прилегла на койку и повернулась так, чтобы со стороны не было видно, что ей удалось расстегнуть браслет.
Не успела Полина закончить свои приготовления, как дверца камеры распахнулась и в нее ввалился мент. От него попахивало спиртным, и он был гораздо оживленнее, чем утром.
– Ну что, девка, соскучилась? – проговорил он, оглядев свою пленницу. – Ну ничего, не дрейфь! Дядя Юра вернулся, дядя Юра тебе сейчас поесть даст… Я ведь не изверг, не зверь какой-нибудь!
Он протянул ей кусок черного хлеба с розовой докторской колбасой. Полина почувствовала, как желудок скрутило голодной судорогой. Ей было противно есть на глазах у тюремщика, противно показывать ему свой голод, но голод был сильнее ее. Она впилась в бутерброд зубами и чуть не зарычала от удовольствия…
– Ешь, девонька, ешь! – приговаривал мент, глядя, как она поглощает бутерброд. – Дядя Юра добрый…
Бутерброд, к сожалению, кончился слишком быстро, как кончается все хорошее в жизни. Полина подобрала последние крошки, облизнулась и умоляюще посмотрела на тюремщика:
