Деон Мейер - Пик Дьявола
В Гарденз-Сентер есть прачечная-автомат. Первым делом завтра поехать туда.
Мусорное ведро.
Утюг.
Гладильная доска.
Холодильник?»
Обойдется ли он без холодильника? Что он будет в нем держать? Молоко ему не нужно — он пьет черный кофе. В воскресенье сюда приедут дети, а Карла обожает кофе с молоком; когда она делает уроки, у нее вечно чашка в руке. Согласится ли она пить кофе с порошковым? Может быть, холодильник и нужен, посмотрим.
«Холодильник?
Занавеска для душа.
Коврик для ванной.
Стулья /диван. Для гостиной.
Барные табуреты. Для завтрака».
Как, черт возьми, ему содержать два дома на жалованье полицейского? Анна об этом подумала?! Впрочем, он как будто слышал ее ответ: «Бенни, ты мог постоянно напиваться на жалованье полицейского. На выпивку у тебя всегда были деньги».
К приходу детей надо купить еще одну кружку для кофе. Тарелки, ножи, вилки, ложки. Щетки для мытья посуды, тряпки для кухни, ванной и туалета.
Он разграфил листок на несколько колонок, вписал все необходимые предметы, но ничего другого сразу вспомнить не смог.
Сегодня он сделал открытие. Надо будет рассказать о нем Баркхейзену. Страх смерти — не совсем правда. Сегодня, когда он арестовывал Рейнеке на верхнем уровне «Вулворта», а тот целился в него из пистолета, он увидел вспышку, и пуля попала в Клиффи Мкетсу, потому что из Рейнеке никудышный стрелок…
Тогда-то он и обнаружил, что не боится умирать. Тогда он и сделал открытие: оказывается, он хочет умереть.
Он проснулся рано — еще не было пяти. Мысли его вернулись к Анне. Ходила ли она в кино одна? Но ему не хотелось сейчас думать об этом. Не так рано, не сегодня. Он встал, надел брюки, рубашку и кроссовки и вышел на улицу не умывшись.
Он выбрал направление; пройдя триста метров вверх по улице, он увидел рассвет, ощутил томление начала лета, услышал щебет птиц и окутавшую город невероятную тишину. Как будто город лежал перед ним в прозрачном кристалле.
Столовая гора словно наклонялась к нему; ее вершина была апельсиново-золотистой, трещины и провалы на фоне восходящего солнца были черными тенями.
Он пошел по Аппер-Ориндж-стрит, повернул в парк и присел на высокую каменную ограду осмотреться. Слева Львиная Голова плавно перетекала в Сигнальную гору, а внизу тысячи окон искрились мозаикой в лучах солнца. Море за островом Роббен было темно-синим; сверху был виден большой участок побережья, до самого Мелкбос-Странда. Слева от пика Дьявола лежали пригороды. Из-за Тейгерберга — Тигровой горы — вылетел «Боинг 747»; его тень на секунду накрыла Гриссела.
«Когда я в последний раз видел это? Как я мог жить без такой красоты?»
С другой стороны — он поморщился, — если утром тебя мучает похмелье, ты не увидишь рассвета над Кейптауном. Это надо запомнить: вот неожиданное преимущество трезвости.
Прилетела трясогузка и села рядом с ним, тряся хвостиком; она выглядела щеголевато и расхаживала самодовольная, как участковый сержант.
— Что? — сказал он птичке. — Тебя тоже бросила жена?
Ответа он не получил. Через какое-то время трясогузка улетела, погнавшись за какой-то невидимой мошкой; Гриссел встал и еще раз посмотрел на гору, отчего вдруг испытал странное удовольствие. Сегодня утром эту красоту видит только он, больше никто.
Он пешком вернулся домой, принял душ, переоделся и поехал в больницу. Ему сказали, что Клиффи спит. Состояние стабильное, опасности для жизни нет. Он попросил передать, что заезжал Бенни.
Еще не было семи. Он поехал на север по шоссе № 1; на автостраде в ранний час было тихо — по субботам Кейптаун просыпался только к десяти. Проехал по Бракенфелл-бульвару, свернул в знакомые места, к дому. Он медленно прокатил мимо. Никаких признаков жизни. Газон подстрижен, почтовый ящик пуст, дверь гаража закрыта. Полицейская проверка. Гриссел прибавил газу и поехал прочь, потому что не хотел, чтобы его мысли проникли за входную дверь.
В закусочной «Уимпи» в «Панораме» он выпил только кофе, потому что никогда не завтракал, и стал ждать, пока откроются магазины.
Двухместный диван и два кресла он нашел в Мейтленде, в ломбарде у Мохаммеда Фейсала по прозвищу Губошлеп. Обивка в цветочек слегка выгорела. На подлокотнике одного кресла виднелись пятна от кофе. Увидев ценник — шестьсот рандов, Гриссел присвистнул:
— Многовато, Губошлеп!
— Только для вас, сержант, — пятьсот пятьдесят.
Фейсал провел полтора года в Поллсмуре за торговлю краденым; Гриссел был уверен, что три четверти автомагнитол сдают в ломбард наркоманы, которые вскрывают машины беспечных туристов.
— Четыреста, Губошлеп. Посмотри, какие пятна!
— Сержант, один раз почистить паром, и следов не останется. Пятьсот, и больше я не уступлю ни цента.
Фейсал знал, что Гриссел давно не сержант, но некоторые вещи не меняются.
— Четыреста пятьдесят.
— Господь с вами, сержант, у меня жена и дети!
Неожиданно Гриссел заметил бас-гитару — она скромно притулилась за чемоданчиком с новенькими слесарными инструментами.
— А бас почем?
— Музыкой увлекаетесь, сержант?
— Когда-то было немного.
— Господь с вами, сержант. Это же настоящий «фендер»! Принес один парень из Блэкхита, который мечтает стать рэпером. Срок заклада истекает только в следующую пятницу. С гитарой вместе идут новый усилитель и две колонки по двести двадцать пять ватт.
— Понятия не имею, о чем ты.
— Звучание потрясное, сержант. Башку сносит!
— Сколько?
— Вы серьезно?
— Может быть.
— Это настоящий заклад, сержант. Чистый.
— Я тебе верю, Губошлеп. Расслабься!
— Вы что, в рок-группу хотите податься? — Фейсал еще не оставил подозрений.
Гриссел ухмыльнулся:
— Ага, под названием «Особо тяжкие преступления».
— Тогда в чем дело?
— Короче, сколько просишь за гитару и усилитель?
— Две тысячи ровно. Если хозяин не выкупит.
— Ясно… — Две тысячи для него многовато. Он понятия не имел, сколько стоят такие вещи. — Значит, за диван и кресла четыреста пятьдесят?
Фейсал вздохнул:
— Четыреста семьдесят пять плюс бесплатная доставка и набор подставок под стаканы с голыми бабами.
Он купил три барных табурета в Пэроу, в магазинчике, который торговал мебелью из сосны, и заплатил по сто семьдесят пять рандов за штуку — ужасно дорого, но завтра придут дети. Гриссел погрузил табуреты в машину, два на заднее сиденье и один на переднее, и перевез домой. К одиннадцати он уже сидел, развернув газету, в прачечной-автомате и ждал, пока постираются и высушатся его вещи. Когда они будут готовы, он выгрузит их в новенькую пластиковую корзинку для белья и отвезет домой, а дома погладит на новенькой гладильной доске новеньким утюгом.
Зазвонил телефон.
— Бенни, — сказал Матт Яуберт, — я знаю, у тебя выходной, но ты мне нужен.
— Что случилось, босс?
— Дело парня с ассегаем; я все объясню, когда ты приедешь. Мы в Фисантекраале, там небольшая ферма. Езжай через Дурбанвилль по Веллингтон-авеню, сворачивай на 312-ю дорогу, доедешь до железнодорожного моста и поворачивай налево. Потом позвони мне, я объясню, как добраться до места.
Гриссел посмотрел на дисплей сушильной машины.
— Дай мне сорок минут, — сказал он.
Ферма оказалась конноспортивной школой.
«Школа верховой езды «Хайгроув».
Уроки для взрослых и детей. Выездка.
Он проехал мимо конюшен и только тогда увидел дом. Все строения и службы находились в различных стадиях разрушения, как и во многих подобных местах. У владельцев никогда не хватает денег на то, чтобы поддерживать все в порядке. Несколько патрульных машин, микроавтобус с эмблемой ЮАПС — Южно-Африканской полицейской службы; микроавтобус судмедэкспертов. Наверное, «скорая» только что уехала.
Яуберт стоял в окружении еще четырех детективов — из них только двое были из их отдела. Гриссел решил, что еще двое — местные, из участка Дурбанвилля. Когда он затормозил, к нему подбежали собаки, они лаяли и виляли хвостом — две маленькие и две черные овчарки. Он вышел; в ноздри ударил запах конского навоза и сена.
Яуберт поспешил к нему с протянутой рукой:
— Ну, как ты, Бенни?
— Спасибо, я трезвый.
Яуберт улыбнулся:
— Вижу. Сильно страдаешь?
— Только когда не пью.
Начальник рассмеялся:
— Бенни, я уважаю твою стойкость. Не то чтобы я в тебе сомневался…
— Значит, ты — единственный, кто не сомневается во мне.
— Пошли, сначала надо поговорить.
Он отвел его в пустую конюшню и сел на стог сена. Солнечные лучи, проникавшие сквозь дыры в ржавой металлической крыше, проецировали на полу идеально круглые пятна.
