Диана Бош - Тигр всегда нападает сзади
Он замолчал, словно выдохшись, Кира тщетно ждала продолжения.
– Что-то я совсем запуталась, – наконец сказала она. – Это все было в Америке. А на острове-то как ты очутился? Не ближний же свет – из Соединенных Штатов на острова Океании попасть.
Он не отвечал и только смотрел бессмысленным взглядом в потолок. В какое-то мгновение Кире даже показалось, что он не дышит, и она осторожно подошла к нему, чтобы проверить пульс. И тут он сказал:
– Умный человек – не тот, кто изучил много наук, а тот, кто научился отличать добро от зла.
– Так это все умеют.
– Нет! Многие совсем не понимают. А другие говорят – что все от бога. Но не во всех земных делах есть бог, те, что неправедные, – они от дьявола. Вот как только я научился это различать, так и поумнел. А раньше все равно что дитя несмышленое был. Я провел в монастыре три года. А потом понял, что не могу больше. Меня тянет в море. Пустился снова в плавание, на каких корытах только не ходил. Один раз в такую передрягу попали, я был уверен – потонем. Вышел из строя один из двигателей. Второй еле-еле тянул. И тут начинается шторм. Да такой, что и на исправном-то судне сгинуть можно. Собрались мы в маленькой столовой, всю ночь до утра орали песни, пили. Но никого хмель не брал, так страшно было. Я тогда даже поседел. Утром все стихло, угомонилось море. Могу еще несколько таких случаев припомнить, когда мысленно с жизнью прощался. Но тот был особый. По всем расчетам, мы должны были погибнуть, но пронесло. Не иначе как ангел крылом своим прикрыл. Вот только в последний раз не повезло, видно, отвернулся от нас Господь. Мы тогда попали в жестокий шторм. Судно крутило и кидало. Двоих моих матросов смыло волной за борт, одного придавило реей. Это был сущий ад. Страшной силы ветер, жуткие звуки, доносившиеся с палубы… Мы сначала не поняли, отчего это, а потом догадались: ветер, попадая в трубы, создавал эту ужасную какофонию. А затем начали лопаться крепления, и трубы поползли на один борт… Я не знаю, как спасся. В какой-то момент я потерял сознание и очнулся выброшенным на берег. Из команды больше никого со мной не было. До сих пор не пойму, для чего мне Господь сохранил жизнь. Я виноват, из-за меня погибли люди. А сам я жив. Как такое может быть? И тогда я решил себя наказать, остаться на острове до своих последних дней. Не хочу никуда отсюда уходить, это мне возмездие. Понимаешь?
– Не совсем. Зачем же ты себе такое наказание назначил? Ты же верующий человек, значит, должен понимать: на все воля божья.
– Надо уметь в какой-то момент сказать себе: да, я виноват. И понести наказание. Дать обет Богу. Я выбрал одинокую смерть. Если Господь не призовет меня сейчас, я опять вернусь на свой остров и буду жить там один. Зря вы вообще вмешались, не надо было меня сюда привозить. Дали бы умереть.
– Не говори глупости! – возмутилась Кира. – Мы еще на свадьбе твоей погуляем! Кстати, тебе сколько лет?
– Пятьдесят пять, – безучастно ответил он, и Кира чуть не поперхнулась: выглядел странник Вианор гораздо старше.
– Но мне показалось, что ты сам подавал сигналы бедствия. Разве нет?
Вианор повернул голову и посмотрел на нее долгим взглядом.
– Человек слаб, – наконец сказал он. – Ему свойственно бояться.
Глава 17
Спустя два месяца и десять дней после исчезновения Киры. Начало августа
Эйнштейн как-то заметил, что тот, кто ощущает свою жизнь лишенной смысла, не только несчастлив, но и вряд ли жизнеспособен.
Вианор, несмотря на все усилия, прилагаемые врачом, шел на поправку очень медленно. Во время очередного осмотра своего трудного пациента Алан бросил на Киру задумчивый взгляд, и она сразу насторожилась.
– С ним что-то не так? – спросила она Алана, когда они остались наедине.
– Понимаешь, он не хочет жить. Все мои усилия бесполезны, если пациент сопротивляется лечению.
– Но разве он не поправляется, пусть и медленно? – спросила Кира.
– Посмотрим… Знаешь, не нравится мне все это. Выглядит Вианор так, будто из него какой-то инопланетный монстр высосал жизнь, оставив одну оболочку.
Ночью Вианору опять стало плохо. Он выкрикивал в бреду бессвязные фразы, звал кого-то, кричал «Полундра!» и «На абордаж!», а потом вдруг открыл глаза и заговорил чистым и звучным голосом, глядя прямо перед собой:
– В России не ценят своих женщин, и их забирают другие. Много женщин уехало из России в Европу, Америку… Я рассказывал американцам о нашей прежней жизни, а они говорили: надо ехать туда, растить там своих детей… Я любил русскую. Я и сейчас ее люблю. Расстояние – не помеха для любви. Любовь остается такой же, как была. Я не видел ее много лет и никогда не увижу в этой жизни. Но для любви это не преграда. Нельзя любить кого-то одного, нельзя перебирать – этот достоин больше, этот меньше… Нужно всех любить. Всех.
Он замолчал, и глаза его закрылись. Спустя несколько секунд он погрузился в тревожный сон.
– Что это было? – тихо спросил Алан.
– Тоска по родине, я так понимаю.
Когда спустя двенадцать часов Вианор пришел в себя, жар у него спал. Несмотря на мрачные прогнозы Алана, Вианор вдруг резко пошел на поправку.
Вскоре он начал вставать, ходить по двору и выполнять несложную работу. Кира радовалась за него. И поскольку ей очень хотелось понять, что же так подействовало на него, она не выдержала и спросила:
– Скажи, тебе ведь стало легче, потому что ты сам этого захотел?
– Да.
Он улыбнулся, и лицо его прорезали морщины.
– А что дало тебе силы?
– Мне приснился сон. Я видел себя гуляющим со своей любимой в райском саду. И она сказала, что недолго осталось ждать, я скоро соединюсь с ней.
Кира осеклась и побоялась еще что-либо спрашивать. Возражать ему она тоже не решилась: лицо Вианора было таким ясным и счастливым, что лишить его мечты о соединении с любимой – это как забрать у ребенка игрушку. Но сердце у нее сжималось от боли. Получалось, человек радовался как младенец тому, что скоро умрет.
* * *Через две недели Вианор уже был практически здоров. Он ловил вместе с Аланом рыбу и ставил силки на птиц. Веселый, заводной, казалось, он полон жизни, и Кира стала успокаиваться. Она надеялась, что Вианор будет жить еще долго-долго и умрет лет через тридцать-сорок глубоким стариком.
Вианор даже выглядеть стал лучше. Пусть все такой же худой и жилистый, но больше не осталось болезненной бледности и желтизны в лице, на щеки вернулся легкий румянец, и кожа посвежела.
Кира очень радовалась за Вианора и не могла удержаться, чтобы не сказать ему об этом. Она горячо говорила ему, как прекрасна жизнь и нужно, несмотря ни на что, продолжать жить. А он смотрел на нее со снисходительной грустью и улыбался.
Ей даже было немного обидно. Чудилось ей в этом взгляде нечто такое, что бывает у взрослых, когда они слушают наивные рассуждения детей. Да она и чувствовала себя рядом с ним маленькой девочкой, пытающейся поучать человека с огромным жизненным опытом.
Однажды вечером они сидели на берегу у костра. Алан куда-то отошел, а Кира задумчиво глядела на волны. Она очень любила слушать плеск волн, он всегда успокаивал ее. Стоило ей попасть на море, и все тревоги отступали, а беды казались пустяковыми. Но сейчас мысли ее приняли совсем другой оборот. Последние дни она постоянно думала об Алексее. Ей то и дело мерещился его голос или запах его любимого одеколона. Это не нравилось ей и заставляло откладывать возвращение на родину снова и снова.
Зря говорят, что время лечит. Оно только слегка затягивает раны. Кире страшно было очутиться рядом с мужем, зная, что он больше никогда не будет с ней. Ей казалось, она не выдержит накала чувств, ее просто разорвет от противоречивых эмоций, до сих пор мучивших ее.
Кира, обхватив руками колени, наблюдала за тем, как Вианор ворошит длинной палкой угли. Искры красиво разлетались от костра и гасли в ночи. А ей все время мерещился тот давний костер в Кавказских горах. Точно так же они сидели с Лесом, и так же гасли алые искры в черноте ночи. Внезапно странник сказал:
– Как думаешь, если не поддерживать огонь, он погаснет?
Она удивленно поглядела на него:
– Конечно. Разве могут быть другие варианты?
Не отвечая на ее вопрос, он задал следующий:
– Хорошо, но когда это произойдет?
– Когда все сгорит.
– Как думаешь, что останется после?
– Угли. Пепел, зола, – недоуменно пожала плечами она.
Он подбросил в костер дров, и они мгновенно вспыхнули.
– От веселого костра, дарившего когда-то тепло, останется только зола. Как банально. Зачем же ты себе душу выжигаешь дотла?
Кира поглядела на пляшущие всполохи пламени и промолчала.
– Любовь – это чудо, – продолжал Вианор. – Любовь – это дар. Не всем дают коснуться таинства, которое доступно только богам. И то, что ты делаешь, – это самоубийство. Все равно как я бы сейчас не давал пищи костру, но ждал от него тепла.
– Откуда ты взял, что мне плохо? – ощетинилась Кира. – Что ты вообще знаешь обо мне!
