Диана Бош - Тигр всегда нападает сзади
– И что было потом?
– Бежал за границу. Работал на разных флотах – греческом, немецком, американском. Был во Франции, звоню в Америку, друзьям, а они мне говорят: «Включи радио, у вас в России война». Так я узнал о развале Советского Союза. Потом друзья просят: «Позвони кому-нибудь, узнай, кто там за кого». Позвонил. Сначала одному известному актеру – Карачевскому. Игорь, говорю, вы за кого? Он отвечает: «Разумеется, за Ельцина». Потом другому знакомому из министерства позвонил. Тот оказался из противоположного лагеря. А приятель, учитель одной московской школы, выразился емко: да пошли они все! Я тогда попытался вернуться. Приехал – а все какие-то ваучеры скупают. Нищета, разбой кругом. Ничего не понятно. Ну, я и уехал обратно. Отправился в Америку. В аэропорту столкнулся с мужиками нашими, они домой летели с буровой из Техаса. «Куда, – спрашиваю, – вы возвращаетесь?! Там беспорядки». А они мне отвечают: «Здесь все американское, а мы – русские. Домой хотим». Я тогда еще этого не понимал. Подумал, что глупо они поступают.
На глаза его навернулись слезы, и он, охая, отвернулся к стене. Кира его трогать не стала, и он забылся тяжелым сном. Во сне все что-то бормотал и о чем-то молился. Но, как ни прислушивалась Кира, ничего, кроме двух слов – «прости» и «боже», так и не поняла.
К вечеру Вианора опять залихорадило. Алан пичкал его лекарствами, но они помогали мало: температура снижалась и вскоре начинала расти вновь.
– Что с ним? Почему ничего не помогает? – обеспокоенно спросила Кира.
– Если отбросить все объективные факторы – истощение физическое и нервной системы, то остается констатировать, что пациент просто не хочет жить. Я видел и более тяжелых больных, которые выкарабкивались, но у него отсутствует главное: сопротивление болезни. И я бы даже сказал больше. У меня сложилось чувство после разговора с Вианором, что он ждет своей кончины как избавления.
– Но зачем же он тогда подавал знаки, сигналил?
– В последний момент в нас инстинкт самосохранения срабатывает, и мы цепляемся за призрачную надежду. Но опасность исчезла, он остался жив и снова вернулся к прежним мыслям. Не зря в Библии существует предупреждение: никогда не оглядывайся назад. Сожалея о прошлом, мы лишаем себя будущего.
* * *В бунгало между дверью и потолком располагались небольшие антресоли. Кире раньше все время было недосуг заглянуть туда, но сейчас у нее вдруг разыгралось любопытство. Она подставила деревянную лестницу, сколоченную Аланом, и поднялась наверх. На антресолях оказались старые глянцевые журналы и пыльные пожелтевшие от времени книги.
Знаете ли вы запах библиотек? Слегка пыльный душок книг, выставленных плотными рядами на полках, упирающихся в потолок, запах древних фолиантов и специфический аромат свежей типографской краски.
Кира выросла в библиотеке, что расположена была в старой католической церкви. Там потолки уходили далеко ввысь, а окна были узкие, стрельчатые.
Кира в детстве часто болела. Денег в семье вечно не хватало, а больничный оплачивали только за три дня. Иногда мама отпрашивалась с работы, чтобы не оставлять дочь одну. Но начальство сердилось: кому нужен работник, который каждый месяц отсутствует как минимум половину рабочих дней?!
И поэтому, чуть только Кире становилось лучше, мама брала ее с собой на работу. Тепло закутывала, завязывала шарфом лицо по самые глаза и вела к трамваю. Они проезжали три остановки, пересаживались в метро и выходили почти у самой библиотеки. Кира такие дни обожала. Для нее это были самые сладкие времена, и потому запах книг навсегда остался для нее самым любимым ароматом в мире.
В библиотеке она забиралась с ногами в красное квадратное кресло, а мама буквально обкладывала ее детскими книгами. Она приносила их стопками и ставила рядом на столик. Кира читала среди деревянных «джунглей» бесконечных полок, и начинало волноваться море, вырастали тропические леса, и кричали диковинные птицы. Кира сочувствовала сорванцу Тому Сойеру, путешествовала с Незнайкой по Цветочному городу и стояла рядом со штурвалом пятнадцатилетнего капитана.
Сейчас ей почему-то вспомнилось все, и грудь сдавила тоска. Захотелось услышать скрип снега под ногами, вдохнуть свежий морозный воздух и увидеть, наконец, своих близких. Кира уже была не так уверена в том, что ее судьба – провести остаток жизни на этом острове. Ну, если и не остаток, как она думала в запале, то по меньшей мере год-два.
Потом она напомнила себе о целующихся Анфисе и Алексее и сникла.
– Нет, не хочу, – упрямо пробормотала она. – Вернусь, только когда пойму, что мне уже совсем не больно.
Выкопав из кучи книг томик Джека Лондона, Кира слезла с лестницы и села читать.
На следующий день Вианору стало легче. Алан напоил его настоями трав, обмыл теплой водой и переодел в чистую рубаху.
– Из меня получилась бы неплохая сиделка, – пошутил он, – как считаешь, Кира?
– Думаю, да.
– Зря я в пластические хирурги пошел, – сокрушенно поднял он брови.
– Не грусти, ты не один такой. Думаю, в моем лице мир тоже много чего хорошего потерял.
– Например?
– Считаешь, все, что я делаю здесь, – плохо? – Кира засмеялась.
– О, я вовсе не это хотел сказать!
Он поднял вверх руки, будто сдаваясь, и подошел к Кире, собираясь ее обнять. Вианор отвернулся и потому не видел, как Кира отшатнулась.
Когда Вианор и Кира остались одни, он спросил:
– У вас с Аланом что? Любовь?
– Нет. С чего ты взял?
Он удивленно посмотрел на нее:
– Как это может быть? Вы тут все время вместе, наедине. На затерянном в океане острове. И он явно в тебя влюблен.
– Ты забыл маленькую деталь.
– Да? И какую же?
– Я не влюблена. Давай оставим эту тему, Вианор. Она не совсем приятна мне.
– Как хочешь. Но не обещаю, что не вернусь к расспросам в дальнейшем.
– Смелое заявление. Тогда я расцениваю его как позволение и мне вернуться к расспросам. Тем более мне не терпится узнать, что же было с тобой дальше.
– Уверяю тебя, Кира, абсолютно ничего интересного.
– Не кокетничай. Такую жизнь, как у тебя, не каждому дано прожить.
Она поправила ему подушку и, налив в чашку горячего чая, подала его с кусочками сахара.
Вианор пил, громко прихлебывая и от удовольствия закрывая глаза. Выпив, отставил чашку в сторону и заложил руки за голову.
– Я тогда все-таки не решился возвратиться в Россию, хотя и звали меня нефтяники с собой. Но что-то внутри сломалось. Понял, что и по-прежнему жить больше не смогу. Так остабрыдло мне все. Впервые тогда появилась мысль в монастырь уйти. Написал в один русский, но мне ничего не ответили. Поехал в Сан-Франциско, к друзьям. Там церкви православные хорошие, познакомился в одной из них со старой русской эмиграцией первой волны. Интересно мне было общаться с этими людьми, все пытался понять: что мы потеряли с уходом их из страны? Считал и считаю, что Россия тогда сильно обеднела, – он вздохнул и лег поудобнее. – Одни из них называли меня коммунистом, другие – просто видели во мне соотечественника, и им было все равно, кто я. Они жадно ловили каждое слово из моих рассказов о потерянной ими родине. Любой, даже самый малый разговор о России им был интересен. Мне бы понять тогда, на что я себя обрекаю, но я был глуп. Видел только одно: они смогли выжить, и я смогу.
– А женщина у тебя была?
– Да. Алла. Очень красивая. Я пять лет прожил с ней. Любил так сильно, что готов был на все ради нее. Мечтал жить с ней на рыболовном боте. Хотел купить и переделать под парусно-моторную яхту. Деньги собирал.
Слезы навернулись у него на глаза, и он беспомощно заморгал, пытаясь скрыть их.
– С Аллой что-то случилось?
– Она умерла. Глупо все получилось. Я вышел на десять минут купить хлеба. Думал, она уже бросила героин. Она долго лечилась от зависимости. Уверяла, что все хорошо, будто ее совсем не тянет. И я поверил. А когда пришел, она уже была мертва. Слишком большая доза. Эту струйку крови у нее изо рта до сих пор не могу забыть… – он судорожно сглотнул комок в горле. – Я ничего не смог сделать. Когда похоронил ее – ходил по улицам, как помешанный, до утра. Ничего вокруг не видел, никого не узнавал. Отпустило меня внезапно. Какие-то отморозки подошли ко мне и начали избивать. Упал в грязь, лежу, слезы по лицу текут. В тот момент я вспомнил все. Потом поднялся, смотрю – темно, чужие места. Куда идти дальше – не знаю. Так и не понял, как я туда попал, – далеко это было очень. Ушел после этого в монастырь.
Он замолчал, словно выдохшись, Кира тщетно ждала продолжения.
– Что-то я совсем запуталась, – наконец сказала она. – Это все было в Америке. А на острове-то как ты очутился? Не ближний же свет – из Соединенных Штатов на острова Океании попасть.
Он не отвечал и только смотрел бессмысленным взглядом в потолок. В какое-то мгновение Кире даже показалось, что он не дышит, и она осторожно подошла к нему, чтобы проверить пульс. И тут он сказал:
