Екатерина Лесина - Улыбка золотого бога
– Чем болела?
– Н-не помню… н-не знаю… просто болела, она так сказала. И что ее зовут Нелли, и что она – жена моего Игоря, настоящая жена.
– То есть как настоящая? – вот это новость. Если все на самом деле так, если Топа не соврала и не перепутала, то история становится все интереснее и интереснее. Но с другой стороны, будь у Громова еще один брак, Ленчик отыскал бы запись.
– Они поженились тайно, еще до Аллы, а потом ее посадили, и папа Игоря сделал, чтобы записи о браке не было, вот. И про свадьбу ведь никто не знал, и поэтому Нелли как бы и не существует, все сделали вид, что ее нет, а у нее ребеночек от Игоря родился, только умер. Вот.
– Подожди, она тебе взяла и рассказала? Зачем?
– Она хотела, чтобы я ушла, оставила Игоря, тогда он про нее вспомнил бы, забрал к себе. Она сказала, что я – не такая, как Алла, как Ника, что я – добрая. И я бы ушла, но… но мне некуда было, понимаете?
Понимаю. Муж-обманщик и брат-садист. Хороший выбор, нечего сказать.
– А он со мной все равно развелся.
Алла
Ожидание перед запертой дверью. Сцена из кино. Осталось только слезу пустить и начать заламывать руки. Лизхен ноет, Ильве молчит – в жизни не поверю, что она так глупо подставилась с этой фиговиной. Хотя… если расчет и в самом деле был на то, что это – глупо? И что все знают – Ильве слишком умная, чтобы совершить глупость?
А Дуся спокойна, будто ничего и не случилось. Сидит, Лизхен за ручку держит, успокаивает, и про то, что Пта нашелся, – ни слова. А ведь должна бы спросить, как он к Ильве попал. Или она? Сама взяла, сама спрятала, поэтому и не удивляется теперь?
Нет, так и свихнуться можно, всех подозревая. И Лизхен хороша, она ведь обыск затеяла и сразу на комнату Ильве нацелилась. Знала, где искать? Тогда зачем истерика? Или тоже часть игры, чтобы был повод выйти из комнаты, спуститься вниз и, сославшись на головокружение, упасть? Это ведь так опасно – на лестнице падать. А потом у нее алиби – ее тоже убить пытались.
Сумасшествие, натуральное сумасшествие… осталось только Топу заподозрить. Хотя тоже хороша, что я о ней вообще знаю? А ничего. Живет с психом-братцем, который ее поколачивает, по виду – натуральный уголовник, этот к чему угодно склонить мог, сначала план придумал, потом подговорил реализовать.
Но при чем здесь Нелли? Или ни при чем? Для отвода глаз?
Господи, я сама себе противна! Если бы не деньги… мне просто нужны деньги, я заслужила их, я имею право. Я не отступлю.
– Ой, Яков, – пропела Лизхен, приподымаясь на локте, в комнату бы шла страдать, но там же неинтересно, там зрителей нет. А тут и подушки принесли, и пледом укрыли. – Как Танечка?
– Спит. Алла Сергеевна, – этот взгляд мне не понравился, как и выражение его лица. – Мне бы поговорить с вами…
– Давайте прогуляемся.
Разговора не избежать, даже догадываюсь, о чем пойдет речь, но уже и не страшно, и не стыдно. Из дому бы вырваться, из грязи этой липкой, из-под прицела взглядов.
– Там дождь, – глухо заметила Дуся.
– Ничего страшного, у меня зонт есть.
А дождь и вправду шел, мелкий, осенний и холодный, но при этом сохранивший крупицу летних ароматов, вроде цветочно-астрового и резко-мятного.
Хорошо.
Яков
– Давайте к озеру пройдемся, – предложила Алла. – Тут недалеко, до сумерек успеем туда и назад, если, конечно, не пугает.
– Нет. Меня скорее пугает происходящее.
В сапогах на шпильке, в длинном светлом пальто, с зонтом-тростью в руке, который она медлила открывать, Алла казалась элегантной и строгой. Еще одна притворщица. Хотелось бы знать, доберусь я когда-нибудь до истины в этой истории? И нужно ли вообще это делать?
– Так о чем вы хотели поговорить? – поинтересовалась Алла и, отступив чуть в сторону, раскрыла зонт. – Топа рассказала что-то, что касается меня?
– И вас в том числе. Мне нужна правда о Нелли.
– Правда о Нелли? О господи, только не говорите, что вы и вправду думаете, будто это она убила. Да Гарик был последним человеком, кому она бы могла навредить… она… она странная. – Алла ускорила шаг, каблуки громко цокали о камень, плащ шелестел, по зонту слабо шлепали капли воды. Дождь шел с обеда, и воздух вокруг посерел, набряк холодной осенней сыростью, в которой прорастали запахи – резкий и сильный Аллиных духов, дымно-подкопченный сожженной листвы и сытый, земляной. Тропа, изгибаясь дугой, тянулась к темной щетке парка, в глубине которого и пряталось озерцо. Вероятно, в другое время подобная прогулка могла бы доставить удовольствие, но сейчас – дождь, лужи, постепенно пропитывающиеся влагой ботинки не располагали к наслаждению ландшафтом. Алла упрямо шла вперед, а мне было необходимо поговорить с ней.
– Она любила гулять под дождем, говорила, что это полезно для здоровья, простужалась потом, чихала и сопливилась, но все равно в следующий раз выбегала на улицу, бесцельно, просто чтобы побродить. Да, я знала Нелли не так чтобы хорошо, но достаточно неплохо. Достаточно, чтобы вы теперь обвинили меня во лжи.
– Я никого ни в чем не собираюсь обвинять. Я пытаюсь выполнить работу, для которой вы же меня и наняли. – Все-таки иногда сложно с людьми, устаешь объяснять очевидные вещи, и ведь правду говоришь, а они не верят. – Алла, чем более откровенны вы будете, тем скорее я сумею докопаться до истины, тем скорее отстану. Вы доверяете мне настолько, чтобы поручить расследование убийства вашего мужа, но не настолько, чтобы позволить заглянуть в дело более чем десятилетней давности. Вам не кажется это несколько нелогичным?
– Кажется. – Она остановилась, не доходя до опушки леса, там, где асфальтовое покрытие тропы заканчивалось и начиналась рыже-коричневая глина, размякшая, разбухшая в бурую грязь, на которой крохотными оконцами блестели лужицы. – Но… Яков, это и в самом деле неприятная история, стыдная.
– Настолько стыдная, что вы готовы рискнуть и не рассказывать? Притом что, возможно, эта информация поможет…
– А возможно, нет, – перебила Алла. – Впрочем, вы правы, я расскажу, мне самой хочется. Может, легче станет? Считайте это исповедью, но… здесь неподходящее место исповедоваться. Идемте.
Озерцо-монетка в окружении подушек-берегов, серая рябь, круги от дождя на воде, космы водорослей, желто-зеленые листья рогоза и дощатый настил. Скрипит, прогибается, скользит, Алла вцепилась в руку, но, упрямая, дошла до самого края и, протянув мне зонтик, присела. Полы модного пальто распластались по грязным доскам, а Алла, протянув руку, коснулась пальцами воды. Сидела она так несколько секунд, поднявшись же, протянула нечто с виду похожее на волосяной ком.
– Водоросли. Здесь их много, летом вода зеленая-зеленая и воняет. Летом здесь некрасиво, а сейчас мне нравится. И ей бы тоже понравилось. Да, Нелли… Нелли-Нелли-Нелличка… меня с Гариком познакомила. Она считала его женихом.
– А он?
– Не знаю… наверное, нет, если поступил так. Знаете, говорят, что это озеро – очень глубокое, что до дна здесь не донырнуть… наверное, хорошо топить.
– Что?
– Что-нибудь, – Алла провела рукой по волосам, стряхивая прозрачные водяные капли. – Например, воспоминания. Берешь воспоминание, привязываешь камень, приходишь сюда и в воду его, вот так… – Она бросила комок водорослей, тот в воде расправился, расползся мятой паутиной. – И нету его… или есть? Все-таки с воспоминаниями так не сделаешь. Жаль.
Порыв ветра ударил в зонт, вырывая из рук, по воде прокатилась мелкая рябь.
– Мы с Нелли познакомились через одну подругу. Все очень просто, большой город, большие планы и маленькие возможности, прежде всего финансовые. Предложение подработать… теперь это назвали бы посредничеством, нормальным процессом купли-продажи, тогда – фарцовкой.
– Нелли ею занималась?
– Гарик. Говорил, что у него сосед часто по загранкам мотается, вот и привозит оттуда разные интересные вещи, к примеру, косметику, или чулочки, блузочки, юбочки… Господи, ведь ерунда-то, теперь такого – завались. Это уже потом дошло, что врал он про соседа, слишком много всего, чтоб один человек мог привезти.
– И вас взяли на торговле?
– Нелли и Гарика, они возвращались… впрочем, не важно, откуда они возвращались, главное, что при них была сумка с тряпьем и баксы. А валюта – статья серьезная. А дальше закрутилось, помню, как сама тряслась, ждала, когда за мной придут, как на улицу выйти боялась, а потом появился Гарик, пьяный вдрабадан, и плакаться начал. Нелли все на себя взяла, самоотверженная дура. Сказала, что и сумка ее, и валюта, и вообще Гарика она по дороге встретила.
– Тот не возражал?
– Кто бы ему дал? Папочка небось постарался, чтоб до сыночка дошла правда жизни, старый паук… вежливый такой, сидит, сигареты смолит, улыбается… я его боялась до обморока.
Алла поежилась, обняла себя за плечи. В наплывающих сумерках, на фоне свинцово-водяной пленки и черной полосы леса на другом берегу ее фигура выделялась светлым пятном, и уже не ткань плаща, промокшая, пошедшая пятнами и потеками, но и лицо, и волосы, и сведенные холодом руки казались мраморно-белыми.
