Анна Малышева - Голоса ночи (сборник)
Она вгляделась в его глаза и вдруг рассмеялась, коротко, отрывисто, истерично:
– Слушай, а ты что, правда решил, что я его прикончила?
Мужчина отшатнулся. Она больше не смеялась. Стояла перед ним, сунув руки в карманы халата, покачиваясь на стоптанных каблуках, глядя спокойно и даже издевательски. Потом процедила:
– Иди-ка ты домой. Отсыпайся.
– Я, это…
– Вот-вот. Это самое. Иди. И не болтай больше глупостей.
Он понуро отвернулся, собираясь исполнить ее приказ. Но она остановила его:
– Погоди! Скажи-ка, зачем ты мне сейчас все это рассказал?
– Я… Я же знаю, что обижаю тебя… – неуверенно, затравленно заговорил он. Его глаза бегали, он старался не встречаться с ней взглядом. – А почему я тебя обижаю? Потому что забыть не могу, что из-за тебя моя семья распалась… Я там оставаться не мог. И честно, Маша, ты мне нравилась, но я же сам никогда бы не решился к тебе полезть… Думаешь, не понимаю – такая девушка не про меня! Я решил тебе рассказать, потому что… Ну, потому…
– Потому что ты уверен, что я его убила, – тихо ответила Маша.
– Да нет…
– Все, – отвернулась она и взялась за дверную ручку. – Больше не приходи.
– А… Ты?..
– Что я?
– Ты почему сегодня днем работаешь?
– Потому что ночь у меня должна быть свободна, – ответила она.
* * *После обеда Анжелике позвонил следователь. Она пыталась слушать его, не слишком сильно прижимая трубку к уху – оно болело… Вчерашний посетитель приложил руку не только к лицу. За ночь все тайные и явные синяки и ссадины угрожающе увеличились в размерах, опухли и напоминали о себе при каждом движении, при каждом слове, при попытке улыбнуться. Впрочем, ей в это утро было не до улыбок. Полночи она прорыдала, делая холодные примочки и рассматривая багровые синяки на бедрах: их она сама себе поставила, когда упала на пол от первого удара… Другую половину ночи она провела в запутанных и горьких размышлениях на тему: чего этот парень от нее хотел, откуда он взялся? Если это маньяк, который втолкнул ее в квартиру с целью избить до смерти, почему не довел дело до конца? Если это был вор… Так он же ничего не украл, даже ключи выбросил! Если… Она ничего не понимала. Ей вспоминался эпизод из ее школьной жизни. Лика, второклассница, поднимается с портфелем по школьной лестнице – с первого этажа на второй. Навстречу ей спускается мальчишка, по виду – года на три старше, наверное, пятиклассник… И этот мальчишка ни с того ни с сего дает ей пощечину! Как она плакала тогда, усевшись на ступеньку с портфелем, как ей было больно и обидно! И сверлил вопрос – за что? Не так сильна была боль от удара, как чувство несправедливости. Правда, синяка у нее не появилось и этого мальчишку она больше не встречала. Наверное, он перешел в другую школу. На этот раз все обошлось не так благополучно. Синяков было больше чем достаточно… И когда она наконец расслышала своим опухшим ухом, что именно говорит ей следователь, она чуть не застонала:
– Ой, сегодня? Но я сегодня, понимаете…
– Анжелика Андреевна, – сердился в трубке бабий голос следователя. – Сами, кажется, просили, чтобы я ваше алиби проверил? Давайте сегодня, иначе я этих официанток еще не скоро соберу.
– Да они меня не узнают! – вырвалось у нее.
Он с секунду помолчал, оценивая ее слова, потом сказал без особого любопытства:
– Видели, значит, узнают. Давайте, давайте! В шестнадцать тридцать жду вас у себя.
Она попыталась скрыть следы избиения с помощью косметики, но помогло мало: скулы слишком заметно припухли, нижняя губа была разбита и выглядела как-то криво, глаза… Глаза пострадали не меньше всего прочего, но синяки удалось замаскировать с помощью тонального крема и пудры. И все равно, когда она посмотрела в зеркало, поняла – ребенку ясно, что ее избили. И даже если эти официантки из «Ла Кантины» лунатички и сумасшедшие, они ее не узнают… Она сама на себя не похожа!
Владимир Борисович оглядел ее скулы, а затем и глаза – Анжелика сняла темные очки, в которых добиралась до управления. Глаза у нее, надо сказать, сильно уменьшились в размерах.
– Вот… – тихо сказала она, виновато взглядывая на его лицо. – Я об этом вам и говорила по телефону… Вы-то меня узнали?
– А что это такое? – спросил он, быстро вынимая изо рта сигарету и разглядывая Анжелику с профессиональным любопытством. – Что, опять на вас хулиганы напали?
– Что значит «опять»? – Она осторожно присела на стул, поморщилась – огромные синяки на бедрах разом заныли.
– А как же история с бриллиантами? – сощурился он.
– Так это когда было… – Девушка раздраженно передернула плечами. – В этот раз все вообще необъяснимо, меня не ограбили. И я не знаю, что это был за тип… Какой-то сумасшедший.
– Расскажите!
И когда она вкратце рассказала все, что случилось вчера вечером (за исключением того, как она ждала на Тверской свою спасительницу), он заметил:
– А это вообще очень серьезно.
– Да?
– А то как же. Сами подумайте, мужа вашего кто-то убил, вас избили… И что, не намекнули, за что бьют?
– Ни словом… Да он вообще не слишком-то много разговаривал.
– Но все-таки, что-то он говорил? Или все молча проделал?
– Я ничего не помню. Обалдела от страха, когда он мне рот зажал…
– А денег не требовал? Может, что-то забрал?
– Нет, нет! Я сама ничего понять не могу. Но это не вор. Скорее – сумасшедший, клинический псих…
– Следил за вами? Не видали его в городе? – сыпал вопросами Владимир Борисович. – А кстати, куда вы ездили?
– В центр. Нет, я его не замечала раньше…
– Могли и не заметить.
– Могла… – вздохнула она. – Лучше бы я заметила, куда он от меня побежал…
– А кстати, – он запалил новую сигарету, – на машине он был, нет?
– Откуда же мне знать? Я в окно не выглядывала… Я… – Тут она запнулась, уставившись на Владимира Борисовича диким взглядом. – Ой, кажется… Вы знаете, вчера днем кто-то звонил в мою дверь. Я была дома, да… Но я не открыла, даже не спросила, кто там. И это был он!
– Откуда это вам известно? – Он смотрел на нее внимательно, но без воодушевления. Она разозлилась: «Ничем его не проймешь! Ни кассетой, ни алиби, ни моими догадками, ни свидетелями в казино…» Ее давно уже не покидало странное и неприятное ощущение, что все, что бы она ни делала, что бы ни говорила этому человеку, не идет ей на пользу. Она его не понимала. Она его боялась.
– Я, правда, сама его не видела, но мне описала его девочка во дворе, – пояснила Анжелика, стараясь держаться бесстрастно. – Я, конечно, испугалась, что кто-то мне звонил в дверь, и потому спросила девочку, не видала ли она кого незнакомого у нашего подъезда. И она мне его описала! Точно! Я только теперь поняла… Он, знаете… – Анжелика не смогла сдержать рвущегося наружу возбуждения и торопливо, взахлеб, выпалила: – Высокий, стриженый, плотный, глаза серые, нос прямой! Одет в джинсы, трикотажную рубашку… Если бы вы его нашли!
– На видео его ваша свидетельница не записала?
Этот вопрос едва не довел ее до истерики. Она хрустнула пальцами, опустила глаза и со сдержанной ненавистью ответила:
– Нет. Но верить ей можно.
– Таких высоких, стриженых знаете сколько? – Следователь тоже заговорил раздраженно. – Ничего это мне не даст.
– И искать вы его не собираетесь? – спросила она, сверкая заплывшими глазами. Ненависть к этому равнодушному человеку захлестывала ее, еще немного – и накрыла бы с головой, и тогда… В такие минуты Анжелика и совершала поступки, о которых всю жизнь потом жалела. Она прошипела: – А блондинку вы тоже не будете искать? Много вам помогла кассета? Много вам ее оригинальная внешность дала? Или мне самой прикажете ее найти? И парня тоже? И убийцу тоже?
Но он, как ни странно, не рассердился. Возможно, Анжелика случайно нашла верный тон в обращении с ним. Может быть, его просто насмешил ее порыв. Во всяком случае, тот вполне дружелюбно ответил:
– Я работаю. Но на мне сейчас знаете сколько дел? Двенадцать.
– И все – об убийствах? – Ее голос сорвался на визг, она прижала ладонь к горлу, закашлялась. Он поморгал коричневыми от табака ресницами, потянулся к графину, налил ей полстакана воды. Она не стала пить, ей был противен и стакан, и засаленный желтоватый графин, и сам следователь – засаленный прокуренный тип с бабьим голоском… Ее тошнило, болела губа, щека, ныли ноги. Хотелось плакать. Хотелось уйти.
– Не все, – мягко ответил он. – Ладно, успокойтесь. Всех найдем. У нас в округе раскрываемость дел почти девяносто процентов.
– Что?
– Я говорю – рано или поздно, всех находим.
– Не было бы поздно… – проворчала она. – В другой раз он меня убьет. Что же мне теперь делать? Он знает мой адрес, может, еще заявится?!
– А вы ему не отпирайте, как в первый раз, – посоветовал он.
– А если он дверь взломает?
– Звоните в милицию.
– Господи, – тоскливо протянула она, но комментировать его совет не стала.
