Анна Малышева - Голоса ночи (сборник)
Мужчина послушно отошел в сторону, купил пива и стал прихлебывать прямо из горлышка, попутно беседуя с продавщицей в кондитерском отделе. Он знал всех более-менее привлекательных девушек в этом магазине. Продавщица охотно кокетничала и что-то шептала, показывая глазами на Машу.
Только через полчаса возле мясного прилавка народу стало поменьше. Маша, казалось, была не рада этому. Она бросила косой взгляд на ожидавшего кавалера. Тот быстро подошел и спросил:
– Ну так как?
– Никак. – Она достала из кармана халата зеркальце и заглянула в него, проверяя, не потекла ли помада.
– Что значит «никак»? Ты что собираешься делать этой ночью?
– А ты мне кто, чтобы спрашивать? – ехидно заметила она. – Папа, дядя, дедушка? Мне, слава богу, давно уже никто не указывает, с каким мальчиком дружить.
– Я тебе тоже не указываю, – презрительно ответил он. – Мне просто интересно, если у тебя кто-то завелся, почему не скажешь прямо?
– Что? – рассеянно ответила она.
Он разозлился, отчего стал еще больше похож на крысу:
– Я приходил третьего вечером, тебя не было. Четвертого – тоже. Можешь объяснить, зачем тебе понадобилось меняться с Оксаной?
– Не могу.
– У тебя есть кто-то.
– Ну и что? – не вытерпела она. – Ты кто такой, чтобы меня проверять? Если я полгода назад с тобой переспала, ты можешь ставить мне условия? Для меня это вообще ничего не значит. Если я это сделала, значит, мне так хотелось. А если я этого больше не делаю, значит, мне больше не хочется. Чего тебе от меня надо?
– Ах ты! – сдавленно, не повышая голоса, произнес он. – Дешевка! С чего это я тебя за порядочную считал?!
– Иди, иди… – Ее темные глаза снова стали равнодушными и непроницаемыми. – Поищи себе другую подружку. Только подбирай по росту, а то в постели неудобно…
Взбешенный, он вылетел из магазина. Остальные продавщицы проводили его пристальными взглядами и тут же переглянулись между собой – понимающе, с улыбками. Маша снова посмотрела в зеркальце и мизинцем поправила помаду. Перевела взгляд на дверь. И шумно, горестно вздохнула. За стеклянной витриной, на улице, стоял ее муж. Старый, небритый, расплывшийся. В грязной клетчатой рубахе и спортивных штанах. Ее крест. Ее позор. Двенадцать лет ее жизни. Он выискивал Машу взглядом, а найдя, виновато заулыбался, помахал рукой, делая знаки «выйди!» В магазин он входить не решался, знал, что она поднимет его на смех, отругает, выгонит. Маша вздохнула, глянула на девушку за соседним прилавком, где торговали молочными продуктами:
– Слушай, я на пять минут выскочу. Если что, обслужи, а?
– Иди, – та с интересом посмотрела на витрину. Все в магазине знали мужа Маши в лицо и удивлялись, что красивая женщина нашла в таком чудовище. – Проверка документов?
Маша только рукой махнула. На улице она остановилась перед супругом, уперев руки в боки, в классической позе всех жен алкоголиков.
– Ну?
– Маш, я… Прости, это…
– Проверил? Не к любовнику пошла? Зачем явился?
– Маш… – Его небритый подбородок вдруг затрясся, в глубоких складках нижних век показались слезы. – Я обижаю тебя, прости… Я тебе давно хотел сказать…
– Подумаешь, новости, – ответила она довольно резко, но внимательнее всмотрелась в его лицо. Слезы – это было что-то новенькое. Да еще «прости». Обычно он выражал свою вину молчанием, не любил извиняться, да она и не требовала. – Что ты мне хотел сказать?
– Про Игоря…
– Про него?!
– Да, я, это… Он умер, конечно, теперь уже можно…
– Что можно-то?! – Она возбужденно теребила пуговицу на своем халате, не сводя с мужа глаз. – Что ты болтаешь?
– Он тогда, знаешь… – с трудом говорил тот. Видно было, что каждое слово отрывалось с кровью. – Ну, когда нас застал…
Она молчала, даже пуговицу перестала откручивать. Глаза казались двумя безжизненными провалами на белом лице. Мужчина поднял на нее умоляющий взгляд и прошептал:
– Маш, я же сам никогда бы до тебя не дотронулся… Это он сам мне сказал…
– Что?!
– Он сам.
Она помолчала, потом мотнула головой:
– Ты пьян, как свинья. Иди домой, проспись. Лучше бы не извинялся.
– Маш, не веришь?! Он сам мне тогда сказал: «Она, на тебя обращает внимание и всякое такое… Ты ей нравишься больше, чем я…»
– Да ты рехнулся?
– Игорь рехнулся, а не я! Я ему не поверил. А он мне несколько дней подряд твердил: «Отец, я от нее отказываюсь, я ее не люблю, а она тебя любит… Давай, смелее действуй…» Ну, ты пришла к нему, а его дома нет… Помнишь сама… Я тебя чаем поил, а потом…
Она тяжело дышала. Потом рванула пуговицу. Пуговица осталась у нее в руке.
– Потом он с матерью вдруг вернулся, я не ожидал… А мы с тобой вроде как… И сама знаешь… Ну да, я виноват…
Она положила пуговицу в карман. Едва двигая помертвевшими губами, спросила:
– Все?
– Да…
– Значит, он сам тебя об этом попросил?
– Сам, – подтвердил мужчина.
Маша уставилась в витрину невидящим взглядом. Мужчина робко потянулся к ней, тронул за локоть:
– Зря я рассказал, наверно? Не веришь, наверно? Маш, все правда…
– Да я это давно знала, – ответила она, не сводя глаз с витрины.
Мужчина, казалось, испугался:
– Откуда?!
Она повернулась к нему, на ее губах показалась едва заметная улыбка. Но в этой улыбке не было естественности, только напряжение.
– Откуда, спрашиваешь? Да ты сам как-то по пьяни проболтался.
– Я?!
– Ты, – спокойно подтвердила она. – Ты нажрался в очередной раз, я пришла с работы к утру, а ты валялся в комнате… Я хотела лечь спать на диване, как всегда, а ты стал требовать, чтобы я легла с тобой. Я сказала, чтобы ты шел куда подальше. Тогда ты заявил: «Я всегда знал, что Игорь мне наврал!» Я думала, у тебя просто пьяный бред. А ты продолжаешь: «Все наврал, что ты в меня влюблена! Ты всегда от меня нос воротила! И зачем он мне намекал, чтобы я тебя окрутил? Зачем к тебе толкал? Из дома меня, что ли, хотел выгнать?» А потом ты стал плакать, а потом вдруг захрапел.
– Я не помню… – мучительно поморщился тот. – Ей-богу, не помню… Я так тебе сказал?
– Так и сказал. Я не поверила тогда, но все же задумалась, не мог же ты все это выдумать? Значит, хоть крупица правды должна быть? Стала вспоминать. Вспомнила, как я пришла тогда к вам домой, он мне сказал – к пяти. А его нет. Стала ждать. Ты поил меня чаем. А потом вдруг стал приставать. Я даже пальцем шевельнуть не могла от ужаса, думала, ты с ума сошел… Все же отец моего парня! Ничего не понимала. Дура была, безответная! – Маша с вызовом тряхнула обесцвеченными волосами и возбужденно продолжала: – А потом… Помнишь хоть, как завалил меня? В большой комнате, на диване… Какая дура была! Кричать почему-то боялась… Ни пикнуть, ни вырваться не могу: руки-ноги окоченели, горло пересохло… Только шептала: «Да вы что, да вы что…» Мы же еще на «вы» тогда были. И вдруг – кто-то дверь отпирает. Входит сперва твоя жена, за ней – Игорь…
Мужчина задыхался, кивал, потом полез в нагрудный карман рубашки, достал папиросы, закурил. Маша тоже полезла в карман халата, достала зеленую пачку ментолового «Данхилла». Выпустив первую струйку дыма из красных губ, сказала уже спокойнее:
– Он выгнал меня, как шлюху. А затем и тебя. Дура была! Надо было о чем-то догадаться. А я не понимала… А потом… Потом я сделала самую большую ошибку в жизни. Надо было мне доучиться в своем строительном и ехать по распределению… А я… Не могла учиться в одном институте с Игорем. Ушла. Ты же меня нашел в общаге, когда я уже вещи паковала… И – вот… Зачем я согласилась с тобой жить, зачем за тебя замуж пошла? Сейчас я бы такого не сделала. Дура была, и как в тумане… Как в страшном сне. И потом… – Она вздохнула. – Домой ехать не хотелось. Позор. Ведь они знали, что у меня жених есть. Я так боялась объяснений… Это сейчас никто ничего не боится, а тогда ведь и время другое было… Во всяком случае, в таком городке, как мой, такая история – позор для девушки.
– Маш… – робко перебил он. – А ты что же, тогда все и поняла? Когда я проболтался?
– Да.
– А к нему… К Игорю… Ну, недавно… Ты не затем ходила?
– Затем, – отрезала она. Бросила сигарету в урну, спросила: – Все? Тогда я пошла.
– Нет, постой… – Он мучительно искал слов, видно было, что боится о чем-то спросить, а спросить ему необходимо. – Маш, а когда…
– Что когда?
– Когда я проболтался?
– В апреле.
– В этом?
– Ну, ясное дело. Иначе я бы давно к нему сходила. Разобраться.
– И… Как? – Его глаза смотрели испуганно и выжидающе. – Что он тебе сказал?
– А ничего.
– Неужели соврал, что я сам к тебе полез?!
– Да он даже слушать меня не захотел, – с болью ответила Маша. – После стольких лет едва сказал: «Здравствуй!» Ничего от него не добилась. Но зато поняла, ты сказал правду.
Она вгляделась в его глаза и вдруг рассмеялась, коротко, отрывисто, истерично:
– Слушай, а ты что, правда решил, что я его прикончила?
