Ольга Володарская - Каждый день как последний
— У вас балконы на одну сторону выходят?
— Да. Соседние. Окна двух других квартир на другую смотрят.
— Можно, я с вашего балкона на соседний перелезу?
— Это еще зачем? — подозрительно сощурилась бабка.
— Понимаете… У нашего приятеля слабое сердце. Он не берет трубку, и мы беспокоимся.
— Сердце? Слабое? Да брось! Пьет как конь. Разве больной человек будет так себя вести?
И все же она их впустила. Велев разуться, провела мужчин в зал. К удивлению Кена, обстановка в комнате была современная. Никаких тебе югославских стенок, совдеповских диванов, ковров на стене, плюшевых скатертей и люстр с «висюльками». Натяжной потолок, лаконичные обои, горка цвета «венге», тахта, два кожаных кресла и большой плоский телевизор.
Бабка, заметив удивленный взгляд Кена, хмыкнула:
— Что, не ожидал у старухи такую красоту увидеть? Думаете, мы свой век должны в рухляди доживать?
Она отдернула штору и открыла дверь на балкон. Естественно, створка была пластиковая.
— Полтора года половину пенсии откладывала, чтобы ремонт сделать. И то не хватило, окна и потолок в кредит взяла. А вот на мебель и технику не дали. Типа, пенсионерка, вдруг помру…
У Кена сложилось впечатление, что бабуля впустила их в квартиру только затем, чтобы похвалиться своим ремонтом.
— Как расплачусь по кредиту, буду балкон стеклить, — сообщила она. — И начну на нем помидоры выращивать…
Дальше речь пошла об овощах Михалны, которые она на своей лоджии взращивает. Под бабкину зудение Паша перелез на соседний балкон. Сделал он это легко, играючи, как будто находился не на третьем этаже, а в метре от земли.
Кен заглянул за перегородку, проследил, как Паша подходит к окну, прилипает к стеклу носом, чтобы увидеть, что за ним.
— Ну, что? — спросила бабка, отодвинув Кена. Ее бледно-голубые глаза светились любопытством.
Паша отмахнулся от нее.
— Так что ты видишь? — Это уже Кен поинтересовался.
— В комнате человек, сидит на стуле. Не пойму, кто.
— Не Егор?
— Не похоже. Вроде волосы длинные…
— Полицию вызываем?
— Да, надо. — Павел повернулся. — Бабуль, звони ноль два. А я в квартиру проберусь пока.
— Как?
— Окно разобью. Тут только одна балконная дверь закрыта, вторая распахнута. Будет нетрудно.
— Но зачем?
— Вдруг человеку помощь нужна…
Он сорвал с веревки, натянутой на балконе, сохнувший на ней свитер. Обмотав им руку, размахнулся и долбанул по стеклу. Раздался звон.
— Бабуль, звони! — поторопил Кен хозяйку квартиры. Но та никак не желала покидать балкон. Как же! Такое действо перед ее глазами разворачивается.
Паша тем временем просунул руку в окно, взялся за ручку, повернул ее. Но дверь не поддалась. Видно, закрыта еще на щеколду. Недолго думая, Паша пнул по ней ногой. После этого путь оказался свободным.
— Надо было сразу так! — воскликнула боевая бабка и заторопилась к телефону.
Кен наблюдал за тем, как Паша прошел в квартиру. Ему самому была видно лишь часть комнаты, но стул с сидящим на нем человеком он рассмотрел. То, что Паша принял за волосы, оказалось платком. Он покрывал голову мужчины…
В том, что на стуле сидел именно мужчина, не осталось никаких сомнений. Руки, сцепленные за спинкой стула наручниками, были жилистыми, хоть и худыми. На правой — наколка.
— Это Егор? — спросил Кен у Павла.
— Да, — хрипло ответил тот.
— Мертвый?
Паша кивнул.
— Посмотри, сколько крови… — Он указал на линолеум. По нему растеклась огромная лужа, но она уже застыла. — Ему перерезали горло…
— Открой мне, я отсюда не вижу, — попросил Кен.
— Сейчас…
И Кен пошел в прихожую.
— Сынок, ну чего там? — обратилась к нему бабка, убрав трубку от уха.
— Убийство.
— Ах, батюшки! — выдохнула она и закричала в телефон: — Слыхали, ироды? Убийство! А вы мне тут балаболите, что сейчас выехать к нам некому!
Кен вышел из квартиры и прошел к соседней двери. Ее уже открывал Павел.
— Наверное, не стоит нам тут шастать, — сказал он, впуская Кена.
— Главное, ничего не трогать…
Кен не стал проходить в комнату. Квартира была маленькой и из прихожей просматривалась целиком.
Егор сидел на стуле, свесившись всем телом вперед. Держался на нем только благодаря сцепленным наручниками рукам. Кровь, брызнувшая из раны на шее, заляпала ворот свитера, но в основном вылилась на пол.
— Ты видишь это? — спросил Паша, указав на живот покойника. Свитер был разрезан от горла донизу. Под ним ничего — ни майки, ни футболки, голое тело. И на нем вырезан знак…
— Не пойму, что там, — присмотревшись, пробормотал Кен. — Но вроде не то, что в прошлый раз.
— Тот символ мы с Наташей расшифровали. Он означает, что Егор пролил чью-то кровь и получит за это по заслугам. То есть умрет. И вот он умер!
— Тогда что у него на животе?
— Круг, в который заключена перевернутая буква «Т».
— Хм… А что это значит?
Паша пожал плечами. А Кен, заметив в углу комнаты разбитый телефон, сказал:
— А вот и сотовый Егора.
— Он пытался позвать на помощь… Звонил мне… А я… я спал! — И шарахнул кулаком по стене.
— Сынки, вы чего тут? — послышался испуганный голос старухи-соседки.
— Бабуль, не входи сюда! — Кен попытался преградить ей путь, но она оказалась очень проворной. Поднырнув под его руку, скользнула в квартиру.
— Свят, свят! — прошептала она и истово закрестилась. — Что ж творится-то?
— Пойдемте отсюда! — Паша взял бабулю под руку и хотел вывести ее, но она уперлась. — А это что такое? — И ткнула в скульптуру, стоящую на столе. Она была не закончена. Или же у Егора был такой, чуть грубоватый, «шероховатый» стиль.
— Это «Обитель зла», — ответил ей Паша. — Последнее творение Егора.
— «Обитель зла» — это фильм, — проявила чудеса осведомленности бабка. И поразила мужчин своим самообладанием, граничащим с полным равнодушием к чужой смерти. — А тут какое-то уродство. Не поймешь, человек, животное или вообще кусок скалы.
— Таков замысел автора.
— У Родена замыслы, а у современных художников дурь одна! Вот зачем, спрашивается, в этом куске глины нож торчит?
Паша, заметивший его только сейчас, со значением посмотрел на Кена. Он кивнул. Нож был похож на тот, которым убили Георгия. Только ручка в виде разъяренного быка. Следствие уже пыталось установить, откуда и в какие магазины подобные ножи поставлялись.
— Пойду я, — заторопилась вдруг старуха. — Дела у меня…
— Бабуль, никому пока ни слова, хорошо? А то набегут зеваки, улики затопчут.
— Соображаю, — фыркнула та. И стремительно покинула квартиру.
Кен с Пашей следом. В подъезде они сели на ступеньки и закурили — Кен по дороге купил еще одну пачку сигарет.
Глава 7
Она постучала в дверь.
Сначала негромко, робко, затем настойчивее. И, наконец, так напористо, что костяшку указательного пальца заломило от боли…
Тра-та-та-та! Открывай, я все равно не уйду!
За дверью послышались шаги.
— Кто там еще? — Голос был нервный и очень усталый.
— Это я, Дина…
Дверь тут же распахнулась.
Паша выглядел изможденным. И дело не в том, что у него на лице вдруг обозначились морщины или мешки под глазами набрякли. Просто взгляд такой был… Свинцовый, что ли? Серые тусклые глаза, ничего не выражающие. И это у Паши, у которого они могли сверкать. Но даже не это главное… Заглянешь в них, и точно на дно идешь. Как будто гиря к ногам привязана…
Свинцовая.
— Привет, — поздоровалась с ним Дина.
— Здравствуй, — прошелестел он. Даже голос изменился. Стал слабым, сиплым.
— Могу войти?
— Конечно.
Паша посторонился, впуская гостью. Он был одет в джинсы штаны и майку. Штаны держались на бедрах и свисали, закрывая тапки. А вот майка сидела как влитая. Белоснежная, с небольшим логотипом на груди. Плечи Паши на ее фоне казались очень загорелыми. Дина залюбовалась кулоном, болтающимся на грубой серебряной цепочке. Квадрат, а внутри какой-то символ. Вроде простенько, а смотрится отлично. И очень идет к брутальному Пашиному образу…
Вот только у Дины возникло чувство, что где-то она этот символ видела.
Или он просто похож на какой-то другой?
— Хочешь выпить? — спросил Паша.
— Нет, спасибо.
— Пожалуйста, составь мне компанию.
Дина увидела на столике у зеркала бутылку джина. К нему она питала стойкое отвращение с тех пор, как в студенческие годы отравилась паленым «Гордонсом».
— А ничего другого нет?
— Чего бы ты хотела?
— Вина, возможно.
— Мартини подойдет?
— Вполне.
— У меня тут бутылка завалялась… — Он открыл чемодан и начал в нем шарить. — Купил в дьюти-фри, когда улетал из Скопье.
