Фридрих Незнанский - Рекламная любовь
— Что-что? Не понял? «Подь ко мне моя селянка» — это что такое?
— Это так рыбная соляночка называется.
— Прекрасно! Берем.
— Дальше у нас горячие блюда…
— Ладно, Оленька, вы сами что посоветуете?
— Ну… «амурчики», например. Это куриные крылышки, закопченные на углях…
— С ними возни много. Что еще?
— Жаркое из телятинки в горшочках с овощами, шашлычки…
— Одно жаркое… Антон, ты?
— Мне тоже.
— Григорий?
— Я, шеф, от шашлычка бы не отказался..
— Значит, два жарких и два шашлыка. Так… Теперь алкоголь.
— Сейчас вам коньяк принесут.
— Какой?
— «Otard». Это французский.
— Мы в курсе! — рассмеялся Трахтенберг. — Что ж, еще триста водки, какая там у вас лучшая и по бутылке минералки без газа. Все, лети, голубка! И неси все быстрее!
Вокруг них засуетились сразу несколько человек. Девушки бегали шустро вверх-вниз. На столе появился коньяк, множество закусок.
— Ты, заметил, Антон, что у них здесь все в уменьшительно-ласкательном виде? Официантки — Оленьки, Светочки. В меню салатики, соляночки, шашлычки… Вот она, провинция, во всей своей первозданной красе! Наливай, Григорий!
Личный охранник Трахтенберга налил шефу и его другу коньяк, себе. — водки.
Мужчины выпили, принялись за закуски.
— Что ж, пока замечаний нет, — налегая на сациви, заметил Арнольд.
— Я ж тебе говорил: не пожалеешь. Да и цены здесь просто бросовые. По московским меркам.
— Тогда, Гриня, наливай еще! Что-то мне сегодня напиться хочется.
Григорий мигом исполнил просьбу хозяина, стараясь поймать его взгляд. Но шеф смотрел как-то мимо.
— Интересная затея — устроить здесь свадьбу, — заметил Трахтенберг. — «Шуры-муры» на всю жизнь. Что ж, посмотрим на их свадьбу. Хотя бы на невесту. Она, конечно, юная и прекрасная. Не то что какая-нибудь тухлая курица, верно, Гриня?
Григорий с трудом проглотил кусок. Кивнул. Заложили все же, сволочи! По спине неприятно поползла капля.
— Знаешь что, Антоша? Давай-ка выпьем за моего Гриню! За моего верного стража! Охранник— он ведь ближе чем жена. В том смысле, что заботится о хозяине каждую минуту. А жена только тогда, когда муж дома. Что в моем случае бывает нечасто. Так что за тебя, Григорий. Наливай! И себе плесни, что стесняешься? Мы отдыхаем. Ну, давайте за моего верного Григория. Ты ведь, Гриня, верный человек? Преданный?
— Гос-с-поди, Арнольд Теодорович! Я ли не доказал…
— Я помню, помню. А все же, насколько ты мне предан?
— Ну… Вообще…
— Ничего для меня не пожалеешь?
— Вы что, шеф? Какие разговоры?
— Что ни попрошу, все сделаешь?
— Да когда же я отказывался?
— Ты мне вопросом на вопрос не отвечай. Ты давай четко, по-военному. Все, что попрошу, сделаешь? — Трахтенберг взглянул прямо в глаза Григорию.
— Да! — Тот постарался выдержать взгляд.
— Ну, за это и выпьем! Прозит!
После некоторой паузы Арнольд как бы мимоходом осведомился:
— А что-то я, Гришенька, твою жену никогда не видел? Что это ты ее на наши корпоративные мероприятия не берешь?
— Ой, да она это не любит! Ей бы все дома сидеть… Такая домоседка!
— Курица, одним словом. А фотография-то ее у тебя с собой есть?
Григорий поперхнулся, закашлялся.
— Должна быть! Ты у нас мужик сентиментальный. Должен носить в кармане. Носишь? Только не врать!
— Ну… Ношу.
— Дай взглянуть! — приказал Арнольд.
— Я… У меня она, кажется, в другом пиджаке…
— Смотри, сейчас обшмонаю тебя, — усмехнулся Арнольд. — Если найду фото, уволю. Зачем мне охранник, который врет?
Григорий долго шарил сначала в одном кармане пиджака, затем полез в другой.
— Вот. — Он достал бумажник, открыл его. В пластиковый карманчик действительно была вложена фотография.
— Вынимай!
Григорий вытащил фото, протянул Трахтенбергу.
— О, ты посмотри, Антоша, какая у нашего Грини жена красавица!
Антон заглянул через плечо друга.
— Да… Хороша, ничего не скажешь.
— Хороша? Да просто неотразима! Фигура идеальная, ножки точеные, ты только посмотри… И волосы роскошные. Она у тебя натуральная блондинка или крашеная?
— Натуральная, — еле выдавил Гриша, которому весь этот спектакль очень не нравился.
— Обожаю натуральных блондинок! И глаза… Роскошная женщина! Следует немедленно за нее выпить! Наливай, Гриня, выпьем за твою жену. Как ее зовут?
— Алина. Я ее Алкой зову.
— Пьем за Алину, она же Алла.
Мужчины выпили. Официантка Оленька принесла горшочки с солянкой.
— Как раз под горячее, — усмехнулся Трахтенберг, помешивая ложкой густое варево. — Скажи, Гриня, а она у тебя горячая женщина, Алина твоя?
— Н-нормальная. Вернее, она вообще не по этой части, — испуганно добавил Григорий.
— Не по этой? — изумился Арнольд. — Так ты за это ее лупишь смертным боем?
— Я… Ее? Кто вам сказал? Врут они все! — заголосил Григорий. — Я ведь чувствую, что вам на меня наговорили! А вы и верите! Я вам так предан, я для вас на все готов, а вы…
— На все? Что ж, это ты сказал! Вот что, уступи-ка мне свою Алку на пару месяцев.
— Ч-что? — одними губами спросил Григорий.
— Алик, ну зачем ты? — укоризненно произнес Антон.
— А ты, Антоша, не вмешивайся, — не глядя на друга, процедил Трахтенберг. — Там вон свадьба, кажется, начинается. Ты пойди посмотри на невесту. А мы пока побазарим.
Антон встал, отошел к перилам, закурил.
Трахтенберг повторил:
— Так что? Уступаешь? У меня секретарша в декрет уходит. Пусть твоя Алина за нее поработает. Пока я ей замену не найду. Не брать же с улицы… А я ее всему научу, останешься доволен. Работа у нас напряженная, сам знаешь. Так что, если она порой домой ночевать не придет, ты уж ее не ругай, лады?
— Я… Давайте я вам подыщу… У моего кореша жена…
— Ты мне баб не подсовывай, сморчок! Я сам выбирать умею! В город вернемся, чтобы на следующий день она была в моей приемной! Понял?
— Да, — одними губами произнес Григорий.
— А если не приведешь ее, считай себя уволенным — раз, и не только уволенным. Ты меня понял?
Григорий кивнул.
— Вот и молодец. За это и выпьем. О, да у тебя уже графин-то опустел… Мы это поправим. Оленька, нам еще триста водки. Той же, голубушка, той же…
…Антон Владимирович курил уже вторую сигарету. За его спиной Арнольд все изливался желчью на охранника.
Черт его понес с этим сумасшедшим Арнольдом! Весь вечер будет испорчен! Мог бы при друге не затевать разборок с охраной… Слинять, что ли? Позвонить Маше, пригласить ее в гостиницу. Сколько не виделись? Пять месяцев, с тех пор, когда он приезжал сюда принимать зимнюю сессию…
Антон обернулся, посмотрел на приятеля. Тот не сводил налитых бешенством глаз с Григория. Что он к нему привязался?
Глава 26
ПОБЕГ
Внизу все как-то оживились, засуетились, выстраиваясь по обе стороны от входа.
— Внимание! Мария и Сергей Гончаровы! Встречайте! — вскричала пухленькая хозяйка заведения.
Под шквал аплодисментов в зал вошли новобрачные. К их ногам бросали деньги, молодые смеялись. «До чего красивая пара! — в первый момент подумал Антон Владимирович. В следующий момент он просто ахнул. — Боже, твоя воля!»
Маша Разуваева, нет, теперь уже Гончарова, в длинном подвенечном платье, в трехслойной фате, сияла ослепительной красотой. Рядом с ней, в темном костюме, в белой рубашке с бабочкой стоял… Боже, тот самый мальчик, которого он, Антон, видел на лестнице Машиного дома, уходя от нее под утро. Вернее, дом был не Машин, а ее подруги Надежды. Да вот и она! Стоит рядом с невестой. Понятно, свидетельница. Надо же! Машка вышла замуж… От этого открытия, от внезапности и какой-то киношной неправдоподобности встречи у него заныло сердце.
А он-то, старый дурак, хотел позвонить ей, пригласить в гостиницу… Невесту! Теперь уже жену этого юного создания. Он ведь моложе ее лет на пять, вспомнил Антон. Выходил все же Марию. Высидел на подоконниках свое счастье… Но Машка-то! Зачем ей этот юнец? Так рвалась в Москву, как «Три сестры» в одном флаконе. Приперло, что ли? Может, залетела? А может, от него, Антона? Он впился глазами в плоский живот невесты, не замечая, что спускается вниз.
— Гости дорогие, рассаживайтесь! — Командовала сухощавая брюнетка. — Маша, Сережа, приглашайте гостей к столу!
— Дорогие гости! Просим вас к столу! — звонко и весело выкрикнула Маша.
Теперь, когда он услышал ее голос, сомнений не оставалось — это она, Маша Разуваева. То есть теперь Мария Гончарова. Ах, как жаль! Как жаль, что больше он не сможет проводить с нею ночи. Жаркие ночи любви… М-да-а, пропал целый город! На черта теперь ездить сюда на сессию?
— Антон Владимирович! — услышал он и вздрогнул.
