Анатолий Безуглов - Прокурор
— Тогда отчего же? — спросила жена.
— В половине случаев — после тяжелых психических травм, — сказал Борис Матвеевич.
— Стрессы, товарищи, стрессы, — покачала головой Лиля врач-отоларинголог. — На работе психуем, дома тоже. А все потому, что жизнь такая — все бегом, бегом, начальство грубит нам, мы — подчиненным, злость срываем на детях…
— Стресс стрессу рознь, — заметил Борис Матвеевич. — Тепличные условия тоже вредны. Человеку борьба необходима, без нее он, как улитка, выковырни из раковины и бери голыми руками… Довоспитаешься ты, неожиданно напустился он на свою жену. — Вырастут наши оболтусы улитками…
— Нашел время! — сердито откликнулась Лиля. — Лучше подумай, как помочь Захару.
— Послушай, старик, потерпеть можешь? — обратился Межерицкий к Измайлову.
— Смогу.
— Надо, брат-мичуринец… Галина, помоги ему надеть рубашку. Отвезем твоего благоверного домой…
Межерицкий вышел.
— За каким чертом он заставил тебя возиться с этими проклятыми бревнами! — сокрушалась Лиля.
— Только при нем не ляпни это, — попросил Захар Петрович. — Не видишь, он и так переживает…
Межерицкий подогнал свой «Запорожец» к палатке. Галина села на заднее сиденье. Долго пристраивала Захара Петровича, чтобы поменьше чувствовалась тряска.
Борис Матвеевич вел машину с предельной осторожностью. Но все равно каждый ухаб, каждая выбоина отдавались резкой болью.
— Значит, ты считаешь, это у него от нервов? — допытывалась Галина у Межерицкого.
Тот посмотрел через плечо на Измайлова:
— Скажи, у тебя нет никаких неприятностей?
Захар Петрович процедил сквозь зубы:
— Вроде нет…
А сам подумал: «Знал бы Борис, в каком нервном напряжении живу я последние недели. И еще этот приезд Авдеева…»
— Может, в горкоме намылили голову? — продолжал расспрашивать Межерицкий.
Измайлов отрицательно покачал головой.
— Брось, Захар, — в сердцах сказала Галина. — Это, конечно, твоя работа. Думаешь, я не вижу? Ты совершенно измотан. Просто не хочется иной раз спрашивать тебя, растравлять… Тут не то что радикулит… — Она не договорила и тяжело вздохнула. — Скажи хоть ты ему, Боря, поберечься надо.
— Видишь ли, Галя, у меня есть своя точка зрения. Прости, пожалуйста, но я ведь врач. И как раз по этим самым нервам… Все вокруг твердят: жизнь пошла такая — просто с ума можно сойти. Скорости, нагрузки, стрессы… Мне так и хочется спросить: а будет ли другая? — Он помолчал и сам ответил: — Нет, не будет. Суматошнее, быстрее, сложнее — да. О спокойствии забудьте, товарищи…
— Так что же делать? — спросила Галина.
— Закалять свою нервную систему. Как закаляют организм от простуды. Для этого надо не уходить от жизненных трудностей, а идти им навстречу, преодолевать их… Так я говорю, Захар?
— Наверное, — откликнулся Измайлов.
— Ученые считают, — увлекшись, продолжал Межерицкий, — есть четыре типа нервных нагрузок. Первая — тренирует, закаляет. Вторая тоже полезна, но при условии, что кончается разрядкой. Третья уже вредна. Четвертая и вовсе приводит к болезни, к неврозам…
— А как отличать эти самые третью и четвертую степени? — спросила Галина. — Что это такое?
— Понимаешь, нервная нагрузка, это по существу сложная ситуация, конфликт, из которого мы должны найти выход. И если мы активно, я подчеркиваю, активно, ищем выход, это полезно для организма. А вот когда выхода вообще нет и мы лишь пассивно ждем, чем все кончится, — дело дрянь. Считай, это и есть третья и четвертая степени. Тогда наши мысли, наши эмоции нас съедают, разрушают нервную систему, физическое здоровье… Отсюда и инфаркты.
Видя, что на Измайловых его объяснение произвело не то действие, которое он ожидал (и Галина, и Захар Петрович приуныли, впрочем, каждый сообразно своим мыслям), Межерицкий сказал как можно бодрее:
— Вывод: тебя загнали в угол, а ты иди напролом. Пусть синяки, пусть ссадины! Пробьешься, тогда тебя уже ничем не возьмешь. Даже динамитом…
«А если ты не знаешь, с чем и как бороться?» — хотел спросить Измайлов. Он постоянно думал о своем дамокловом мече — этой истории с Мариной и ее мужем. И вынужден был признать: пока ему оставалось лишь сидеть сложа руки и пассивно ждать…
Приехали домой, Межерицкий сделал Захару Петровичу новокаиновую блокаду, затем заставил полежать в теплой ванне и расслабиться. Потом натирание едкой пахучей мазью и постель с грелкой на пояснице.
— Как ты считаешь, надолго я? — спросил Захар Петрович, когда Межерицкий, дав последние наставления, собрался возвращаться в Матрешки.
— Сказал слепой: побачим, — неопределенно ответил тот.
* * *Вопреки опасениям жены на следующий день Захар Петрович уже мог самостоятельно передвигаться по комнате. Благодаря приступу радикулита он сделал любопытное открытие для себя: почти все их знакомые в том или ином возрасте имели «удовольствие» испытать то, что испытывал теперь Измайлов. И у каждого было свое «волшебное» средство начисто и быстро избавиться от этой болезни. Чего только не предлагали: подвязывать к пояснице рубленую собачью шерсть, мазать больную область медом с горчицей, прикладывать кусок эбонита и просто висеть на руках, чтобы растянуть позвонки, зажавшие нерв…
В воскресенье вечером Межерицкий привез из Матрешек свое семейство и Володю.
— Ты молодец, — сказал он Захару Петровичу после осмотра. — Я уже собирался забрать тебя в больницу.
Измайлов воспрял духом. Но Борис Матвеевич охладил его пыл:
— Полежи дома. Хотя бы с недельку.
Захар Петрович выдержал только до вторника. Резкой боли не было, но делать все приходилось осторожно. Ехать на работу на машине он не рискнул — растрясет — и отправился пешком. Как пообещал Галине, всего на два-три часа.
Дело в том, что к десяти утра Ракитова пригласила в прокуратуру руководство машиностроительного завода. Нарушения, вскрытые в ходе проверки, были достаточно серьезными. Говорить с Самсоновым Измайлов предпочел лично сам.
К назначенному времени пришли главный инженер завода Гальперин, председатель заводского профсоюзного комитета Пушкарев и главный бухгалтер Фатхулина.
Предупреждая вопрос прокурора, Гальперин сказал, что Самсонов срочно выехал в область утрясать со строительными организациями вопрос о спортивном комплексе.
Никто из пришедших не отрицал, что на заводе есть отдельные недочеты. Их обещали исправить в кратчайший срок. Это была явная отговорка. Главный бухгалтер, правда, призналась, что по вопросам оплаты сверхурочных у нее часто возникают споры с директором. Но директор всегда настаивал на своем.
Измайлов понял, что без Глеба Артемьевича настоящего разговора не получится, о чем и высказался прямо. На этом беседа была закончена.
Захар Петрович был раздосадован — «героизм» проявил впустую. Но если уж он добрался до службы, то решил разделаться с неотложными делами. А когда собрался уходить, к нему вошла Гранская.
— Захар Петрович, разрешите взять машину?
— Пожалуйста. А что случилось?
Измайлов видел, что Инга Казимировна спешила.
— Не знаю, может, и ничего. Но надо проверить одного человека.
— Если будет что интересное, позвоните, пожалуйста, мне домой, попросил прокурор.
— Непременно…
А произошло вот что. Гранской позвонил Коршунов.
— Инга Казимировна, у Зубцовой был гость. По всей видимости, что-то взял у нее.
— Почему «по видимости»? — спросила Гранская.
— Зашел с чемоданчиком. Знаете, плоский такой?
— «Дипломат»…
— Вот-вот. А когда вышел, ребята поняли: в чемоданчике явно что-то есть.
— Интуиция? — усмехнулась Гранская.
— Наблюдательность.
— Кто этот гость, установили?
— Да. Некто Марчук. Приезжий. Останавливается всегда у родственников. Между прочим, эти родственники — соседи шофера Измайлова.
— Мая Соколова? — уточнила Гранская.
— Да. Соколов должен хорошо его знать… Так вот, этот Марчук от Зубцовой направился к родственникам, где у него стоит своя машина. «Жигули».
Голос у инспектора звучал спокойно, «протокольно», как назвала про себя Инга Казимировна, но за этой сухостью явно угадывалась напряженность.
— Дальше, — сказала следователь.
— Марчук сел в машину. Потом почему-то вышел и на автобусе поехал на вокзал. Купил билет до Южноморска с пересадкой в Рдянске. Его поезд уходит через час.
Гранская на минуту задумалась. Конечно, визит Марчука мог ничего и не значить. За время наблюдения за домом Зубцовой к ней никто не приходил, разве что пару раз разговаривала со старухой соседка, но даже во двор не зашла.
— Где сейчас Марчук? — спросила следователь.
— На вокзале.
— С чемоданчиком?
— Из рук его не выпускает.
