Павел Шестаков - Остановка
— Постараемся мыслить достойно, в этом основа нравственности.
А она в ответ:
— Конечно, о Мариночке думать приятнее, чем на грядке спину гнуть. Но, между прочим, помидоры…
И как она это все совмещает! Ведь она у меня литературный критик, активно следит за ростом молодых (талантов, разумеется, а не помидоров). Устоявшиеся, как Паскаль, ее уже не интересуют.
Впрочем, однажды, когда я на какой-то наскок махнул рукой и перестал отвечать, супруга мне де Лабрюйера выдала:
— «Старик, если только он не очень умен, всегда высокомерен, спесив и неприступен».
Тут я и обнаружил дефицит эрудиции.
— Это какой-нибудь из твоих молодых дарований додумался?
— Нет, из старых, — говорит ехидно.
Впрочем, я уже сказал, что наши разногласия и сопутствующие им пикировки вполне в рамках добрых, годами проверенных отношений. Поэтому я сознался без сопротивления.
— Да, заходил к Марине.
— «Наполеоном» потчевала?
И дернуло же меня в прошлый раз про коньяк упомянуть!
— Нет, — сказал я, — ничем не потчевала. — И подумал: «А в самом деле! Даже кофейку не предложила. Значит, не до этого!..» — Даже кофейку не предложила. Видно, не до того, — повторил я вслух.
— В таком волнении пребывает?
— Да, потеря равновесия заметна. — И я рассказал про брата с поклажей, заметив, однако: — Это, конечно, еще ничего не значит. В панике неопытный человек чего не наделает.
— Неопытный скорее не спешил бы выносить, — заметил Мазин.
Я возразил:
— Ты, однако, совсем недавно меня убеждал, что даже признание еще не доказательство вины.
— И потому ты подпишешь бумагу?
— Между прочим, в этой бумаге написано только то, что я не могу не удостоверить.
— А именно?
Я вспомнил текст черновика.
— Ну, там говорится, что я знаю ее много лет как студентку, общественницу, как педагога, что я бывал в школе, видел успехи… Разве я имею право отказаться от этих фактов?
Жена смягчилась и поддержала меня. Все-таки ревность ее к Мариночке дальше легкой неприязни не шла.
— Конечно, факты нужно подтвердить. Чтобы компетентные лица разбирались объективно.
— Какой разговор! Разве меня просят защищать правонарушения?
Мазин сощурился, подхватив за хвостик сочную ягоду.
— Умница твоя Мариночка.
— Ну, если сам говоришь, — начал было я сгоряча, однако тут же понял, что говорит он нечто для меня вовсе не утешительное.
— Впрочем, о чем ты?
— Она умный человек. Ну как она, прекрасно тебя зная, могла просить о каком-то подлоге, просто о чем-то сомнительном! Неправды ты бы не подписал, так ведь?
— Еще бы!
— Вот она и предлагает правду.
— В чем же тут коварство, на которое ты намекаешь иронической интонацией?
— Да ведь на стол все карты нужно будет выложить. Тут и «тройка» пригодится, если в масть. Ей, видно, серьезно отмываться нужно, раз уж все возможности мобилизованы. Уверен, уже с адвокатом советовалась. Адвокаты любят безупречные репутации подзащитных. Это же смягчающий фактор.. Однажды, помню, адвокат доказывал, что убийца был хороший часовой мастер, и зачитывал благодарности клиентов…
— И что же?
— Два года с предельного срока скостили. Я уж не говорю о вышке.
— Ну, сравнил…
— Пример, конечно, крайний. Но логика одна. Защита ничем пренебрегать права не имеет.
— Я, значит, вроде фольксштурма? Последний козырь?
— Замечательные у вас ягоды, Людмила Константиновна, — повернулся Мазин к жене, оставляя мне возможность самому ответить на поставленный вопрос.
«А козырь ли? Он же меня «тройкой» обозвал!»
Юрий Сосновский, с отцом которого Мазин когда-то вместе работал, показался мне с первого взгляда симпатичным и неглупым человеком, в синем кителе, который очень шел к его цвета соломы волосам. В нем он напоминал скорее молодого морского капитана, чем следователя прокуратуры.
Однако не иллюминаторы, а большие окна выходили из его кабинета не в безбрежные просторы океана, а на законсервированную недавно стройку городского театра, которая была начата лет десять назад с присущим русскому духу размахом и фантазией, увы, без должного денежного обеспечения. Так что пока в нагромождениях бетона, кирпича и металлоконструкций было трудно разглядеть тот будущий шедевр архитектуры, проект которого в свое время широко рекламировался в местной печати.
Мазин, глядя на эти руины, пошутил:
— Может быть, археологи ошибаются, когда все свои развалины видят разрушенными временем? А что, если просто не достроили и законсервировали по приказу какого-нибудь Рамзеса, а? А мы восхищаемся — вот, мол, на века постарались!
Но мы, конечно, не гипотезы обсуждать собрались, а факты получить. Мазин представил меня и попросил проинформировать в рамках дозволенного. Я и сам понимал, что могу рассчитывать на сведения лишь в самых общих чертах, до суда еще далеко была Но Юрий сумел, и не касаясь того, что мне знать пока было не положено, пояснить, что привело «милую Мариночку» в столь безрадостное положение.
— Она, Николай Сергеевич, жила в своеобразном правовом вакууме. То есть о существовании законов понаслышке, конечно, знала, но с практической жизнью их не связывала. У нас, к сожалению, многие полагают, что законы, так сказать, для законников, а в жизни все решается на командных или личных основах. Иногда так думают по святой простоте…
— Вот именно, — вставил я, соболезнуя бывшей ученице.
— Скорее тем более, — улыбнулся Сосновский улыбкой, которую принято называть белозубой. — Помните, у Ильфа и Петрова был персонаж, который на все вопросы отвечал «вот именно» или «тем более». В данном случае я бы сказал, тем более. Тем больше ответственность. Или вы оправдываете старушку, что хворост в костер грешника подкладывала?
— По неведению…
— Нет. Удобнее так. Старушке душу спасать, а вашей знакомой карьеру делать. Так им казалось по простоте, что… хуже воровства.
— Не зря же поговорка придумана.
— Простота хуже воровства, говорили в народе.
Над старыми поговорками я часто задумываюсь, а задумавшись, неизменно поражаюсь точному смыслу вековой мудрости. Иногда он глубоко скрыт, парадоксален, даже вызывает протест поначалу, но, добравшись до сути, нельзя не склонить голову перед неопровержимой истинностью этого смысла. Конечно, значение слов с веками меняется. Сегодня простота чуть ли не предмет гордости, а раньше была однозначна глупости. И понятие воровства изменилось, сузилось, свелось к краже, а в свое время обозначало злой умысел в самом широком понимании, недаром вор и враг-ворог слова однокоренные, о чем сейчас мало кто задумывается. А стоит призадуматься о том, как тесно переплелись эти слова и почему народ глупца счел хуже злодея. Потому, видимо, что замысел злодея большей частью, как мы сказали бы, конкретен и ограничен, глупость же аморфна и беспредельна, в этой среде и рождается злодейство, и распространяется, и, может быть, не будь «простоты», негде было бы и воровству развернуться…
Но ведь то злодеи, а у нас речь о «милой Мариночке»!
— И в чем ее простота в противоречие с законом пришла?
— Личные отношения в служебных делах бескорыстными редко бывают. Ты — мне, я — тебе. А за чей счет? И командные небезопасны. Тобой командуют, а ты, в свою очередь, себя вправе чувствуешь.
— В школе?
— В школе зависимых больше, чем на другом производстве, — учителя, ученики, родители…
— Ну, учениками в наше время особенно не покомандуешь.
— Да, учениками, пожалуй, непосредственно тяжело, а родители… они детей любят. Вот и подарки, поборы, да мало ли какие возможности возникают! Короче, история эта, Николай Сергеевич, серьезная. Говорю вам ответственно, хотя сам я вашей подопечной не занимаюсь. Но Игорь Николаевич просил меня, и я узнал что можно.
— Благодарю вас.
— Юрий со мной сотрудничает, — добавил Мазин, — он, как помнишь, другой женщиной больше интересуется.
— Да, я знаю, Михалевой.
— А с ней вы, случайно, не знакомы, Николай Сергеевич? — спросил Сосновский.
— Нет, — ответил за меня Мазин. — Он только ее сына учил Онегина уважать.
— Постой, Игорь! А ведь я, кажется, ее видел.
Да, в самом деле, я только теперь вспомнил, что и мать пригласили на диспут об Онегине, что в проработку вылился, и не без моего благодушного (святая простота?) участия. Я тогда не обратил, правда, на нее особого внимания, но видел — довольно интересная, молодая…
— Всего лишь видел?
— Всего.
— Ну и как вам эта дама показалась?
— Ну уж, что и она преступница, в голову не пришло.
Невольно я обмолвился, «и она» сказал так, будто с Мариночкой уже определилось. Заметил обмолвку и признался себе — значит, для меня определилось.
— Преступница или нет, пока разбираемся, — поправил Юрий серьезно.
