Нина Васина - Ангел Кумус
В цехе Болт вышел на середину, чтобы его было лучше видно, оглядел идеально выбритое лицо и седой ежик волос старшего воспитателя, внимательно осмотрел его слегка запылившиеся тупоносые ботинки и спецодежду серого цвета.
– Тут такое дело, значит. Учитель физкультуры, он, понимаете, наказал чурку Хамида за плохое поведение, да вы знаете, небось, Хамид потом еще в изоляторе лежал.
– Короче! – старший покачивался с пятки на носок, заложив руки за спину.
– Короче? А, ну он это.. Сегодня, короче, он решил наказать за плохое выполнение прыжков Федьку Самохвалова и толстого Макса, у Макса тоже с физкультурой плохо. И пригласил к себе в кабинет. Наверное, они все там, я думаю, он их хорошенько наказывает, раз так долго..
– Отставить! – закричал старший воспитатель надзирателю, который ждал приказа звонить «тревогу».
Старший воспитатель, надзиратель и еще двое охранников легкой трусцой бежали по переходу в учебный корпус.
– Продолжить работу! – приказал мастер.
– А можно нам подождать, пока сирену включат? – спросил весело маленький правонарушитель.
– Какую сирену, почему это? Отставить разговоры, приступить к работе!
Руководство Интерната взламывало дверь в кабинет учителя физкультуры. Потом еще минут пять искало остатки взрывного устройства, которое так разнесло любителя «наказаний». После этого прозвучала, наконец, «тревога», все правонарушители выстроились в большом спортивном зале и были пересчитаны. Еще десять минут поднятый на ноги персонал Интерната обыскивал все корпуса, пока женщины из кухни не обнаружили проломленное окно в кладовке. Только тогда вызванный директор Интерната объявил «тревогу» по городу, позвонив в милицию…
В огромной миске в оранжево-красной растопленной лаве варева, в жирных кругах плавала мелко рубленная зелень и толченое сало. Когда инспектор неуверенно копнул ложкой, на него выплыло что-то невероятное, которое при ближайшем рассмотрении оказалось пупырчатым гусиным горлом. При следующих осторожных движениях ложкой, в борще показались желудок, печень и что-то, что рассмотреть уже не было сил. Инспектора стошнило, едва он добежал до крыльца.
Марковна, воспринявшая его поведение как кровную обиду, долго не могла успокоиться и с большим трудом поверила в объяснения Таисии. Уложенный на высоченной кровати в горе подушек инспектор, с залепленным мокрой тряпкой лбом, уныло слушал про свое нервное истощение, акклиматизацию, бессонницу и характерный для Москвы переход ее несчастных жителей на искусственные продукты, отчего при потреблении настоящих, добротных, случается отторжение в желудке. Таисия потерла на терке яблоко и морковку и кормила этим инспектора с ложечки.
– Ну записывалась я к вам на прием. Не нашли вы для меня времени. На все письменные запросы отвечал ваш секретарь. Четыре письма с ответами.
– А что вы спрашивали в запросах? – простонал инспектор, отнял ложку и тарелку и сгреб потемневшую смесь в кучку.
– Да так, ерунду разную. Фамилию напарника, с которым мой муж поехал в тот рейс. Кого они охраняли. Время отправления поезда, потому что по расписанию он не проходил.
– Это не ерунда, – инспектор сел, бросил на пол тряпку со лба и доел салат. – Это конфида.. конфу..
– Конфиденциальная информация, – ласково, как больному, подсказала Тэсса.
– Мне нехорошо.
– Это ничего. Вы перегрелись. Жарко у нас. А вы в пальто.
– Ладно. Рассказывайте, до чего вы дошли в своих поисках.
– Утром, за день до отъезда, я обратилась в частную фирму. Подписала договор. А вечером того же дня заплатила за добытую информацию. Как только я эту информацию услышала, я поняла, что в Москве мне делать нечего. На другой день уехала.
Инспектор похолодел. Он сделал нервное движение рукой, прося продолжать.
– Мне было доложено следующее. Муж мой с напарником должны были охранять подростка. Но в последний момент в вагон поместили два ящика срочной почты. Мужа заставили подписать документ, что он соглашается охранять груз. Его напарник тоже подписал. Их вагон пропал приблизительно через восемнадцать часов следования к месту назначения. Эта женщина, с которой я подписала договор, вы зря съязвили насчет ее внешности. Она красива так же, как и умна. Она рассудила так. Если уж органы не смогли за два года найти вагон и охранников, надо искать конвоируемого. То есть, подростка. Тут у нее случился сбой. То ли компьютер сбарахлил, то ли информация была исправлена для запутывания, но нигде имя этого мальчика по документам не всплыло. Единственное упоминание об умственно отсталом подростке с таким именем, осужденным на пребывание в интернате для несовершеннолетних преступников, встречается в архивах шестьдесят четвертого года.
– Вы уехали, потому что узнали про интернат и про год? – перевел дух инспектор.
– Нет. Я уехала, потому что эта женщина сказала мне, что было в ящиках.
Инспектор вскочил.
– Этого не может быть, – заявил он через несколько минут напряженного разглядывания заполненного курами, утками и гусями двора. – Как же вас понять? Допустим, эта ваша сыщица узнала правду, хотя я не могу предположить, каким образом, это категорически закрытая информация, я с этим разберусь. Но почему вы уехали, узнав, что было в ящиках?
– Потому что у меня трое детей. Я не самоубийца. Одно дело я просто ищу пропавшего мужа охранника, другое дело – я ищу следы мужчины, который охранял восемьдесят килограммов золота и пропал.
– Трое? – инспектор нащупал сзади себя стул и сел, не сводя с женщины глаз.
– Трое. Две девочки и мальчик. Что это вы так всполошились?
– Нужно действовать! – инспектор вскочил и заметался по небольшой комнате. – Поехали! Раз вы уж тут всех знаете, отвезите меня к… – он покопался в кармане и достал листок, на котором утром незаметно написал имя милиционера, одного из обнаруживших Макса П. в посадке.
– Ничего не получится, – Тэсса внимательно и грустно посмотрела на возбужденного мужчину. – Умер.
– Ладно, тогда любого милиционера, который в шестьдесят четвертом служил в тридцать первом отделении милиции?
Глаза женщины расширились, как будто она что-то угадала или вспомнила давно забытое.
– Что? – закричал инспектор, наклонясь к ней горящим лицом.
Тэсса молча вышла из домика Тарасовны. Молча завела мотор и уехала бы, забыв про инспектора, если бы он не вскочил в последний момент в тронувшуюся с места машину. Они вернулись в архив.
Восьмой сон смерти. Попытка проснуться.
… Трое подростков дошли до станции. На той стороне переплетения рельсов темнели зеленью деревья. Макс молча показал туда рукой, Хамид уговаривал спрятаться, но Федя пошел за Максом безаговорочно, тогда и Хамид поплелся сзади.
– Куда мы идем? – спросил он, не выдержав молчаливого шествия.
– Домик для черепахи, – сказал Макс.
– У нее здесь еще и домик свой есть, – пробормотал Хамид, прижав руками сосущую нервную боль в животе. – Она сдохла, а мы несем ее в домик. У нее там, наверное, и свой склеп есть, слуги, хозяйство…
Макс уверенно шел между деревьев, горячий воздух здесь был приятней, чем на открытом пространстве, легкий, с примесью нежного духа молодых листьев и травы. Выбрав одному ему ведомое место, Макс потоптался и стал сгребать сухие ветки с небольшого холмика.
– Дворец черепахи! – Хамид воздел руки к небу, когда рассмотрел нору и выстроенный над ней навес полукругом из больших продолговатых кусков слепленного навоза.
Макс сел на землю, снял с шеи холщовый мешок с дохлой черепахой и осторожно просунул его в нору. Подгреб землю, закрывая вход.
– Спи спокойно, лучшая из лучших черепах! – не унимался Хамид. Федя молчал.
Макс вдруг лег на спину рядом с норой с надстройкой, сложил руки на груди и посмотрел в небо.
– Умру, – сказал он.
– Вставай, не дури, – Федя улыбнулся.
– Умру. Стану черепахой. Уходите.
– Послушайте только, это уже не просто два связанных слова! – завелся Хамид. – Это целый роман.
Сильно сжав веки двумя пальцами, вздохнув при этом глубоко и сладко, Макс вдруг затих. Сползли вниз и замерли повернутые к небу ладони. Мальчики прислушались. В нагрянувшей тишине тело перед ними – огромное и застывшее – не издавало ни звука.
– Эй, кончай, – неуверенно потрогал его Федя. – Вставай, идиот несчастный, вставай немедленно! – Не смей, ты не можешь вот так просто умереть! Я не дам тебе умереть, придурок! Вставай! – он тряс неподвижное тело. – Вставай, пожалуйста, – Федя уже не мог сдержать слез, – я что хочешь для тебя сделаю, ты… ты мне нужен. Ты мне очень нужен, понимаешь, идиот проклятый!
Хамид стал на колени, наклонился и приблизил ухо к лицу Макса. Послушал, закрыл глаза и покачал головой. Тогда Федя оттолкнул его, просунул руку под рубашку, отлавливая сердцебиение, потом тоже наклонился к отечному лицу, всматриваясь с исступлением в закрытые глаза. С его щеки упала капля на веко Макса. Веко не дрогнуло. Обессилев, Федя упал головой на огромную затихшую грудь и вдруг почувствовал покой и нежную радость. Словно кто-то провел невидимым прохладным крылом по лбу. Он встал и пошел, не оглядываясь. Хамид пошел было за ним, ничего не понимая, потом вернулся. Неуверенно пнул ногой большое тело, Побежал за Федей.
