Владимир Болучевский - Танцы в лабиринте
- Хорошо, - растерянно глядя на Элис, пролепетала Лиза.
- Джеки... - Элис смотрела на нее широко раскрытыми агатовыми глазами. Джеки... Итс меднес...
- Элис, помоги ей одеться. - Адашев-Гур-ский взял хозяина дома под локоть и отвел в сторонку. - Леон, вы не должны препятствовать.
- У вас никогда не было своих детей. Вам не понять отцовских чувств. У меня ведь сердце разрывается. Да! Пусть я никогда не видел ее прежде, но я уже успел к ней привязаться. А... зов крови? Его куда девать? Это что, по-вашему, пустой звук? Пустой звук, по-вашему, да?
- Ле-о-он!..- Гурский помахал перед его лицом раскрытой ладонью. - Это я. Как вы себя чувствуете? Вы меня узнаете?
- Конечно, Я абсолютно трезв. Саша... ведь вы же единственный, кому я открыл эту тайну. Самому первому. Неужели вы не помните? Ведь дочь она мне... И мать ее погибла трагически. И у девочки, кроме меня, никого теперь на всем белом свете...
- Хорошо, - вздохнул Гурский. - Мы с вами это знаем. Но, поскольку возникли вопросы, вы ведь позволите уточнить кое-какие детали?
- Безусловно. Уточняйте, я готов.
- То есть вы не против?
- Ну разумеется, ни сколько.
- Хорошо. Мы, в таком случае, Лизу заберем на время с собой. Можно?
- Я пойду с вами, - Леон двинулся к двери.
- Леон, в этой рубашке вы по улице и двух шагов не пройдете.
- Почему?
- Вас арестуют.
- Полагаете?
- Определенно.
- И что же мне прикажете делать?
- Мы сейчас заберем Лизу с собой, - терпеливо втолковывал Адашев-Гурский. - Вы останетесь дома, с гостями. Мы уточним кое-какие детали, и потом я к вам вернусь.
- Обещаете?
- Леон, даю вам слово, что вернусь. Вы мне верите?
- Да. Вам, Саша, я 'верю.
- Вот и хорошо. Петя, - обернулся Гурский к Волкову, - постучись в комнату, взгляни - она там оделась наконец? Сколько ждать-то?
- Так там же Алиса с ней.
- Ну и что?
- Элис, - подошел к двери одной из комнат Волков. - Вы там как, долго еще?
Дверь отворилась, из комнаты вышла растерянная Элис и, вслед за нею Лиза, которая шагнула к Леону и обвила руками его шею.
- Лизонька, девочка... - Леон прижал ее к груди.
- А ведь они похожи, - обернулся к выходящему из ванной Риму Анатолий. Правда?
- А как же иначе, - задумчиво качнул головой Рим, - гены...
- Так. Все. Поехали. - Гурский отпирал входную дверь.
- Всего доброго, господа, - кивнул остающимся Волков. - Приятно было познакомиться.
- Аналогично...- пожал плечами Анатолий.
- Я так думаю, - взглянул на Элис, усаживаясь в волковский джип, Адашев-Гурский, - что мы сейчас к Герману?
- Да, - кивнула она. - В общежитие не надо... пока.
- Уж наверное... - Петр завел двигатель и воткнул передачу.
- Слушай, - затормозив у подворотни Геркиного двора, что на Среднем проспекте Василь-евского острова, возле магазина "Джинн", Петр обернулся к Гурскому, - совсем из головы вылетело... Я же нашел ключи твои. Но, со всей этой канителью, опять дома забыл. Вы давайте к Герману сейчас идите, а я сгоняю и вернусь.
- Так а... что мне там делать-то? Давай, сейчас Герку захватим, заедем к тебе. Я ключи возьму, он - тачку свою. И разбежимся.
- Нет, - Волков взглянул на часы. - Извини, мне вот прямо уже сейчас еще в одно место нужно. Это мои дела, ну... чего объяснять? Ждите меня, короче, у Германа. Я позвоню на базу, ему мои ребята тачку прямо к дому подгонят. Давай. Я быстро.
- Ну давай, - Гурский открыл дверь и вышел из машины.
37
"Вот ведь как бывает, - думал Петр Волков, поворачивая с Университетской набережной направо, на Дворцовый мост. - Живешь себе, книжки всякие читаешь, людей выслушиваешь и считаешь, что все про все тебе известно, все ты уже знаешь. Неточно, правда, в общих чертах, но... Чем таким тебя, в принципе, удивить можно? Хвост у коровы растет книзу. Монгольфьер поднимается кверху, потому что в нем горячий воздух. Кто про коровий хвост сказал? Хемингвей. О! И это знаем. Помним, короче говоря. А кто его Хемингвеем называл? Набоков. И это знаем. Читали. А вот поди ж ты... Лиза. Или Джеки. Она теперь кто? А как она к Леону на шею-то кинулась..."
Он переехал мост, постоял на красном свете светофора, пересек Дворцовую площадь и покатил по Невскому проспекту.
"Хорошо им всем, - посмотрел он на заполненные людьми тротуары. - Живут себе и в ус не дуют. Что ж мне-то Господь хвост так прищемил? Чего мне неймется? Ну давай прикинем - берется нормальная баба (только хорошенькая, естественно, иначе на нее не встанет), и мы на ней женимся. Так? Она, значит, сейчас дома у нас сидит, ждет нас, еду готовит. Па-а-атом, значит... я приезжаю домой, а она уже там. Сидит. И... и она мне говорит: "Здравствуй, любимый! А что так поздно? И что это за люди у нас сегодня ночевали? Тебе тут звонил кто-то, я сказала, что тебя нет дома. Они спросили, когда ты будешь, я сказала - не знаю. А они сказали, что это ничего, они тебя у парадной подождут, такие странные... Раздевайся быстрее, я винегрет сделала". Ну? Во-первых, винегрет я ненавижу. А во-вторых... да пошла бы ты на хер, дура!"
Волков повернул по стрелке на улицу Марата.
"Да, да, согласен. Не все, которые хорошенькие, дуры. Так ведь, если хорошенькая и не дура, то, значит, блядища. С этим мы уже столкнулись. И то сказать, красивая, да умная... на фига я ей сдался со своими заморочками? А готовлю я и сам весьма прилично. Гурский, правда, лучше. Этого у него не отнять. Но не жениться же на нем, на самом-то деле. А про то, что в старости, дескать, стакан воды некому подать будет... Так до нее еще дожить нужно, до этой самой старости. Вон, как я на складе лоханулся. А Гурский на даче. Так что..."
Он въехал в Поварской переулок, остановился у дома четырнадцать и заглушил мотор.
"Что же за мысль у меня была? Хорошая какая-то ведь мысль... Лиза эта, которая Джеки... Я, Гурский в погребе... А ведь грохнули бы их. Как пить дать. Если б я этих пацанов не взял, и приехали бы они туда, на дачу. Парфен да Жигун. Точно грохнули бы. И там же и закопали, в погребе. А меня на складе. Ну так что ж... все под Богом ходим. А! Вот! Вот чего! Под Богом мы все ходим. Под Господом нашим, Спасителем. И не хер из себя чего-то там корчить. На все его воля. Если в тебя стреляют, на оборотку имеешь право, тут и думать нечего. А так... Да пусть они все живут, как хотят! Господь им судья. Ему виднее".
Волков вышел из машины и вошел в парадную.
- Петр Сергеич? - слегка пошатнувшись, кап-два попытался вытянуть руки по швам. - Не ждал. Предполагал секретный вызов.
- Ситуация изменилась.
- Готов ко всему. По всей строгости закона.
- Можно войти?
- Так точно, - Седов отступил в сторонку. - Виноват.
Петр вошел и запер за собой дверь.
- Прошу, - кавторанг взмахнул длинной рукой в сторону гостиной.
- Спасибо. - Волков зашел в комнату и опустился на стул у стола. Продолжаете выпивать?
- Никак нет. Опохмеляюсь. В соответствии с флотской традицией. С петровских времен тянется. Не вправе допустить, чтоб пресеклась.
- Достойно.
- Хлобыстнете грамульку?
- А давайте.
- Есть. - Седов вышел на кухню и вернулся с граненым стаканом, громадным вяленым лешем и пепельницей.
- Вы что же, совсем не курите? - Петр неуверенно крутил в руках сигаретную пачку.
- Так ведь к этому делу смолоду приучаются. А я с юных лет на подводных пароходах... Но вы курите. Это ничего.
- Спасибо, - Петр прикурил сигарету.
- Вот сейчас это дело уговорим, - кавторанг разливал водку по стаканам, потом в баньку сходим осторожно, ну пивка, разве что после баньки, а уж беленькой больше ни-ни. Вы рыбу ешьте, в ней фосфор. Это мне наши прислали, с Волги. Целый мешок. Пьем?
- Пьем, - кивнул Волков.
- За победу?
- За победу.
- Ура?
- Вперед.
Они чокнулись, выпили и, крякнув, поставили стаканы на стол.
- Петр Сергеич. - Седов утер рот тыльной стороной руки.
- Да?
- У меня к вам вопрос. Только честно, как офицер офицеру, можно?
- Конечно.
- Меня расстреляют?
- За что?
- Ну... за измену Родине.
- А вы изменили?
- Пока нет.
- Значит, пока не расстреляют.
- Годится. Выпьем?
- Выпьем.
Седов оторвал жирный кусок рыбьего мяса, положил перед Петром, налил водку в стаканы и поставил бутылку на стол.
- За что пьем?
- Вообще-то Пасха сегодня, - глядя в стакан, сказал Волков.
- Ага-а! Точно... Теща же заходила! А ну погоди. - Кавторанг вышел из комнаты и вернулся с небольшой миской крашеных яиц. - А у меня и из головы вон. У нас тут церковь рядом, ну... в которую Достоевский захаживал, Федор Михалыч, вот она туда святить ходила, еще вчера. Мне занесла, а остальное - жене, в больницу. Ну что, Христос Воскресе?
- Воистину.
- Целоваться-то нам вроде... а?
- Да не с руки как-то.
- Ладно, - кап-два поднял стакан. - Отгуляла бесовня, прищемили ей яйца. Ура!
- Поехали.
Они выпили и, кокнув крашении об стол, стали их чистить.
- Денис Григорьевич, - съев яйцо, Волков вынул из кармана бумажник, достал из него цветную фотографию и протянул Седову. - Кого вы здесь знаете?
