Инна Бачинская - Две половинки райского яблока
– А почему решили, что это его вещи? – спросил Флеминг.
– Все эти вещи… и картина тоже лежали вместе с дневником Льва Ивановича в старинном ящике в запасниках музея уж и не знаю сколько лет, из чего было сделано заключение, что вещи принадлежали ему. То есть по дневнику. Вы же видели дневник, – она повернулась к Флемингу. Тот кивнул.
– А что в дневнике? – спросила я.
– Разные записи – про раскопки кургана, всякие археологические находки, про волка, который прибился однажды зимой, да так и остался… – стала вспоминать Марина. – Про купания в проруби на Крещение. Вообще-то, я не читала весь дневник – так, просмотрела только. Чернила совсем выгорели, почерк неразборчивый, со всякими завитушками. Читать очень трудно.
– Масон или колдун, – задумчиво произнес Флеминг. – И волк… тоже мистика! Волк-оборотень. А может, и то и другое – и колдун и масон!
– А жена не выдержала и покончила с собой, – добавила Марина. – Если муж колдун… какая радость? Но постойте, если его жена покончила с собой, откуда же дети? Кажется, у него были дети. В самом конце дневника детская ладошка, обведенная чернилами…
– Люди иногда женятся по несколько раз, – заметил Флеминг. – Вторая… или третья жена, скажем, не имела ничего против того, что муж колдун. Возьмите, например, Хабермайера! Тоже колдун. А какова популярность среди прекрасного пола!
– Разве он женат в третий раз? – спросила Марина.
Ей никто не ответил, и вопрос повис в воздухе. Флеминг ухмыльнулся – о, женщины с их вывернутой логикой, казалось, говорила его ухмылка. Господин Романо также позволил себе слегка улыбнуться. Гайко, погруженный в свои мысли, подпирал спиной дерево и внимательно рассматривал руины. Он не участвовал в разговоре и, видимо, даже не слушал. Клермон смотрел в сторону. На лице – брезгливость. Кучи мусора и какие-то развалины у черта на рогах никоим образом его не привлекали. Стоило ехать так далеко, думал Клермон, чтобы шляться по помойкам.
– Если это главный вход, то где же тогда была гостиная? И кабинет, где висела картина? – спросил господин Романо.
– Сейчас разберемся, – ответил Флеминг уже от дома. Осторожно пробираясь среди обломков, он подошел к уцелевшей стене. Помогая себе руками, поднялся на остатки фундамента и спрыгнул уже по ту сторону.
– Осторожнее! – запоздало закричал господин Романо.
Нам был виден Флеминг – голова и плечи, – бродящий внутри дома. Вернее, того, что от дома осталось. Я оглянулась – мне внезапно показалось, что в лесу, кроме нас, был еще кто-то. Шевельнулась ветка рядом. Но, как я ни всматривалась, никого не увидела – лес стоял безмятежный, полуоблетевший, изжелта-красный. Некстати разговоры о волках-оборотнях. Я поежилась…
Ни звука не доносилось из дома. Флеминга уже не было видно.
– Грэдди! – позвал обеспокоенно господин Романо. – Ты где?
Молчание в ответ. Ни шороха, ни звука, ни движения. Мы с Мариной переглянулись и придвинулись поближе к господину Романо и Гайко. Клермон демонстративно смотрел в сторону.
– Грэдди! – господин Романо повысил голос. – Что за ребячество!
– Кажется, есть! – голова Флеминга возникла в оконном проеме, и я с облегчением перевела дух. – Идите сюда!
И мы полезли через завалы. Гайко поднял господина Романо с коляски и двинулся за нами. Флеминг, свесившись со стены, руководил движением, указывая рукой, куда нужно ступать.
Внутри дома росла такая же высокая трава, как и снаружи. Только внутри зрелище сорной травы было еще печальнее. Проваленная каменная кладка пола, глубокие ямы, ведущие куда-то вниз, в подвалы, полные воды… Какой-то небольшой зверек – крыса, видимо, – метнулся из-под наших ног и исчез в дыре. Мы с Мариной дружно завизжали.
Флеминг стоял посреди бывшей гостиной, утопая в бурой траве, украшенный репейниками, как орденами.
– Здесь был камин, я думаю, – он указал на отметину, сохранившуюся на внутренней стене. Штукатурка отвалилась, и след от камина четко прослеживался.
– Откуда ты знаешь, что это камин? – спросил господин Романо, озираясь.
– Он указан на плане, – объяснил Флеминг. – Согласно масштабу, от главного хода через холл и гостиную до камина – около шести-семи метров. По отношению к камину окна должны быть вон там, что соответствует действительности. Больше ему негде быть. Но, с другой стороны, дом несколько раз перестраивался.
– А где, по-твоему, был кабинет? – спросил господин Романо.
– На плане кабинет – справа от вестибюля… по другую его сторону. Я думаю, вон там! – Флеминг махнул рукой. – Здесь, похоже, было одно из окон в сад, которое указано на плане. Тут еще сохранились несколько одичавших яблонь. Или чего-то еще, явно фруктового – я не садовник. – Он помолчал, рассматривая битое стекло и развороченную внутреннюю стену. – Здесь давались балы, – сказал через минуту. – Играла музыка, и танцевали красивые женщины. Окна в сад были открыты. А через вестибюль, в кабинете, висел портрет «индуса». Если дело было летом, то горели разноцветные фонарики в саду. А в день рождения хозяина… гм, вашего родственника, Джузеппе, масона и колдуна Льва Ивановича, даже устраивали фейерверк. Или в честь рождения наследника, чья ладошка в дневнике. А у его колыбели сидел, сторожа младенческий сон, большой белый волк.
Мы рассмеялись. Робкое лесное эхо ответило нам…
– Значит, здесь, – задумчиво произнес господин Романо. – Эти стены помнят историю семьи, от которой никого уже не осталось. Так проходит слава земная…
– Чувствуете трепет? – спросил Флеминг со странной интонацией в голосе. – Стены помнят историю вашей семьи, Джузеппе. Софи умерла, не оставив прямых наследников. Теперь вы – единственный хозяин этого дома. – Он сорвал стебель полыни, растер в ладонях, поднес к носу. – Родное пепелище… И что вы собираетесь с ним делать?
Он смотрел на господина Романо, и что-то было в его взгляде… предупреждение? Предостережение? Что-то носилось в воздухе, витало, осторожно помахивая крыльями. Мне казалось, я чувствую легкий сквознячок у себя на лице, что было неудивительно – где еще жить сквознякам, как не в таком месте? А может, прикосновение крыльев… Я провела рукой по лицу. Пальцы нащупали паутинку позднего бабьего лета, случайно залетевшую из леса и попавшую в заколдованное пространство мертвого дома. Мертвого? Я снова поежилась…
– Предлагаю подумать хорошенько, – произнес Флеминг, и я вздрогнула. – Прежде, чем предпринимать… какие-то шаги.
Господин Романо не ответил.
– Ой! – вскрикнула вдруг Марина. – Смотрите, кот!
К нам подходил, неторопливо и важно пробираясь сквозь траву, крупный черно-белый кот. Подойдя совсем близко, поднял морду, окинул нас янтарными глазами и мяукнул сипло, как будто спрашивал, кто мы такие и что нам здесь нужно.
– Это не кот, – сказал Флеминг. – Это бывший волк, прибившийся из лесу… Сторож.
– Ладно, дети мои, – подвел черту господин Романо. – Кот как кот, дом как дом. Дома, побывавшие под бомбежкой, как правило, выглядят безрадостно. Бедный дом… Вообще, должен заметить, что вещи, брошенные людьми, выглядят жалко. Человек придает смысл вещам, не правда ли, Клермон?
Клермон только пожал плечами. Ему было все равно.
– Я предлагаю, – продолжал господин Романо, – сделать пару снимков, а наш романтик Флеминг сравнит их с планом и определит наверняка, где был камин, а где – кабинет с картиной. Кстати, о картине. Мариночка, мы не могли бы увидеть картину… прямо сейчас? А потом приглашаю всех присутствующих на ужин. В любое место, которое вам нравится. Согласны, девочки?
Глава 20
Чудеса
Она цвела, как анемон,
Под лаской царственного друга.
Но часто плакал от испуга,
Умом царицы ослеплен,
Великолепный Соломон…
Володя Маркелов исчез. Без следа. Я несколько раз звонила ему, но мне так никто и не ответил. Соседка, прогуливающая толстого кота на поводке и в ошейнике, долго думала, а потом ответила, что в двадцатой живут какие-то новые люди, тут полно новых, кто сейчас дома – не знает, не видела.
– Правда, зайка? – обратилась она к коту. Толстый, как подушка, серый кот задрал голову кверху и ответил «мр-р-р», видимо, соглашаясь с хозяйкой. – Мы не видели! – повторила соседка.
Я поднялась к себе. Господин Романо и компания отправились в музей, а мне было приказано выбрать самое красивое из своих платьев и быть готовой к восьми часам – мы едем ужинать. Не куда-нибудь, а в «Английский клуб». А это вам не фунт изюму, как любит повторять Флеминг.
Почему, Наташа, «не фунт изюму», спрашивал Флеминг. При чем тут «фунт изюму»? Как это будет по-английски? «No kidding»[5], – неуверенно отвечала я. Поговорки, пословицы и вообще фольклор – это вам не учебник, где все как дважды два четыре. Это как жизнь, где дважды два часто пять или даже шесть…
