Андрей Зотов - Разлюбовь, или Злое золото неба
– Я все понимаю, Александр Викентьевич. Поэтому и спрашиваю – сколько? Не стесняйтесь, говорите сумму.
Он подумал, погрузив руки глубоко в карманы и подняв лицо к небу. Не думаю, что он слишком уж востребован – скорее всего, живет на пенсию, кушает овсяную кашу. Эрдель почувствовал натяжение поводка и остановился. Дождик моросил все так же еле заметно, народу было мало кругом, и где-то дребезжали невидимые трамваи. Рабочий день в разгаре, все делом занимаются, один я неизвестно чем.
– Если вас, конечно, не затруднит, молодой человек, то я хотел бы получить пять тысяч рублей.
Всего-то!
– Доллары вас устроят? – спросил я.
– Да, разумеется… Знаете, за всю свою достаточно интенсивную жизнь мне ни разу не попадались фальшивые денежные купюры. Говорят, их немало в Москве.
– Деньги верные, Александр Викентьевич, – сказал я и неловко сунул ему в руку двести долларов. Теперь понятно, почему он не скинул расшифровку целиком – денежки хотел получить. Собственно, это и сразу было понятно.
– Благодарю вас. – Он долго шарил за пазухой, наконец, достал большое кожаное портмоне, убрал деньги, а оттуда вынул вчетверо сложенный лист бумаги. – Он? – спросил сам у себя, разворачивая-сворачивая лист. – Он! Прошу вас. Если еще будут нужны какие-то консультации – звоните. Чем смогу, помогу.
– Чуть не забыл, Александр Викентьевич. – Не читая, я спрятал листок в карман. – Вам о чем-нибудь говорит фамилия Маркель?
Фомичев переменился в лице.
– К сожалению, да. – Голос его сделался сух, губы поджались. – Надеюсь, вы не имеете к нему отношения?
Так. Фамилия Маркель ему явно не по душе. Почему?
– Ни малейшего, Александр Викентьевич, – чистосердечно сказал я. – Прошу вас не в службу, а в дружбу – буквально два слова об этом человеке. В самых общих чертах. Кто он такой?
– Гангстер, – тут же охарактеризовал Маркеля Фомичев. – В прошлом веке было в большом ходу это слово – гангстер. Это как раз о Маркеле. Он гангстер с большой дороги. Мерзкий, продажный, беспринципный человек, для которого нет ничего святого. Это он украл «Диду» Леонардо да Винчи. Говорят, что смерть Иосифа Муньоса тоже на его совести. Слышать о нем не хочу. – Фомичев сменил тон. – Привет от меня Ивану Францевичу, если свидитесь.
Он церемонно протянул мне ладонь, я пожал ее со всей осторожностью.
– До свидания, Александр Викентьевич! Спасибо вам.
– Приятно было познакомиться.
Криптолог легонько встряхнул поводком, как встряхивает вожжами возница, и эрдель послушно побрел дальше, увлекая хозяина за собой. А я пошел в обратную сторону, на ходу разворачивая листок. Мне было невтерпежь в него заглянуть.
Это был полный текст послания, безупречно отпечатанный на хорошем лазерном принтере кеглем номер 12; шрифт – Таймс Роман Сир. Я быстро пробежал его глазами и вернулся в начало, чтобы дословно проверить, насколько сильно оригинал отличается от моей редактуры. Оказалось – почти не отличается.
Вот что я там прочитал.
«Золотишко не принесло нам счастья, а наоборот – одни только беды. И иногда, право слово, хотелось начать жизнь заново, помимо этого золота, будь оно неладно. В конце концов я принял решение. Сегодня, 12 февраля 1906 года, в полночь, с помощью „Валдая“ я отправляю все, что у меня есть, в небо.
Ровно через сто лет, день в день, если такой настанет и кто-нибудь из нас будет жив-здоров и ровно в полночь окажется в моем логове, он станет свидетелем возвращения «Валдая»… Теперь о самом главном…
В «Валдае» не будет драгоценностей, но там будет кое-что более ценное. Ответив на мой вопрос, ты в конечном счете получишь то, что желаешь. Разумеется, если ты ответишь мне честно. Вернее, не мне, а себе. Только знай, что за все надо платить. Желательно успеть это сделать еще на земле».
И – дата.
Как раньше писали в романах, глубокое разочарование постигло меня. Честно говоря, я рассчитывал на что-то другое – я думал, что прочитаю все до конца и въеду-таки в суть, в принцип, в алгоритм всего этого действа под условным названием «прилет и отлет „Валдая“. Да и о золотишке, грешным делом, я тоже подумывал. Где оно, в самом-то деле? Но это-то ладно, Бог с ним, с золотом, а вот всего остального, самого главного тут не было – объяснения сути происходящего: не было ни в словах, ни за ними.
Или было, просто я такой тормоз? Слишком реальный и оттого беспробудно тупой тормоз, до которого не доходят очевидные вещи? Впрочем, не такие уж они и очевидные, скорее наоборот…
Ладно, попробую вычленить из клубка какой-нибудь узел, то есть вопрос, и попытаюсь на него ответить. Например, этот. Совершенно не понятно, каким образом мое желание может осуществиться реально. Волшебных палочек не бывает, равно как и золотых рыбок, так почему я должен верить, что оно осуществится? А если бы я попросил третье ухо или должность президента Мадагаскара?..
(Да, что-то слишком много во мне сегодня скепсиса и здравого смысла. Наверное, просто жалко денег, которые я отдал Фомичеву.) Я убрал бумажку в карман и закурил. Не пойму, почему я должен принимать все это на веру?
Стоп! Никто не заставляет меня этого делать – ведь правильно? Это я сам, своими собственными руками, создал себе проблему и пытаюсь ее так или иначе решить. Точнее, я ее не создавал, просто подключился к чужой проблеме, и она каким-то образом стала моей. Не пора ли все это похерить? Двести баксов вон отдал ни за что ни про что… Лучше бы я их просидел в каком-нибудь «Летчике Дао»… Блин, если рассказ генерала – правда (а какой смысл ему врать?), то надо как можно скорее закрывать тему. Какие-то очень опасные материи тут задействованы, непонятные, чужие, как в фильме «Нечто». Оно мне надо?
Я купил в палатке бутылку пива и, разглядывая огромную рекламу стиральной машины «Индезит», вознесенную над дорогой, услышал, как звенит в кармане мобильный.
– Привет, – сказала ты, и я даже поежился от неожиданности. Ты застала меня врасплох.
– Привет, Аня. Рад тебя слышать.
Ты звонила с мобильного, и там, на твоем конце несуществующего провода, шумела вода, и я вдруг опять вспомнил ту ночку в подольской гостинице, и как ты сидела в горячей ванне, а я все подливал кипяточку, а ты монотонно твердила одно и то же: «Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, люблю…»
– Как живешь? – спросила ты нараспев («Как живё-ушь?»).
– Живу хорошо.
– А где?
– В комнате, Аня. Большая светлая комната на втором этаже кирпичного дома.
Ты помолчала. Перестала шуметь вода. Вот ведь как бывает: одно мгновение – и тебя нет у меня, один звонок – и ты вдруг будто бы рядом. Хотя какое там рядом! Столько между нами руин!
– Пишешь что-нибудь?
Не сыпь мне соль на раны, Анечка, и без того тошно.
– Роман написал, – зачем-то соврал я.
– Ух ты! – Ты удивилась. – А как называется, Андрюш?
Андрюш!
– Рабочее название «Разлюбовь», – врал я дальше голосом слегка усталым (роман как-никак написал!) и чуть-чуть небрежным (это, мол, для меня пара пустяков). – К лету выйти должен.
– Ух ты! И где?
– В издательстве «Астрель». Знаешь такое? – К чему все это вранье? – Еще фильм по моему сценарию запускается, – спохватился я. – Помнишь, я тебе рассказывал: «Море дождей и слез». Мыльников будет снимать. Знаешь Стаса Мыльникова? Он еще «Нику» в том году получил.
– Конечно, знаю. «Пиратов XXI века» снял с Игорем Мудогориным в главной роли. Значит, дела пошли в гору, Андрюш?
«Да уж, пошли! – горько подумал я и не стал пить пиво, поставил его на асфальт. – Если они и дальше так пойдут…»
– Давай встретимся? – просто сказала ты, и я еще не успел ответить «Давай», как подумал, что ничего хорошего от этой встречи не жди. Почему я так подумал? Да и не я это вовсе подумал, а тот, внутри которого я находился: мой саркофаг, моя отушевленная атмосфера, оболочка, личина, крепость моя.
– Давай, – сказал я.
– А когда ты можешь? – В голосе твоем скорее деловитость, чем желание меня увидеть. Или мне это кажется?
– Когда? Да хоть сейчас.
– Нет, не сейчас. Часиков в шесть вечера на нашей лавочке, хорошо?
И в трубке пошли гудки отбоя. Ты даже моего согласия не дождалась, так была уверена в себе, что ли?
Впрочем, какая разница.
Без двенадцати два. Надо срочно ловить машину и ехать за деньгами, ну и переодеться как следует: все-таки сценарист энд романист, а не хухры-мухры.
Мохов жарил на кухне рыбу – ее запах проникал во все закоулки квартиры, в том числе и в мою комнату. Черный кот Фокс, местный четвероногий авторитет, нагло лежал на моей кровати, вытянувшись во весь свой бандитский рост. Его бы за руль «бумера», сигарету в зубы и волыну за пояс.
– Балдеешь, котяра? – сказал я ему, раздеваясь. Он улыбнулся и ничего не ответил.
Полпятого я уже спускался в метро, купив в подземном киоске девять тюльпанов. На мне был новый стильный костюм в еле заметную полоску, рубашка от Бена Шермана и вязаный галстук из какого-то дорогущего магазина. С учетом кожаных ботинок, недавней модельной стрижки и светлого – нараспашку – плаща выглядел я тысячи на две долларов. Собственно, что и требовалось доказать. Чувствовал я себя в этом прикиде не слишком уютно, мне бы джинсы, кроссовки и старый верный «пилот», но ладно, фраернемся, раз уж на то дело пошло.
