Григорий Славин - Чумовой рейс
– В папочке. В синей. В сумке она лежала между креслом и стеной.
– Ах вы, суки…
Мимо Гриши просвистел топор. Сокрушив красное дерево, Жидков выдернул его и облизнулся.
– Добрались, следопыты… Ну и что мне с вами теперь делать? Привязать к якорю и якорь бросить?
И резко взмахнул оружием.
Отшатнувшись в сторону, Гриша колоть не стал, а просто врезал Жидкову черенком копья в челюсть. Бывший губернатор по инерции стремительно преодолел расстояние до противоположной стены. Там он в ярости оттолкнул ногой столик. С него рухнула на паркет ваза, и Евгений Петрович, разъярясь окончательно, рубанул топором по какой-то деревянной морде на стене. Полмаски отвалилось, отчего оставшаяся часть стала выглядеть вполне цивилизованным лицом.
– Одного понять не могу. Не могу, хоть убей! Она же обманула тебя, унизила!.. Она – унижение твое! Как можно голову класть за такую?! Так что ты сейчас здесь делаешь?!
– Она ошиблась, – сказал Гриша, сжимая рукой сочащуюся из плеча кровь – Жидков все-таки сумел достать его краем лезвия. – Она просто ошиблась.
Взбешенный Жидков, чье оружие было короче, выставил топор перед собой и ринулся на врага, как матадор.
Жизнь Грише, стоявшему у стены и не имевшему возможности совершить маневр, спас охранник Жидкова. Он вбежал в комнату спасать жизнь хозяину и в благодарность за это получил от него топором в грудь. Удар был силен, и инерция, заставляющая охранника двигаться к иллюминатору, понесла туда и Жидкова. Он хотел бы лишиться этого союза, но топор застрял глубоко.
Потрясенный увиденным, Гриша бросился к противоположной стене и встал между Жидковым и начинающей приходить в себя Кирой.
Из уст Жидкова рвались проклятья. Он дергал рукой, стараясь выдернуть из своего человека топор. Наконец у него получилось. Он посмотрел на него, дымящегося свежей кровью, и глаза его подернулись сумасшедшей пеленой.
Выстрелы на первом этаже, пока наверху шла рукопашная, сначала поредели, а потом их не стало слышно вовсе. Откуда-то из глубины коридора доносились лишь неразборчивые крики. Гриша не хотел думать о приятелях, потому что ему тут же представлялись они, беззащитные, лежащие вповалку в луже крови с заострившимися чертами лиц и немигающими глазами.
– Порублю, – неожиданно спокойно сообщил Жидков, глядя на кровь, капающую с хищно блестящего лезвия. – Сначала девку, потом героя. Тела скормлю акулам.
От рассудительности такой Гриша почувствовал на спине холодок. Он знал, как нужно драться с Жидковым, но плохо понимал, как это делать с Жидковым-сумасшедшим. Поглядывая то на дверь, то на Киру, сидящую на полу и пытающуюся догадаться, что происходит, он ждал.
Долго делать это ему не пришлось. Подсчитав где-то в глубине себя, что это самый удобный момент для атаки, Жидков заорал как ошпаренный и бросился. Но не на Гришу, к чему тот был уже готов, а на Киру.
Ударив копьем по топорищу, Гриша изменил направление страшного оружия, и топор, пробив почти насквозь брусок паркета, застрял в полу.
– Ненавижу! – душераздирающе закричал Жидков и, побагровев лицом, рванул топор на себя.
Увидев сквозь потеки пота, как лезвие, взметнувшись к потолку, несется по направлению к голове жены, Гриша бросился всем телом вперед и на противоходе завалил хозяина судна на спину.
Эта борьба напоминала схватку львов, один из которых был страшен в гневе, а второй в бешенстве. Два огромных тела катались по полу, звуки ударов оглушали Киру, невидящими глазами наблюдающую за дракой.
Гришина рубашка была разорвана в клочья, Жидков то и дело впивался в тело врага зубами, как собака, и сквозь напряжение схватки Гриша думал о том, что, если останется жив, то нужно будет обратиться к судовому врачу для инъекции от бешенства.
Перевалив Гришу через себя, Жидков победно заурчал и стальной хваткой сжал горло оказавшегося под ним противника. Рот его был распахнут, с губ капала кровавая слюна, и временный амок, поразивший его сознание, утраивал силы…
Что касается Гриши, то его силы покидали. Ему хотелось крикнуть Кире: «Вмажь же чем-нибудь ему по башке!» – но горло было перехвачено и силы иссякали…
В глазах его зачастили какие-то кадры, и он, полагая, что это те самые, последние, о которых так много говорят, пригляделся и вдруг увидел невероятное: вот он рядом с Кирой, она улыбается, он держит ее за руку… вот она поворачивается к нему и что-то говорит…
«Дурацкие кадры! – подумал Гриша, в голове которого от недостатка кислорода образовались сумерки. – Дурацкие!.. Чего это она мне улыбается?! Я с ней еще не поговорил…»
Чем старше он становился, тем чаще задумывался над тем, сколько времени судьбой ему нарезано и как он будет уходить с этой планеты. В такие минуты ему грезились то пожилая, но очень красивая женщина, сидящая с тремя его сыновьями по все стороны его кровати, то длинноногая и очень известная блондинка из Голливуда, с криком скорби бросающаяся в яму вслед за его гробом, то он, стареющий, не желающий травмировать свою семью, уходит на яхте в кругосветное плавание, чтобы почить во глубине моря…
Понимая, что это последний момент его жизни, Гриша собрал в кулак все силы, что в нем еще оставались, и перевернулся вместе с Жидковым на бок. Еще одно мгновение, и он, окрыленный успехом, вскочил на ноги.
Сил для удара у него уже не оставалось, у хозяина дома таковых было хоть отбавляй.
– Сначала тебя дрюкну, – услышал Гриша, – потом суку эту! Нет, я ее все-таки сделаю! Сделаю во что бы то ни стало! На лайнере шухер, пассажиры в панике, но у меня все равно прекрасный день заладился!..
И Гриша почувствовал сначала удар в бок, от которого его переломило пополам, а потом в спину, отчего он отлетел в угол и перевернулся. Он как мог быстро поднялся с пола и прислонился к стене.
Следующий удар ногой едва не вышиб из него сознание. Хозяин «Ганимеда» удачно угодил ему в грудь, и Гриша, скользя по стене, завалился на бок.
И тут же встал, заставляя себя поднять руку и стереть с глаз кровь.
И снова увидел перед собой оскаленное в натуге удара лицо Жидкова, но на этот раз радовать его точным попаданием отказался. Шагнув в сторону, он услышал рядом с собой удар ноги о стену и тут же, схватив хозяина дома за одежду, с ревом поволок его к противоположной стене.
Столкновение с ней оказалось столь мощным, что даже он, перед которым была подушка из трясущегося, но невероятно сильного тела Жидкова, испытал потрясение и задохнулся.
А тот, который встретил стену спиной, хрюкнул, брызнул Грише в лицо слюной и на мгновение потерял концентрацию.
– Привет морякам Северного флота от доблестных защитников Севастополя!.. – прохрипел он, всаживая ногу в живот Жидкова…
Глава 20
Два часа. Столько оставалось до прибытия в Стамбул. Случившийся на лайнере ажиотаж был на руку четверым друзьям. Оглушенные событиями пассажиры выходили на связь с родственниками и знакомыми, о событиях на судне знали все, и уже не нужно было беспокоиться об извещении турецкой полиции. Антоныч был уверен, что, как только «Ганимед» появится близ Стамбула, вход в гавань ему тут же будет прегражден военными или полицейскими кораблями. То есть на одном лайнере Жидков шел навстречу неприятностям, а его враги – к свободе. Слава дорого заплатил бы за то, чтобы Жидкова пленить и оставить взаперти до прибытия в пункт назначения. Но не было времени выбирать, нужно было уносить ноги. И они остановились на последнем.
Кира отдыхала в каюте Зизи и Гермеса, там же остались и Гера со Славой. Пауза была весьма кстати.
Сидя в полумраке ресторана, Антоныч с Гришей тянули из высоких стаканов пиво, слушали медленную музыку, и им не хотелось ни о чем думать. Войны больше не будет. Жидкову война сейчас невыгодна. Нужно спрятать наркотики, другую контрабанду, в существовании которой никто не сомневался, скрыть каким-то образом следы военных действий на корабле. В общем, хорошенько подготовить судно к осмотру. Война будет потом, в Москве. В ресторане, кроме них, находилось еще семь или восемь человек. Две молодые пары, не нашедшие лучшего развлечения, кроме как сидеть в искусственных сумерках и пить «Хайнекен». Впрочем, как справедливо решил Антоныч, каждый отдыхает так, как того достоин.
– Я до комнаты, что напротив дамской, и обратно, – сообщил другу Гриша и поднялся из-за стола.
Антоныч проводил его взглядом до самых дверей тыльного служебного помещения. Расположение комнат и он, и Гриша знали хорошо. Примелькалось. Застенчивую Милен Фармер сменил в динамиках Маршал со своим «Особым режимом». Если раньше был слышен перезвон пивных стаканов, то теперь не было слышно ничего. В каждом уголке уютного бара был Маршал.
Антоныч почувствовал, что происходит что-то нехорошее, когда миновали семь минут отсутствия Гриши. Откинув в сторону стул, он решительным шагом прошел мимо стойки бара, туда, где красовалась резная дверь из темного дерева. Дверь, в которую пять минут назад зашел Гриша.
