Джеймс Чейз - Том 26.Это - серьезно. Сувенир из клуба мушкетеров. Вплоть до убийства президента.
— Мистер Криди вас вызовет, — степенно произнес мажордом и плавно, словно передвигаясь на колесиках, вмонтированных в его подошвы, удалился.
Положив шляпу на колени, я присел на свободное место и стал смотреть в потолок. Деловые люди, устав глазеть на меня, вновь погрузились в состояние транса.
Ровно в половине четвертого дверь распахнулась, и на пороге возник моложавый мужчина с коротко стриженными волосами и волевым подбородком. Он был облачен в черный пиджак, серые твидовые брюки и темно-синюю сорочку, которую, как лезвием, разрезал узкий черный галстук. Бизнесмены вытянулись в креслах и застыли, словно охотничьи собаки при виде дичи.
Неприветливые глаза вошедшего прошлись по приемной и остановились на мне.
— Мистер Брэндон?
— Я.
— Мистер Криди просит вас зайти.
— Прошу прощения, мистер Хаммершальд, — сказал один из дельцов. — но я жду с двенадцати. Вы сказали, что следующим на прием пройду я.
— Разве я утверждал нечто подобное? — Хаммершальд посмотрел на него подчеркнуто безразличным взглядом. — К сожалению, мистер Криди полагает иначе. Теперь, господа, он не освободится до четырех.
Мы вошли во вторую приемную, несколько меньшую по размерам, чем первая. Здесь, возле массивной двери из полированного красного дерева, Хаммершальд остановился.
— Брэндон здесь, сэр! — приоткрыв дверь, сказал он. Потом, отойдя в сторону, пропустил меня вперед.
2Офис Криди напоминал рабочий кабинет печальной памяти Бенито Муссолини, фотографию которого мне довелось как-то видеть в «Таймсе». В длину он достигал футов шестьдесят, освещался двумя широченными окнами, из которых открывался исключительный вид на море и часть залива. В дальнем углу стоял письменный стол, по размерам не уступавший бильярдному столу. Еще я обратил внимание на несколько резных кресел и две потускневшие картины на стене, принадлежавшие, вероятней всего, кисти Рембрандта.
За столом, сдвинув на лоб очки в роговой оправе, сидел маленький тщедушный человечек. Он был лыс, как колено, его костистый, казавшийся твердым череп обрамляла реденькая бахрома из седых волос. На худом, с мелкими чертами личике застыло напряженное выражение, которое подчеркивали запавшие щеки и плотно сжатый ротик. Лишь серые глаза, излучавшие незаурядную силу, свидетельствовали о том, что представший передо мною человек, несомненно, принадлежал к сильным мира сего.
Он впился в меня немигающим взглядом, и я почувствовал себя так, будто меня поместили в рентгеновский аппарат и теперь стараются просветить насквозь и даже глубже.
Пока я шагал по ковру через весь кабинет, он продолжал гипнотизировать меня, уподобившись удаву в клетке, и, когда я добрался до стола, кроличье мое тело было влажным от пота. Откинувшись в кресле, он разглядывал меня теперь уже с близкого расстояния, как смотрят на отвратительную сине-зеленую муху, угодившую в суп.
— Что вам здесь нужно? — произнес он. Голос звучал необычайно мягко и женственно. Криди, по-видимому, полагал, что, морально подавленный, уничтоженный продемонстрированным презрением, я встану чуть ли не на колени, чтобы изложить суть своего дела. Однако ожиданиям питона не суждено было сбыться — кролик, если его заставляли обстоятельства, мог и зубы показать.
— Меня зовут Брэндон, — бодро начал я. — Я родом из Сан-Франциско. Четыре дня назад вы наняли моего компаньона по детективному агентству «Стар».
Худое лицо Криди оставалось бесстрастным: оно было таким же маловыразительным, как задняя стенка автобуса.
— Что заставило вас предположить, что я его нанял? — осведомился он нарочито безразличным тоном, в котором однако мое натренированное ухо заметило фальшивую нотку.
Хотя вопрос и был задан осторожно, я почувствовал, что толстосум и сам не вполне верит своим словам. Прежде чем пустить в ход тяжелую артиллерию, Криди решил, очевидно, провести предварительную разведку боем.
— Мы ведем письменный учет наших клиентов, — не моргнув глазом, соврал я. — До того, как уехать в Сан-Рафаэль, Шеппи записал в журнал, что вы его наняли.
— Шеппи? Кто это такой?
— Мой компаньон. Человек, которого вы наняли, мистер Криди.
Он облокотился о стол, сцепил пальцы рук и положил на них свой заостренный подбородок.
— Я нанимаю двадцать — тридцать человек в неделю, — сказал он, — но среди них, насколько я помню, не было никого по фамилии Шеппи. Тем более непонятно, какое отношение к этому имеете вы. Я спрашиваю еще раз: что вам от меня нужно?
— Шеппи, фамилии которого вы не помните, был убит сегодня утром. Я полагаю, что смогу закончить дело, над которым он для вас работал.
— И над каким же делом для меня он работал?
Я знал, что рано или поздно разговор коснется этой самой уязвимой стороны вопроса. Криди, как выяснилось, не собирался за здорово живешь раскрывать свои карты.
Но я тоже не первый год замужем.
— Вы знаете об этом больше, чем я.
Откинувшись в кресле, он несколько секунд усиленно барабанил пальцами по столу. Хотя выражение его лица было по-прежнему непроницаемым, я знал, что голова нувориша лихорадочно работает. Наконец он нажал на кнопку звонка.
Дверь немедленно отворилась, и в кабинет вошел Хаммершальд. Он должен был ожидать вызова непосредственно за дверью, иначе мгновенное появление объяснить было невозможно.
— Херц, — сказал Криди, не взглянув на вошедшего.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Хаммершальд и исчез с быстротой молнии.
Криди продолжал барабанить по столу, но теперь его взгляд был обращен вниз.
Мы просидели в относительной тишине около минуты, затем раздался легкий стук, и в отворившуюся дверь вошел приземистый, коренастый мужчина. Я обратил внимание, что его правое ухо разорвано и прилегало к голове настолько плотно, будто кто-то шваркнул по нему кувалдой: ни один кулак не способен нанести удар такой силы. Его расплющенный нос растекся по физиономии, как желток на сковородке, колючие глазки горели неистовством. На воротник густой гривой ниспадали иссиня-черные волосы. Ни дать ни взять — орангутан. И не просто орангутан, а злобный орангутан. Херц был одет в коричневые с желтоватым оттенком брюки и белый спортивного покроя пиджак, из-под которого виднелся ярко расцвеченный галстук.
Но двигался он не как человекообразная обезьяна скачками, а стремительно и бесшумно, как балетный танцор.
Выставив вперед острый, как наконечник пики, подбородок, Криди кивнул в мою сторону.
— Посмотри на этого человека, Херц, — сказал он, — и запомни его хорошенько. Может быть, тебе придется им заняться. Если, конечно, он не окажется умнее, чем выглядит на первый взгляд.
Вперив буравчики-глаза, Херц изучал меня несколько секунд. На его искалеченной физиономии не дрогнул ни один мускул.
— Я узнаю его при любом освещении, босс, — ответил он сипло.
Криди жестом приказал своему орангутану выйти. Когда тот бесшумно ретировался, я небрежно поинтересовался:
— Он должен превратить меня в отбивную, или я ошибаюсь?
Не ответив, Криди снял очки и, вытащив белоснежный носовой платок, начал тщательно протирать стекла.
— Не выношу частных сыщиков, — сказал он некоторое время спустя и посмотрел на меня исподлобья. — Я считаю их никчемными людишками, вымогателями и шантажистами. Я не нанимал вашего компаньона Шеппи, и мне в голову никогда не могла прийти столь абсурдная мысль. Я советую вам немедленно исчезнуть из нашего города. Чтобы избавиться от назойливых типов вроде вас, я иногда прибегаю к помощи Херца. Это экономит время и бережет мою нервную систему. Херц — удивительный экземпляр человеческой породы, он твердо верит в то, что я его облагодетельствовал. Если я говорю, что мне докучает такой-то человек, он считает своим первейшим долгом так воздействовать на наглеца, чтобы тот прекратил свои домогательства. Я никогда не спрашивал, как он добивается этого, но еще не было случая, чтобы Херц не оправдал моих надежд. Именно так обстоит дело, мистер Брэндон. Я не знаю вашего Шепни, и я, безусловно, не нанимал его. Не желаю иметь ничего общего с вами. Можете идти.
Я улыбнулся. Если вначале вся обстановка в доме этого боа-констриктора, даже его пронизывающий взгляд, действовали мне на нервы и против воли внушали какой-то подсознательный страх, то теперь от этого не осталось и следа. Сейчас загнанный в угол кролик ощущал лишь справедливое возмущение и злость, и это было моим сильнейшим оружием.
— Послушайте теперь меня, — ответил я, крепко опершись о стол одной рукой и глядя ему прямо в глаза. — Я-то думал, вы умнее и понаходчивее, мистер Криди, чем оказались на самом деле. До нашей встречи мне было неизвестно, нанимали вы Шеппи или нет, теперь я твердо знаю, что нанимали. Когда я звонил вашему секретарю, то был уверен, что вы меня не примете. Стоит ли человеку вашего положения тратить время на мелкую букашку; какого-то частного сыщика, если, конечно, у этого человека нет серьезных причин для беспокойства? Не дают, как говорится, тревожные думы уснуть по ночам. Но вы поступили иначе: вам не терпелось выяснить, что же я все-таки знаю. И вы приняли меня в обход других, куда более важных посетителей, ожидающих вашего внимания уже несколько часов. Неужели непонятно: вы чего-то боитесь, да так сильно, что страх мешает вам трезво рассуждать. Вам пока везет: я знаю очень мало, и вы убедились в этом. И тогда решили не церемониться со мной. Чтобы я больше не мозолил вам глаза, задумали припугнуть как следует. Для этого вам понадобилась ваша дрессированная обезьяна, будто только что вылезшая из камнедробилки. Но я не собираюсь доставлять вам удовольствия и не уеду из города, пока не разберусь до конца в причинах гибели друга.
