Марина Ефремова - В омут с головой
— Не знаю. У меня, как в песне получается. «Уж я к ней и так и эдак, со словами и без слов. Обломал немало веток, наломал немало дров», — пропел журналист, тяжело вздохнув.
— Не страдай. Все образуется, — постарался утешить Алешка.
— Надеюсь, — согласился Андрей, — сколько нам еще осталось?
— Да часа два, думаю. Поспи, если хочешь.
— Не хочу. Весь кайф поломал. Расскажи-ка мне лучше, чего нарыл за эти дни, накопал.
— Да еще и рассказывать-то не о чем. Ничего нового. А что было, ты уже знаешь.
— Не все.
— В смысле?
— В том смысле, что, например, ты мне не рассказал о взаимоотношениях между Ольгой Орловой и Сергеем Татуриным.
— Но ты же как-то об этом узнал?
— Узнал. Останови, мне надо выйти.
Алешка выехал на обочину и притормозил. Андрей, крякнув, вылез из машины и побежал в лес. Алешка смотрел на этого несколько неуклюжего крепыша, неловко перепрыгивавшего через лужи на дороге, и думал, что, видимо, он совсем неплохой журналист, коли, пользуясь собственными способами, ведя свое расследование, буквально наступает теперь Алешке на пятки.
Андрей вернулся через несколько минут. Сел на переднее сиденье рядом с Алешкой, достал из бардачка сигареты, закурил, предложил сигарету Алешке; получив отказ, нисколько не удивился и спокойно спросил:
— Ты пытался анализировать то, что произошло?
— Угу, — промычал Алешка, не отрывая глаз от дороги.
— И к какому выводу пришел?
— К такому, что я не умею анализировать. Мне иногда кажется, что я вообще думать не умею — все идет на уровне подсознания. Чувствую, что надо пойти туда-то и сделать то-то, а зачем, не знаю.
— Ты, наверное, экстрасенс.
— Не знаю, как это называется, уверен только в одном: если доверяюсь своему чувству, всегда поступаю правильно.
— А что тебе подсказывает интуиция в деле «Орловых — Татуриных», или там глухо?
— Не глухо, а пока смутно. Туман. У меня ощущение, что я как ежик в тумане. Видел такой мультик? — Андрей кивнул. — Будто брожу, как ежик, кричу, зову медвежонка, лошадь ищу, а на самом деле нужно только руку протянуть. И вот она — большая и теплая.
— И когда же этот туман рассеется?
— Скоро.
— А в Первопрестольную мы мчим тоже благодаря твоей интуиции?
— Угу. Чувствую, что должен это сделать.
— Что именно?
— Предложение Лине, — ответил Алешка, удивляясь, что Андрей сам до этого не додумался.
— А если она не захочет?
— Захочет, захочет! Только, понимаешь, что-то ее удерживает, чего-то она боится.
— А ты не знаешь — чего?
— Не знаю, — насторожился Алешка, — а ты знаешь?
— Нет, — попытался Андрей развеять его подозрения.
Алешка съехал на обочину, заглушил двигатель и, опираясь на баранку, повернулся к Андрею.
— Что все это значит? Есть что-то такое, чего я не знаю, но должен знать?
— Я ничего не знаю, — твердо ответил Андрей. А потом дрожащими руками достал из пачки сигарету и нервно закурил. И, ощущая на себе испытующий взгляд, сказал: — И не надо смотреть на меня, как Дзержинский на преступный элемент. Я в самом деле ничего не знаю.
— Андрей, — начал Алешка уверенным голосом. — Я же вижу, что вы все от меня что-то скрываете, не договариваете. Я тебя прошу…
— Нет и не проси, — отбивался Андрей.
— Тогда мы будем стоять здесь. И никуда не поедем.
— Слушай, старик, ну в какое положение ты меня ставишь?
— Плевать я хотел на твое положение, я сам в интересном положении. Пойми, дурилка картонная, я люблю ее. Не хочу причинять ей боль — поэтому должен знать, чем могу ей навредить. Рассказывай, а то высажу прямо здесь, — полушутя-полусерьезно рассердился Алешка.
— Во-первых, это моя машина, — гордо заметил Андрей. — Во-вторых, сам-то ты как назвал меня.
— А в-третьих? — поторопил Алешка.
— А в-третьих, я не могу.
— Можешь, должен!
Андрей задумался на минуту, потом загасил сигарету в пепельнице.
— Я сам вчера проводил Лину на вокзал, отговаривал ее уезжать. И, конечно, ничего бы тебе не сказал, если бы не видел, как она тебя любит. Так вот: она уехала, чтобы попытаться порвать с тобой, считая, что не имеет права связывать тебя.
— Что за чушь?
— Хорошо, что ты так сказал. Я тоже считаю, что побег — не панацея в лечении сердечных недугов, и я отговаривал ее до последнего, но она только пообещала мне, что позвонит тебе. — Алешка попытался что-то вставить, но Андрей остановил его протестующим жестом. — Вы должны объясниться. Раз уж так получилось, я скажу. Лина очень больна, то, что она ходит, — это просто чудо, совершенное врачами и ее силой воли. Она не может иметь детей. В случае чего ей грозит полная неподвижность в лучшем случае или инвалидная коляска.
— Я люблю ее, — упрямо повторил Алешка, включая зажигание. Машина мягко покатилась по дороге.
Андрей достал из кармана бумажник, оттуда — маленький клочок бумаги и протянул его Алешке.
— Что это? — спросил Алешка, не глядя.
— Это ее адрес и телефон в Москве, можем поехать прямо к ней.
— Я люблю тебя, папарацци.
ГЛАВА 11
Москва встретила их неприветливо: дождем и пробками на дороге, в которых они простояли больше часа. Алешка хотел сразу явиться к Лине, но победило благоразумие Андрея, уговорившего сначала заехать домой.
Алешка загнал «Москвич» в гараж под домом, они поднялись в лифте. Алешка предполагал, что в это время дня дома никого не будет, но ошибся: дома оказались оба родителя.
— Как доехали? — спросил отец, пожимая руки Андрею и Алешке.
— Нормально, — немного удивляясь, ответил Алешка, — а вы нас как будто ждали?
— Чему ты удивлен? Мы решили: раз утром появилась Лина, значит, к вечеру объявишься ты, — сказала Светлана Арнольдовна. — А еще нам позвонила Алла.
— А, понятно, — кивнул Алешка, — теперь совсем ничего нельзя будет сделать тайно — везде шпионы.
— Балбес. — Мама легонько шлепнула Алешку по щеке. — Они волновались за тебя. Говорят, ты за рулем, в сильном волнении, Андрей не спавши, на дороге скользко. При чем здесь шпионы?
— Прости. — Алешка поцеловал мамину руку, которая только что касалась его щеки.
— Позвони Лине, она ждет твоего звонка, — сказал отец.
— Лихо! Неужели я настолько предсказуем? — опять удивился Алешка и прошел в комнату. Уже за спиной он услышал, как мама предлагала Андрею умыться и перекусить с дороги, и отметил про себя, что тоже не отказался бы. Но сначала Лина.
Он прикрыл дверь своей комнаты, осмотрел ее и с удовольствием отметил, что рад вернуться домой. Отметил также и то, что все стоит на прежних местах, только непривычно чисто — когда он дома, такого не бывает. Он увидел и телефон — там же, где всегда он стоял. Присев на стул, он снял трубку, поразмышлял секунду, потом резко встал, обернулся и неожиданно, словно наваждение, увидел перед собой глаза Лины: она стояла, улыбаясь, за его спиной и подсказывала:
— 995-32-17.
Алешка глубоко вздохнул, покачал головой, потом опустился перед ней на колени, обхватил ее ноги и сказал:
— Алле, здравствуйте, позовите, пожалуйста, Лину.
— Здравствуйте, а ее нет дома, — приняла Лина Алешкину игру.
Алешка прижался к ней лицом, поцеловал ее. Она тоже опустилась на колени с ним рядом. Они обнялись, потом вместе повалились на пол, продолжая целоваться. Алешка шепотом спросил:
— А где же эта Лина, интересно, шляется?
— А ей позвонил Андрей Какошин и сказал, что вы едете, и теперь она валяется на полу у тебя в комнате.
— Я убью этого папарацци, — в шутку рассердился Алешка.
Он поднялся сам и помог подняться ей, и они стояли, продолжая обниматься, посреди комнаты. Он снова и снова целовал ее, не желая отпускать ни на минуту.
— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, но тут же увидел ее замешательство. — Я считаю, что твои болячки не способны стать преградой на пути нашего счастья.
Лина высвободилась из его объятий, отвернулась, видимо, собираясь с духом, потом тихо проговорила:
— Алеша, это не болячки, это серьезно.
— Кошка! — Он снова порывисто обнял ее. — Я люблю тебя, и… — Алешка пострелял глазами по комнате, остановил свой взгляд на подоконнике, быстро схватил стоявший там горшок с каким-то колючим, экзотическим цветком, опустился на одно колено и, протягивая горшок Лине, торжественно проговорил: — И прошу тебя стать моей женой.
Лина молчала. Алешка продолжал смотреть на нее умоляющим взглядом, тихо, с надеждой в голосе проговорив:
— Скажи «да».
— Да, — ответила Лина и взяла у Алешки из рук цветок.
— Ну, слава богу, наконец-то, — проворчал он с облегчением, поднимаясь с колен и отряхивая их, делая вид, что только что скинул с плеч что-то тяжелое, долго давящее.
Лина смотрела на него удивленно: неужели вся эта страсть лишь спектакль? Она часто моргала глазами, видно, чтобы не заплакать от досады. А Алешка тем временем отобрал у нее цветок, водрузил его на место, нарочито аккуратно поправил занавески, потом повернулся к Лине, снова обнял ее и, улыбнувшись, проговорил:
