Наталья Андреева - Самая коварная богиня, или Все оттенки красного
Она невольно застонала. Неужели вместо Эдика с ней теперь будет этот мужлан? Никаких чувств к нему нет, он всего лишь шофер, обслуга. Рожать ему детей?! Какой кошмар! Может, и самой придется пойти в какие-нибудь учительницы, вставать каждый день засветло, идти на работу, слепнуть вечерами над тетрадями, томительно ждать отпуска, чтобы поехать отдыхать. В какой-нибудь Геленджик. Да и на Геленджик денег не будет. А как же Ницца, Канны, Ибица? Выставки в Париже, куда можно пробиться лишь с Марусиным талантом при поддержке Веригина и тети Нелли?
Тетя Нелли… Кем-то придется пожертвовать, чтобы сохранить главный актив: Марусю. Крепко посадить ее на крючок. Девушка всю жизнь будет признательна за то, что ее спасли от тюрьмы. В голове у Насти родился план.
– Тетя Нелли!
Она в своей комнате, наверное, собралась принять снотворное.
– Настя, что случилось?!
– Я выхожу замуж за шофера, – горько сказала Настя.
– Что?!
– Это ты во всем виновата! Ты!
– Настя! Опомнись!
– Ведь ты была в кабинете. Я все знаю.
– Знаешь? Откуда?
– Какая разница? Ты там была. И я знаю, о чем вы разговаривали с дядей Георгием. Ты должна во всем признаться.
– Признаться? В чем?
– Вы ссорились. Ты не хочешь отсюда уезжать так же, как и я. Это вышло… случайно. Разве тебе много присудят? Мы денег дадим. Маруся даст. Наймем лучших адвокатов. Может быть даже, тебе дадут срок условно, поскольку убийство было непреднамеренным. Ты ведь не хотела его убивать. Просто так вышло. Случайно.
– Настя! Что ты такое говоришь?!
– Ты посидишь немного в тюрьме и выйдешь. Совсем немного. Чуть-чуть, тетечка. А может, это он сам? Случайно выстрелил, когда ты хотела забрать пистолет? Правда? Ведь можно это устроить?
– Настя!
– Тетя, ты должна это сделать ради меня. Ты всегда говорила, что я тебе как дочь. Вот и сделай свою доченьку счастливой.
– Ты была в студии, когда убили Георгия?
– Да.
– И что ты там делала, Настя?
– Какая разница? Может, я тоже хотела с ним поговорить?
– Ты с Георгием?! О чем?!
– Я разве не член семьи?
– Значит, ты была в студии. Или… даже в кабинете?
– Ну и что?
– На оружии есть твои отпечатки?
– Да.
– И ты хочешь, чтобы я села в тюрьму?
– Я же сказала: тебя могут и условно осудить, – огрызнулась Настя. – Ты главное, признайся.
– А если я не хочу?
– Даже ради меня не хочешь?!
– А я мало для тебя сделала? О господи, Георгий был прав: ты давно уже не ребенок! Тебе двадцать восемь лет! Ты не работала ни дня, даже не представляешь, как это делается! Я тебя баловала, оберегала от всего. А ведь я тебе не мать. Я вспоминаю, как легко ты предала Тоню. Когда я сказала, что девочка может жить с нами, со мной и Эдуардом в большом доме, учиться в хорошей школе и практически без экзаменов, по протекции, поступить в престижный институт, твоя мама была против. Ведь и у нее, кроме тебя, никого не было. Но ты уже тогда понимала, что легкая жизнь на всем готовом лучше ежедневного, изнуряющего труда. Ты не хотела, чтобы тебе чуть-чуть помогли. Ты хотела все и сразу. Все самое лучшее.
– Все хотят!
– Но далеко не у всех находятся богатые глупые бездетные тетки, изголодавшиеся по материнству. Матери себя так не ведут, они не стесняются отшлепать свое чадо, когда оно зарывается, не боятся отругать. А я все время: «Да, Настя, хорошо, Настя, что ты, Настенька, хочешь?» Вот и получила! Что ж, спасибо тебе!
– А для кого тебе жить? Подумаешь, отсидишь пару лет!
– Какая ты жестокая, оказывается!
– Я нормальная!
– Вы с Эдиком друг друга стоите.
– Ведь я могу и по-другому поступить. Просто сказать следователю, что видела тебя в кабинете. И слышала, как вы ругаетесь. Сказать правду. Разве это плохо? Разве ты меня не этому учила, тетя? А потом я чуть-чуть совру. Ругались, мол, и вдруг раздался выстрел. А я находилась в студии и все слышала.
– Теперь ты мне уже и угрожаешь! Хорошо, я подумаю, что делать. Неужели все это из-за испорченного мальчишки? Это просто демон какой-то! Ведь он тебя бросит в первый же год, даже если женится! Использует и бросит!
– Я найду чем его удержать.
– И чем?
– Я буду его любить.
– Насмешила! – Нелли Робертовна и впрямь горько рассмеялась. – Боже! Какая отвратительная смесь жестокости, цинизма и детской наивности! Да если даже Эдика какая-нибудь дура будет любить с силой, равной силе любви всех женщин мира, он переступит через нее ради собственного удобства и сомнительного удовольствия, не задумавшись ни на секунду! Не нужно ему этого! Он не умеет ценить любовь, как ты не поймешь! У него другие идеалы. Да что я говорю? Какие идеалы? Абсолютно пустой человек. Я даже не нахожу его красивым. У него пустые глаза и ледяное сердце. И ради него ты просишь меня признаться в убийстве! Ты хотя бы знаешь, что такое тюрьма?
– А ты знаешь?
– И я не знаю. Знаю только, что даже день, проведенный там, способен перевернуть жизнь и поломать все, что создавалось тяжким трудом долгие годы. Это страшно.
– Подумаешь!
– Уходи! Я в ужас прихожу от твоих слов! Я тебя, оказывается, совсем не знала!
– Как ты красиво сейчас говоришь, а как ты на него кричала? На дядю? Так ты отстаивала свое право жить в этом доме? А диссертация, которую ты за него писала? А все эти книги? Ты его покупала! Да-да, я все слышала! А он что тебе сказал? Выбросил, как старую, ненужную тряпку! А я… Я просто хочу, чтобы у меня были красивые дети! А не какие-нибудь уроды! И чтобы они носили громкую фамилию Оболенские! Да что ты можешь об этом знать? Ты вообще бесплодная!
– Замолчи!
И Нелли Робертовна, не выдержав, ударила племянницу по щеке.
– Дрянь! Убирайся!
Настя торопливо вытерла слезы и огрызнулась:
– Я тебе это припомню!
– Вон.
Когда хлопнула дверь, Нелли Робертовна долго смотрела в пустоту. Как это говорится? Пригрела на груди змею? Нет, не то. Роковая ошибка всей жизни. Надо было пороть девчонку, пока та еще была маленькой, а не баловать. Нелли Робертовна невольно вздрогнула, когда раздался деликатный стук в дверь.
– Да, Настя, войди!
Она подумала было, что племянница решила извиниться, но в комнату бочком вошла Ольга Сергеевна:
– Не спите, Нелли Робертовна?
– Нет, не сплю.
– Мне пару слов вам надо сказать. Я уж полиции не стала.
– Что еще?
– Дверь в гостиную аккурат напротив кабинета. Выходит, все слышно.
– Вы что, подслушивали?!
– Не надо так кричать. Я ведь тоже право имею.
– Какое еще право?
– Да такое вот право. Как все, а может, и побольше. Они все допытывались: что да как? Я ведь женщина простая. Куда мне против вас! Я все денег хотела накопить. Я убить вас хотела. Думала нанять кого-нибудь. Самой-то боязно было. И хотелось, чтобы никто не узнал. Есть ведь люди, которые знают, как это делается.
– Ольга Сергеевна! Что вы такое говорите?!
– А вы как думали? Что я с детства мечтала быть прислугой? Как же! Я себя в хозяйки метила. Да пока я деньги копила, и до развода дело дошло. Я тогда подумала: всего-то и надо, что подождать немного. Можно счастье отвоевать, а можно и высидеть. Перетерпеть. Но, выходит, что ни вы ему не нужны были, ни я.
– Вы это о чем?!
– Он не старый еще был, Эдуард-то Олегович. И женщин любил. Тянуло его отчего-то к простым. Все говорил, что я на Алевтину очень похожа.
– На Марусину мать?!
– Маялся он, сердешный. То ехать туда хотел, то забыть про все. Как сердце стало прихватывать, так к прошлому и потянуло. Все говорил, что долги, мол, надо отдавать.
– Какие долги?
– Уж не деньги, понятно. Да и мне не денег было надо. Началось с одного, а закончилось-то по-другому. Ведь он ко мне по-человечески относился, по-простому, не то что вы: прислуга! Красивый он, Эдуард Олегович, и в старости своей был красивый. Эдик такой же. Потому я ему и помогаю. По старой памяти, за деда его. Не за деньги я здесь. За справедливость.
– Чего вы хотите? – холодно спросила Нелли Робертовна.
– Думаю вот: как поступить? Тюрьма, она для вас будет пострашнее смерти.
– Это шантаж, да?
– А то вы не знали, как я вас ненавижу, – усмехнулась Ольга Сергеевна. – Ладно, уйду. Вижу, как вам плохо. Только в полицию-то все равно скоро меня вызовут. А вы помните: я вас щадить не буду. Потому что это по справедливости. Вы у меня счастье украли.
На этот раз дверь закрылась почти бесшумно. Рука Нелли Робертовны сама собой потянулась к пузырьку с лекарством. Спать, немедленно спать. Надо пережить все это во сне. А утром кошмар рассеется.
В московской квартире Оболенских
– Маша? Ты дома? Почему не отвечаешь на звонки?! – спросил, войдя в квартиру Эрик.
– А, это ты, корнет! Сколько сейчас времени?
– Половина первого.
– Ночи?
– На улице светло! Ты что, не видишь?!
Мария Кирсанова со вздохом сожаления оторвалась от мольберта. Как же она соскучилась за те несколько дней, что не брала в руки кисти и краски! И вот вам результат: творческий запой. Она критическим взглядом окинула картину на мольберте. А хорошо получилось! Живенько так, со вкусом. Маруся протяжно зевнула:
