Татьяна Устинова - Жизнь, по слухам, одна!
Ветки трещали и цеплялись за волосы. Катя мотала головой, удивляясь, что это она производит такой шум, как будто через кусты ломится медведь.
Какие-то голоса зазвучали очень близко, грянули так, что заложило уши.
Катя Мухина со своей автомобильной аптечкой и бутылкой воды под мышкой стремительно пригнулась к земле, стала на колени и поползла за боярышник – так вдруг стало страшно.
– …А я ей говорю: «Вешалка ты старая! Чего ты ко мне привязалась, дура?!» А она мне: «Без родителей в школу больше не приходи!»
– А ты че?..
– Да плевать я хотел на эту школу! На фиг она мне сдалась! Байдень сплошная беспонтовая, е-мое!..
– И че?
– Да я туда больше ни ногой! И все это стремалово мне фиолетово, пусть хоть папахену мозги насилует, хоть мамахену!
– А они че?
– А че они?! Им тоже все сугубо фиолетово! Папахен на пахоте с утра до ночи ремеслит и на все давно забил, а мамахен все больше в хайральне причипуривается, дурища!..
– Козлы, – сказал второй равнодушно.
– Сам ты козел, – неожиданно обиделся первый.
Катя видела их сквозь ветки, они мелькали и пропадали, и удивлялась тому, что они такие одинаковые – мелкие, ссутуленные, в широченных штанах, которые волоклись по земле и пылили, в засаленных куртках и мятых майках. Потом она поняла, что они не мелкие, а просто маленькие – им было, должно быть, лет по тринадцать.
«Когда у меня будет сын, – вдруг подумала сидящая в засаде Катя Мухина, – я ни за что на свете не позволю ему шляться в будний день по Крестовскому острову!.. Когда у меня будет сын, я стану заезжать за ним в школу и обедать с ним в пиццерии – просто так, когда захочется! Когда у меня будет сын, я вылезу из кожи вон, только чтобы ему со мной было весело и интересно. Я никогда не буду его обижать, только если случайно, а когда случайно – это нестрашно, это можно простить!.. У него будет отмытая, осмысленная мордаха, веселые глаза, рюкзак с книжками и длиннющие несуразные, мальчишеские руки до колен. Он будет высоченный, худой, смешной, и он будет мой друг. Поэтому, когда я начну ругать его за двойки, он станет сверху обнимать меня за шею, смотреть мне в лицо шоколадными смеющимися глазами и говорить снисходительно: „Да ладно, мам!“…»
Двое, продолжая гнусавить что-то про «хавальники, братух, халявников, кокс, блымс и додиков», прошли мимо и пропали за зарослями боярышника. Катя, осознав, что неизвестно зачем продолжает припадать к земле, выпрямилась, отряхнула коленки, посмотрела им вслед и снова полезла в кусты.
Она понятия не имела, как именно следует искать в кустах… человеческое тело!..
Нет, нет, не тело! Он жив, конечно же, а как же иначе!..
Кусты расступились, и она оказалась прямо под стенкой дощатого лодочного сарая. Впереди, метрах в двадцати, был Гребной канал, мерно ходили камыши, которые шевелил ветер, и вода блеснула ей в глаза нестерпимым блеском – откуда-то взялось солнце и теперь прыгало по воде, разбрызгивая блики.
Приставив ладонь козырьком к глазам, Катя внимательнейшим образом осмотрела канал, вздохнула и оглянулась. Чаща у нее за спиной показалась ей совершенно непролазной, и ох как не хотелось лезть туда опять, от солнечного света, блеска воды и синего осеннего простора!..
Она решительно шагнула обратно, наступила на что-то мягкое, охнула и остановилась. Это мягкое оказалось человеческой рукой.
Катя Мухина, которая полетела искать избитого Глеба Петровича, брошенного на Крестовском острове, лазавшая по кустам, прятавшаяся от каких-то случайных мальчишек, оказалась совершенно не готова к тому, что она его… найдет!
Она так испугалась, что вскрикнула, уронила автомобильную аптечку и бутылку и бросилась в другую сторону, к воде, простору и солнцу.
Бросилась и тут же остановилась.
Бежать нельзя. Нужно быть хоть чуточку мужественной. Нужно довести дело до конца. Если он умер, она должна хотя бы это знать.
И Катя вернулась.
Человек лежал на животе, рука, на которую наступила Катя, была неестественно вывернута грязной ладонью вверх.
– Глеб Петрович, – осторожно позвала Катя и наклонилась, рассматривая бледную и даже какую-то зеленоватую щеку, – это вы?
Ничего нельзя было придумать глупее этого вопроса, и стало абсолютно понятно, что он ее не слышит, и тогда Катя присела и потрясла его за плечо.
– Глеб Петрович!..
Голова сдвинулась, как неживая, и за воротником белоснежной, ну просто сияющей белизной рубашки Катя увидела какую-то труху, листья и деловитого муравья, который полз по коже.
Катю затошнило.
– Глеб!!
Она с трудом перевернула его. Тело тяжело перевалилось на спину, придавив руку, которая, казалось, была чьей-то чужой рукой, не принадлежавшей этому телу.
– Господи, что мне делать?! Вы живы или нет?! Глеб Петрович?!
И этот пробежавший по шее деловитый муравей не давал ей покоя!..
Пульс? Где его щупают, этот чертов пульс?! В сериалах они это делают очень ловко, на шее, в одну секунду понимая, жив человек или нет!.. Катя Мухина, превозмогая себя, протянула руку, дотронулась до шеи и тут же отдернула ладонь.
– Дура, – шепотом сказала она себе. – Ты дура, дура и слабачка!.. Ну! Давай сейчас же!..
Она снова потянулась, и кожа показалась ей холодной, влажной, совершенно лягушачьей. Никакого пульса там не было, по крайней мере Катя не знала, как его найти.
– Глеб Петрович! Ну, хватит, а?! Ну, вы живы или нет?! Господи, что мне делать?!
Пола его темного пиджака, выпачканного в земле, вдруг раскрылась, упала, и Катя увидела бурые запекшиеся подтеки на белой рубашке, везде целой, не порванной. И вообще крови не было видно – ни на одежде, ни на земле.
И что это значит? Это хорошо или плохо?!
– Глеб!! Это я, Катя! Вы помните меня? Вы работали в охране у моего папы, Анатолия Васильевича, и вы однажды меня спасли! Ну придите в себя! Ну, вы же не умерли на самом деле!..
И тут она зарыдала, бурно, громко, слезы хлынули ручьем.
Ее бросили все – и мама, и папа, и Ниночка, которую она не успела спасти. Она просто не переживет, если ее бросит еще и Глеб. Тогда она ляжет рядышком и тоже умрет.
Катя рыдала, тряслась, подвывала, но не переставала соображать, что делать дальше.
Неизвестно, как это у нее получалось.
Если б ее сознание продолжало зыбиться и мутиться, она бы в нем утонула, и дело с концом. Но оно было острым и колючим, как горные пики, очень отчетливым, и, завывая, Катя тем не менее сообразила, что у нее есть вода и аптечка.
Не переставая рыдать, она поползла на коленях в куст, схватила бутылку с водой и трясущейся рукой плеснула лежащему в лицо.
Тут произошло неожиданное и напугавшее ее еще больше.
Он вдруг сел.
Катя взвизгнула и закрыла лицо руками. Вода из бутылки лилась ей на колени.
Катя отняла руки, всхлипнула, перехватила бутылку и плеснула еще раз, как из шланга.
Он моментально открыл глаза. Вода капала у него с подбородка.
– Глеб, – икнув, сказала Катя и на коленях подползла поближе. – Ты жив или умер?
Он повел головой, пошевелил вымазанными в земле губами, и Катя моментально поняла, что он просит воды. Он хочет пить и просит, чтобы она дала ему попить, значит, он жив!
– Сейчас, сейчас!..
Кое-как пристроив бутылку к его губам, она крепко взяла его за затылок и осторожно дала ему глотнуть.
Он глотнул, выдохнул, закрыл глаза, потянулся снова и пил долго, медленно и мерно глотая. Катя держала его голову.
Оторвавшись от бутылки, он посмотрел на нее, и взгляд у него стал как будто фокусироваться, сходиться на ней.
В аптечке есть нашатырь, отчетливо подумала Катя с горного пика, в который превратилось ее сознание. Нужно дать ему понюхать.
Она опять поползла в куст, разыскала аптечку, долго не могла ее открыть, рыча от нетерпения, но потом все же открыла.
Ампула хрустнула у нее в пальцах, первым делом Катя нюхнула сама, так что слезы выступили на глазах, и сунула ему под нос.
Он замотал головой, захрипел, дернулся.
– Хорошо, – похвалила Катя Мухина. – Очень хорошо!..
Он зашевелился, поднял руку и вытряхнул из-за шиворота листья и травинки.
– Там еще был муравей, – деловито сказала Катя. – А они кусаются!
– Где муравей? – хриплым голосом медленно спросил Глеб Звоницкий, словно проверяя, может ли он говорить.
– У тебя за шиворотом.
Он помолчал, собираясь с силами, и сказал:
– Помнишь, мы с тобой муравья кормили? В парке у Инженерного замка? Ты еще маленькая была.
Катя села на пятки, глядя на него во все глаза, и вдруг опять залилась слезами. Глеб морщился, с трудом вздыхал, а потом спросил:
– Где мы?
– На Крестовском острове, в кустах, – моментально перестав рыдать, с готовностью доложила Катя. – Ты здесь лежал, и я думала, что ты умер.
– Как ты меня нашла?
– Я тебе звонила все утро. Никто не отвечал, а потом ответил какой-то человек. Наверное, он бутылки в кустах собирал, а нашел тебя. Он сказал, чтобы я ехала сюда, а он сам здесь светиться не может. Еще он сказал, что ты пока дышишь и что мне надо спешить.
