Дэвид Моррелл - Изящное искусство смерти
— Фамилия так и пишется: С-и-м-о-н-с?
— Да. Не совсем обычное написание, — подтвердил инспектор. — Откуда вы узнали?
— Кто бы ни снял для нас дом, его не могут так звать.
— Но…
— Эдвард Симонс мертв.
Райан и Беккер в изумлении переглянулись.
— Тридцать лет назад Симонс совершил жестокое убийство в Ходдесдоне, в Мидлсексе, — поведал Де Квинси. — Его повесили.
— Тридцать лет назад? Но откуда вы…
— Симонс был работником на ферме и полюбил жену своего хозяина. Когда женщине стало известно о его чувствах, она ответила, что Симонсу, у которого не было ни образования, ни средств и который к тому же был физически непривлекателен, просто смешно на что-либо рассчитывать. Вместе с ней жили две ее сестры, и все три женщины всячески унижали незадачливого ухажера. В итоге Симонса уволили с фермы, он уехал из Мидлсекса, но нанесенного оскорбления не забыл. Днем и ночью мысли об этом не давали ему покоя, и в конце концов он не смог дольше сопротивляться желанию вернуться. Те женщины уже давно позабыли о Симонсе, когда он вдруг объявился в фермерском доме. В припадке безудержной ярости он схватил нож и успокоился только тогда, когда все три женщины лежали мертвые, а кухня была залита кровью.
Райан заметил, что Эмили отвела взгляд в сторону.
— С вами все в порядке, мисс Де Квинси?
— Да. Просто, оказывается, и на меня может произвести впечатление рассказ отца. Пожалуйста, продолжай.
— Перед повешением Симонс рассказал тюремному священнику, что в самом разгаре вспышки ярости он испытал странное чувство. Он клялся, будто в кухне находился кто-то еще; некая темная фигура стояла справа от него и повторяла все его движения.
— Кто-то еще? — удивился Райан.
— По мнению священника, рядом с Симонсом стоял сам Сатана и направлял его действия. Однако Симонс был настолько поглощен мыслями о мести, что не нуждался во вмешательстве дьявольских сил.
— Тогда кто же это был?
— Его Тень.
— Тень? — Райан нахмурился. — Не понимаю. Тень от солнечного света, проникавшего через окно? Или от горящей лампы?
— От самого Симонса. В порыве ярости он вообразил, будто темная половина его сущности как бы отделилась от него и в точности повторяла все его действия.
Райан посмотрел на Беккера.
— То, о чем я и говорил. В его словах нет никакого смысла.
— В одном из своих эссе я писал о Симонсе и его преступлении. Убийца снова издевается надо мной. Он отождествляет себя с Симонсом и угрожает сделать со мной то же, что он сделал с несчастными женщинами.
— Мистер Де Квинси, вы помогли по-новому взглянуть на эти убийства, и я вам за это благодарен. Но, боюсь, сейчас мне придется исполнить неприятную обязанность.
— Неприятную?
— Отец, я просто не успела тебя предупредить, — быстро сказала Эмили.
Де Квинси выглядел озадаченным.
— Предупредить? О чем?
— Когда инспектор Райан появился здесь, он вдруг заявил, что собирается тебя арестовать.
В то время как инспектор Райан размышлял, должен ли он, исполняя приказ лорда Палмерстона, надеть на Де Квинси наручники (сам он полагал, что не должен), на другом берегу Темзы ничем с виду не примечательная пожилая женщина находилась на пороге ужасного открытия. Звали женщину Маргарет. Она спала в углу пекарни (в которой и трудилась), в нескольких кварталах от печально известных трущоб «Семь циферблатов», названных так из-за того, что в том районе пересекались семь улиц. В пекарне стояло множество печей, куда, после того как был испечен весь хлеб, приносили свой обед бедняки, не имевшие ни очага, ни печки. Мужчины и женщины отдавали Маргарет котелки, наполненные кусками сырого мяса и картофелем. Позже они возвращались, забирали приготовленную еду и уносили в жалкие пристанища, которые именовали своим домом.
Здесь же готовила себе скромную пищу и Маргарет. Хотя летом в пекарне стояла удушающая жара, в зимнее время здесь было тепло и уютно, и Маргарет могла погреть старые кости. Потребности у нее были самые мизерные, и она редко выходила из здания — разве только чтобы посетить уборную во дворе. Маргарет так бы ничего и не узнала о кровавых событиях субботнего вечера, если бы они не были предметом живейшего обсуждения у всех, кто приходил в пекарню в понедельник. Бедняки приносили котелки и кастрюльки с едой раньше обычного и особенно подчеркивали, что им необходимо успеть вернуться в свои лачуги до того, как желтый туман снова накроет город, а убийца, возможно, выйдет на улицы, чтобы повторить чудовищное преступление.
— Ты же знаешь, тогда произошли два убийства, — сказала женщина в лохмотьях.
— Какие еще убийства? — спросила Маргарет.
На левой щеке у нее остался шрам от полученного давным-давно ожога, и Маргарет выработала привычку отворачиваться от собеседника во время разговора.
— Ну как же, убийства на Рэтклифф-хайвей! Ты разве не слышала? Об этом только и говорят на улицах.
Упоминание об убийствах на Рэтклифф-хайвей так напугало Маргарет, что она едва не выронила котелок, который передала ей женщина.
— Нет, я не выходила на улицу, — быстро произнесла она. — Но ведь эти убийства произошли много лет назад. Почему люди вдруг заговорили о них?
— Из-за того убийства, что случилось в субботу вечером, — сообщила другая нищенка, протягивая свой котелок.
— Какое убийство?
— Ты и правда не слышала? Это снова произошло в районе Рэтклифф-хайвей. В лавке, торгующей всякими вещами для моряков: носки там, кальсоны, белье и все такое. Все было как и в прошлый раз, только больше народу. Сразу после закрытия пятерых человек убили: размозжили им головы и перерезали глотки.
— Нет, — прошептала Маргарет.
— Мой дед помнит, как все было, — вступила в разговор третья женщина. — Он рассказывал, что тогда произошло не одно убийство, а два. Через двенадцать дней еще несколько человек обнаружили с проломленными головами и перерезанными глотками, на этот раз в таверне. Дед рассказывает: все были так напуганы, что и носа на улицу не казали.
— Констебль на углу уверяет, что никакой опасности нет, но какое дело полиции до бедноты вроде нас? — посетовала первая нищенка. — Я лично не собираюсь рисковать. Вернусь сюда через час, заберу еду и поспешу домой. Что бы там ни обещал констебль, в темноте всякое может случиться.
— Маргарет, у тебя руки дрожат, — участливо заметила вторая женщина.
— Да это все из-за разговоров об убийствах. У кого угодно руки задрожат.
За этот день у Маргарет побывало небывалое количество народу, но ближе к вечеру пекарня практически опустела, только несколько взволнованных человек забежали, укутали дымящиеся котелки в одеяла и поспешили прочь. Если не считать дрожащих рук, Маргарет удавалось скрывать, как она напугана известиями об убийстве.
Ее самые худшие страхи обретали реальность. История повторялась. Тогда в лавке, торгующей одеждой, были убиты четыре человека, на сей раз жертв оказалось пять. В том, что за этим-последует еще одно убийство, Маргарет не сомневалась; также она была уверена, что местом, где разыграется следующая трагедия, станет, как и в предыдущем случае, таверна.
И еще кое в чем. Ждать следующего убийства придется не так долго.
И оно окажется более кровавым.
Маргарет тяжело опустилась на пол в своем углу.
— Маргарет, ты не заболела? — спросил один из работников пекарни.
— Мне нужно отлучиться.
— Но ты же никогда не выходишь. Скоро опустится туман. Не боишься идти наружу?
— Это не может ждать.
Маргарет поспешно набросила тоненькое пальто и выбежала из теплой пекарни на холодную и мрачную улицу. Обычно оживленная в этот час, сегодня она казалась всеми покинутой.
— Как мне добраться до Скотленд-Ярда? — спросила Маргарет дежурившего на углу констебля.
По привычке она повернула голову так, чтобы не был виден шрам на левой щеке.
— До Ярда далеко, мэм.
— Мне нужно поговорить с человеком, который ведет расследование субботнего убийства.
— Этим занимается инспектор Райан. А что вам известно об этом убийстве?
— Не об этом. О других.
— О других, мэм?
— О тех, что произошли сорок три года назад.
— Мы сейчас занимаемся недавним преступлением.
— Но я знаю правду о тех убийствах, и — Боже, помоги мне! — боюсь, я знаю, кто убил этих людей в субботу вечером.
— Вы совершаете ошибку, — уверял Райана Де Квинси.
Экипаж, в котором сидели двое полицейских и Де Квинси с дочерью, двигался по Фаррингдон-роуд. Они снова оказались на северном берегу Темзы, всего в миле к востоку от площади Рассел-сквер, рядом с которой убийца снял дом для Любителя Опиума. Тем не менее контраст между двумя соседними районами был разительным. Фаррингдон-роуд представляла собой мрачную улицу, пристанище нищеты и всякого сброда. В нормальной ситуации на ней было бы полно мусорщиков, дворников и уличных торговцев с тележками, которые тщетно старались заработать себе на жизнь, продавая фрукты, овощи и рыбу. Но сегодня, когда туман уже начал сгущаться, люди спешили по домам, чтобы не оказаться застигнутыми ранними сумерками и таящимся в темноте ужасом. Лица у всех прохожих были мрачные и взволнованные.
