Эллери Куин - Кот со многими хвостами. Происхождение зла
— Да.
— Когда он вступил в армию?
— Летом 1917 года.
— Интересно, папа. Битрис Уилликинс родилась 7 апреля 1917 года, за месяц до того, как конгресс объявил войну Германии. Должно быть, это одни из последних родов, которые принимал Казалис, прежде чем надеть форму. — Инспектор промолчал. — Так как же он проявил себя на войне?
— Отлично. Начал службу в медицинском корпусе в чине капитана, а закончил полковником. Оперировал на передовой…
— Был ранен?
— Нет, но провел несколько месяцев в доме отдыха во Франции в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого года, после окончания войны. Лечился — я цитирую — «от нервного истощения и последствий контузии».
Эллери посмотрел на отца, но тот снова отмеривал себе дозу виски.
— Очевидно, там не было ничего серьезного. — Джимми опять взглянул на конверт. — Его отправили домой из Франции как новенького, а после демобилизации…
— В девятнадцатом году?
— Да, он вернулся к своей специальности. К концу двадцатого у него уже была прежняя практика и огромная известность.
— И он все еще занимался только акушерством и гинекологией?
— Да. Тогда ему было под сорок, и через пять лет… — Джимми извлек другой конверт. — Да, в 1926 году он познакомился с миссис Казалис через ее сестру, миссис Ричардсон, и женился на ней. Она принадлежала к семье Меригру из Бангора. Старое новоанглийское семейство с прокисшей голубой кровью, но вроде бы она была очень красива, если вам нравится дрезденский фарфор. Казалису, но всяком случае, он нравился — ему было сорок четыре, а ей — всего девятнадцать, но роман был эпический. У них была пышная свадьба в Мэне и длинный медовый месяц в Париже, Вене и Риме. Если вас интересует, был ли счастливым их брак, то мне не удалось найти доказательств обратного. О докторе не ходило никаких слухов, даром что вся его профессиональная деятельность была связана исключительно с дамами, а в жизни миссис Казалис вроде бы тоже не было никаких мужчин, кроме мужа. В 1927 году она потеряла первого ребенка, а в 1930-м — второго…
— И обоих при родах, — кивнул Эллери. — Казалис говорил мне об этом в ночь нашей первой встречи.
— Мне рассказывали, что он ужасно переживал из-за этого. Доктор фанатично заботился о жене во время обеих беременностей и сам принимал роды… В чем дело?
— Казалис был акушером у своей жены?
— Да. — Джимми с удивлением посмотрел на обоих мужчин.
Инспектор Квин стоял у окна, заложив руки за спину.
— Разве это не считается неэтичным? — осведомился он. — Врач принимает роды у собственной жены…
— Вовсе нет. Большинство врачей так не поступают, потому что волнуются за жен и сомневаются в способности сохранить… черт, где эта записка?.. сохранить «объективный профессиональный подход». Но довольно много врачей это делают, и доктор Казалис в бурные двадцатые годы был одним из них.
— В конце концов, — сказал инспектор Эллери, как будто тот собирался спорить, — он был крупнейшим специалистом в своей области.
— По-вашему, — усмехнулся Джимми, — он настолько эгоцентричен и самоуверен, что решил стать психиатром?
— Не думаю, что это справедливо по отношению к психиатрам, — рассмеялся Эллери. — Есть сведения о погибших младенцах?
— Я только знаю, что в обоих случаях роды были трудными, и что после второй неудачи миссис Казалис уже не могла иметь детей. По-моему, оба ребенка были мальчиками.
— Продолжайте.
Инспектор отошел от окна и сел со своим стаканом.
— В 1930-м году, спустя несколько месяцев после потери их второго ребенка, у Казалиса произошел нервный срыв.
— Вот как? — насторожился Эллери.
— Да. Ему было сорок восемь, и это приписали переутомлению. К тому времени Казалис уже больше двадцати лет был практикующим акушером-гинекологом, — он был состоятельным человеком, поэтому оставил работу, и миссис Казалис повезла его путешествовать. Это было кругосветное плавание — через Панамский канал в Сиэтл, потом через Тихий океан, и к тому времени, когда они достигли Европы, Казалис казался практически здоровым. Но только казался. Когда они были в Вене — в начале 1931 года, — у него случился рецидив.
— Рецидив? — резко переспросил Эллери. — Вы имеете в виду, еще один нервный срыв?
— Да, депрессия или что-то в этом роде. Как бы то ни было, находясь в Вене, он обратился к Беле Зелигману и…
— Кто такой Бела Зелигман? — прервал инспектор.
— Он спрашивает, кто такой Бела Зелигман! Ну, это…
— Раньше был Фрейд, — объяснил Эллери, — а теперь есть Юнг[97] и Зелигман. Зелигман такой же старик, как Юнг.
— Да, он уехал из Австрии как раз вовремя, чтобы наблюдать аншлюс[98] с почетного места в Лондоне, но после небольшой кремации в берлинской рейхсканцелярии[99] вернулся в Вену и, по-моему, все еще живет там. Ему сейчас больше восьмидесяти, но в тридцать первом он был в расцвете сил. Так вот, Зелигман вроде бы очень заинтересовался Казалисом — ему удалось не только вылечить его, но и пробудить в нем стремление стать психиатром.
— Казалис учился у Зелигмана?
— Да, четыре года. Какое-то время Казалис провел в Цюрихе, а в 1935-м году вернулся с женой в Штаты. Больше года он набирался опыта в больнице, а в начале 1937-го — ему тогда было пятьдесят пять — стал практиковать в Нью-Йорке как психиатр. Вот и вся история. — Джимми наполнил стакан.
— Это все ваши сведения, Джимми?
— Не совсем. — Джимми бросил взгляд на последний конверт. — Есть еще кое-что любопытное. Примерно год назад — в прошлом октябре — Казалис снова сорвался.
— В каком смысле?
— Не заставляйте меня вдаваться в клинические подробности. К истории болезни у меня не было доступа. Может, это было просто переутомление — у него ведь энергия как у скаковой лошади, и он никогда себя не щадил. К тому же ему было уже шестьдесят шесть. Срыв был нетяжелый, но это его испугало, и он начал понемногу сворачивать практику. Насколько я понял, Казалис за последний год не взял ни одного нового пациента, только долечивал старых, а нуждавшихся в долгосрочной заботе передавал другим врачам. Вроде бы он вскоре уходит на покой. — Джимми бросил на стол грязные конверты. — Рапорт окончен.
— Спасибо, Джимми, — странным тоном произнес Эллери.
— Это то, чего вы хотели?
— Хотел?
— Ну, ожидали?
— Это очень интересные сведения, — осторожно отозвался Эллери.
Джимми поставил свой стакан:
— Очевидно, двое шаманов хотят остаться наедине?
Ему никто не ответил.
— Маккелла никто не может упрекнуть в отсутствии чуткости, — заявил Джимми, взяв шляпу.
— Отличная работа, — похвалил инспектор. — Спокойной ночи.
— Оставайтесь на связи, Джимми.
— Не возражаете, если я зайду с Селестой завтра вечером?
— Ни в малейшей степени.
— Благодарю вас… О! — Джимми задержался в дверях. — Совсем забыл!
— Что?
— Не забудьте дать мне знать, когда наденете на него наручники, ладно?
* * *Когда дверь закрылась, Эллери вскочил на ноги. Отец налил ему очередную порцию:
— Выпей и успокойся.
— Эта контузия во время Первой мировой войны… — пробормотал Эллери. — Рецидивы нервного расстройства… Попытка что-то компенсировать внезапным, явно неподготовленным интересом к психиатрии… Все сходится.
— Выпей, — настаивал инспектор.
— Разве нормально для мужчины в пятьдесят лет взяться за изучение психиатрии, в пятьдесят пять начать практику и добиться огромного успеха? Должно быть, им двигал мощный стимул. Взгляни на историю его молодости. Этот человек все время стремится что-то доказать — кому? Самому себе? Всему миру? Он преодолевает любые препятствия, использует любые попадающиеся под руку орудия, а когда они становятся ненужными, отбрасывает их без колебаний. Конечно, он придерживается профессиональной этики, но наверняка в самом узком смысле. А потом женитьба на девушке вдвое моложе его, и притом не первой попавшейся, а принадлежащей к семейству Меригру из Мэна. Далее двое неудачных родов и… чувство вины. Первый нервный срыв от переутомления, но не физического, а душевного…
— Не слишком ли много догадок? — осведомился инспектор Квин.
— Мы не имеем дело с уликами, которые можно потрогать. Хотел бы я знать больше!
— Только не проливай виски, сынок.
— С тех пор это лишь вопрос времени. Психические отклонения постепенно усиливаются — что-то разъедает душу изнутри. Потенциально параноидная личность становится таковой реально. Интересно…
— Что — интересно? — спросил инспектор, когда Эллери сделал паузу.
— Не умер ли один из младенцев, которых он принимал, от удушения?
— От чего?
— От удушения. Пуповина могла обмотаться вокруг шеи.
