Владимир Югов - Человек в круге
И не ошибся. Елена Мещерская позволила сегодня себе много. И когда Шугов подошел к дверям собственной квартиры, он услышал голос жены. И это был голос…
Нет, ревность не разбудила в нем зверя. Он понимал, что хладнокровие спасет его на этот раз. Он всегда проигрывал горячностью. Теперь, — сказал он сам себе, — надо действовать тихо, но… жестко.
Пистолет его был заряжен, и он открыл легким толчком плеча дверь.
Шугов хотел бы увидеть другую картину. Но он не увидел того, что ему могло показаться, когда он стоял за дверью и слышал подозрительные шорохи. Лена одевалась, она стояла у зеркала, а генерал лежал на мягком диване. То есть не лежал буквально. Он сидел, утонув в мягких удобных подушках. Этот диван им подарил отец Лены. Это был великий диван. Ему всегда все завидовали. В нем можно было утонуть, сидеть и одновременно лежать. Так и сидел и одновременно лежал генерал.
Ковалев глядел на вошедшего отсутствующим взглядом. Ничто не разбудило его любопытства, в нем не было любопытства. Он был равнодушен. Будто вошел не муж этой красивой, в белом, женщины, а посторонний человек, ничего общего не имеющий с этим домом. Хозяин здесь генерал.
Шугов растерянно глядел на них. В свою очередь он, не увидев того, что должен был увидеть, разочарованно переводил взгляд то на жену, то на генерала.
— Вы думали, что поймаете нас на месте преступления?
Ковалев не пошевельнулся даже, сказал это вроде одними губами. Но Шугов все услышал. До единой буквы разобрал. Он подошел к жене.
— Позволь спросить, куда ты собираешься?
Елена повернулась к нему и, подкрашивая губы, ответила вопросом на вопрос:
— А тебе не все равно?
— Нет. Ты знаешь о наших с генералом отношениях. Он после всего, что между нами было, не должен входить в дом, который ему навсегда закрыт.
Ковалев поднялся, покачиваясь на носках, произнес:
— Я пришел сюда, полковник, как человек инспектирующий. И сомневающийся. Вы видите… Ваша жена, из-за которой мы тогда с вами на разборах по вашему делу много спорили, меня не волнует так, как волновала когда-то. Вы понимаете, я ее любил. Но все прошло, все там, за годами. Хотя немного их и прошло.
— А почему вы тогда тут? — спросил Шугов устало. У него все время кружилась голова и он не мог справиться с постоянной дрожью в теле.
— Тут я потому, что подозреваю вас… — Генерал закурил и небрежно бросил спичку на пол. — Вы тогда, в академии, ловко выскользнули. Вы попытались доказать, что я позволил себе много лишнего по отношению к вашей жене. И главное, в чем я вас обвинил, ушло само собой в сторону. И осталось лишь это женское разбирательство. Осталось мелкое-мелкое. Сегодня вы не ускользнете и не обвините меня ни в чем таком, за которым последует разбирательство.
— Вы в чем-то хотите меня обвинить?
— Я хочу вам сказать, что уже в данную минуту вы — мертвец, полковник.
Елена резко повернулась, и странный ее взгляд побежал по ним.
— Это громко и слишком ответственно сказано! — крикнула она. Генерал, не забывайте, что здесь присутствует не только женщина, но и в первую очередь — жена.
Генерал язвительно возразил:
— Здесь действительно вы присутствуете. Но уже не в качестве жены. Вы присутствуете в качестве вдовы.
Шугов встал между ними и слегка оттолкнул Ковалева.
— Уходите из моего дома. Я вас прошу!
— Лена, — сказал генерал Ковалев, — если хочешь, ты можешь пойти за мной.
Она стремительно повернулась к нему и прошипела:
— Старик-генерал, вы действительно много себе позволяете в чужом доме.
Ковалев хмыкнул:
— Ну что ж, когда-нибудь ты извинишься за эти слова. Только не было бы поздно.
Генерал взял с козырька вешалки свою фуражку и пошел не спеша к выходу.
— Я вызываю вас на объяснение, — кивнул он с порога, глядя в упор на Шугова. — Не забудьте подготовить объяснение по поводу двух провалов, совершившихся при вас. Кроме того…
— Ах, вот вы куда гнете! — нервно засмеялся Шугов. — Но так легко все это у вас не пройдет! В этом я вас уверяю!
Я тогда не знал, что генерал Ковалев — это генерал Ковалев. Да он и не афишировал себя. У него, — и до прилета Берии, и после его прилета к нам в наш городок, — было много работы. Сперва он допрашивал Павликова, Смирнова (после Железновского), всех сержантов. Потом опять передал к нам, в штаб дивизии, Смирнова. Ковалев сказал:
— Выжми теперь из него все поросячье сало. Покатай его по яме так, как его никто не катал.
А Железновский больше не стал бить солдата сам, он сказал это же, что сказал ему Ковалев, Вадиму Виноградову.
Вадим Виноградов играл иногда с нами в волейбол. Как-то Шмаринов его похвалил:
— Тебе, Вадим, на дню надо бриться три раза. Щетина, брат, у тебя что надо. С такой щетиной женщины крепко мужиков любят.
Вадим легко гнул подковы, он сто восемь раз поднимал двухпудовку, прямой, на вынос. И бил он Смирнова в яме. И это потом рассказывал мне, когда я собирал материалы на «розовую» книгу, генерал Ковалев. Я понимал, почему он мне это рассказывает. Ковалев меня просто запугивал. И я действительно, слушая его, боялся. Стоит ему приказать, и меня загонят в яму, и я уже никогда оттуда не выберусь, если за меня возьмется какой-либо Вадим.
С этим Вадимом я потом ездил на телеге СМЕРШа на рыбалку. И я его спросил, когда мы после схлынувшей воды из реки выловили в яме сома:
— Ты смог бы и человека так прихлопнуть, как прихлопнул сома?
— Запросто! — ответил он, ухмыльнувшись. — Может, попробуем?
Я не напугался, только напоказ взялся за пистолет. Он пожал плечами:
— Шуткую.
У него была присказка: «Как приказали, так и умерли». Думаю, не одна мама не дождалась сыночка только потому, что у нас в дивизии, при СМЕРШе, жил и работал Вадим Виноградов. Он и в волейбол любил играть с кровью. Иногда бил не по мячу, если долго ему не подавали, а по своему коллеге. Вроде нечаянно, в пылу борьбы.
Первые показания полковника Шугова.
«Я, полковник Шугов Павел Афанасьевич, пограничник СССР, перешел на сопредельную сторону сознательно. Я не хотел переходить границу, и это правда. Меня заставили это сделать обстоятельства. Я вынужден был под страхом „разоблачения“ уйти сюда и, если будет возможность, не участвовать в дискриминации советского пограничника своим таким негативным поступком.
У меня есть отец, сестры.
Я знаю, сколько придется им страдать из-за меня. Но иначе, как уйти за границу и тем спасти себя, я не мог.
Не хотел бы, чтобы из меня сделали тут политическую фигуру.
Не хотел бы, чтобы эта политическая игра свалилась — последствия игры — в первую очередь, на голову моей старшей сестры, которая занимает определенное положение в нашей иерархии. Она главный врач одной из престижных больниц. Что было следствием того, что я — пограничник. И пограничник без подозрений, как оказалось, до определенного часа.
Падение моей карьеры — результат аморальности, которая процветает в нашем обществе.
Мы с ног до головы погрязли в бытовом разврате, наши жены порой неуправляемы. И все это результат так называемой эмансипации. Во многом мой переход сюда (как мы называем оттуда), в зарубеж, обусловлен и этим…»
Я нашел потом этот документ среди многих других документов. Нашел я и документ, который полностью разоблачал генерала Ковалева, инсценировавшего исчезновение на курсе, где учился Шугов, Боевого устава.
«Доношу до Вашего сведения, что дело с кражей Устава я вынужден прекратить за отсутствием состава преступления. Мною установлено, что Устав на курсе, где я впервые столкнулся с массовым подозрением, на самом деле остался в неприкосновенности. Уставы, в которых были вырваны страницы, имеют другие номерные знаки, установленные в ином воинском учреждении.
Подполковник Сысоев».Еще один любопытный документ.
«Я, подполковник Андреев Андрей Андреевич, докладываю о следующем. На нашем курсе усовершенствования офицеров-медиков произошло ЧП. Являясь разносчиком литературы секретного толка, я при сдаче принятой мною от слушателей секретной литературы обнаружил в одном из сборников, касающихся толкования только недавно полученного нами Устава, вырванность. Немедленно доложил об этом в секретную часть, где получал литературу. Я был предупрежден о молчании. Что я и сделал.
В тот вечер производилась массовая проверка и нового Устава, и сборников, которые поясняли его. Мне поручили проверить часть сданной секретной литературы. Я обнаружил еще одну вырванность в новом Уставе, по команде доложил об этом.
Ставлю в известность…»
Подполковник Андреев, как мне показалось, не доверял даже секретной части. Она не докладывает обо всем, надеясь на то, что со временем книги придут в полную негодность и их можно будет списать.
