Екатерина Лесина - Неизвестная сказка Андерсена
А потом появился Пашка, он сидел на толстой-толстой, свитой из желтых бельевых веревок нити и мотал ногами. И как он не боится упасть?
– Привет, – Пашка вдруг заметил ее и помахал рукой. – Иди сюда. Не бойся, она крепкая.
Он встал и подпрыгнул на нити, которая уже и не нить, а настоящая дорожка, только в воздухе висящая.
– Иди, иди, трусиха, – Пашка сунул два пальца в рот и засвистел. Обидно. И Глаша решилась, она ступила на блестящую поверхность, и та выдержала, лишь слегка задрожав под Глашиной ногой. Шаг и еще, и еще, Пашка уже близко.
Конопатый и лохматый. В клетчатой, перешитой из отцовской, рубахе, в широких штанах на двух костяных пуговках, с рогаткою в кармане и горстью орехов в руке. Пашка ловко подбрасывал орехи, ловил их в воздухе зубами и разгрызал.
Щелк: летят коричневые половинки в пустоту.
Щелк-щелк-щелк, целый ореховый дождь, а в руке Пашки остается горстка золотых монет.
– Смотри, что у меня есть! Если хочешь, поделюсь! – он кидает монетки в Глашу, и та закрывается руками – это ведь больно, когда в тебя ударяет тяжелая монета, но рук касается что-то очень нежное и мягкое. Цветы? Розовые кусты вырастают из дорожки. Выстреливают колючие плети, выбрасывают узорчатые листочки и бутоны цветов.
Какие прелестные!
Какие необычные розы. Бледные-бледные, прозрачные, словно из стекла.
– Это потому, что их нужно напоить, – объясняет Пашка, подпрыгивая от нетерпения. – Если розу напоить, она оживет.
– Чем?
– Кровью.
Он вдруг кидается к розовому кусту и падает, плети смыкаются, обнимают, свиваются зеленым шаром, и скалятся острыми шипами. Кусают Глашины руки и жадно слизывают капельки крови.
– Не бойся! – доносится Пашкин голос из куста. – Не нужно бояться. Розы бледны без крови…
И в этот момент когтистая лапа крысиного колеса рвет нить. Глаша просыпается.
– Какой страшный сон, – говорит мальчик Тени, и та соглашается, просто чтобы не обидеть его. На самом деле Тени приходилось видеть сны куда более страшные. И возможно – Тени никогда не уверены в происходящем, – они были не просто снами.
– Я не люблю крыс. И лягушек, – мальчику хочется говорить, ведь говорить с Тенью легко, она никогда не станет смеяться над ним. И ректора в сон не пустит. – А почему она замолчала? Она сможет говорить? Потом? И что будет дальше?
У девушки на фото была хорошая фигура, рыжие волосы и серая кожа. То ли свет в морге был тому виной, то ли специфическая обстановка, которая вносила в снимок долю унылости, то ли фотограф, не сумевший справиться с техникой. Но итог один: потерпевшая не выглядела человеком, скорее уж манекеном на складе манекенов. И от этого Ричарду Ивановичу стало совсем тошно.
Об Эльке он старался не думать, но мысли упрямо лезли, прогрызая в выстроенной годами стене отчуждения ходы, через которые просачивалось горе.
– Итак, это Сапонкина Анна Владимировна, двадцать пять лет, не замужем, детей нет, – монотонный Серегин голос отвлек. – Что интересно, при ней были документы на другое имя.
– Фальшивые?
В другой раз Серега на глупый вопрос ответил бы глупой шуткой, но теперь лишь кивнул – да, фальшивые. А интересно, зачем? Получается, девица пришла устраиваться на работу под чужим именем?
– Заметь, из всех кандидаток у нее самое впечатляющее резюме, – продолжил Серега, подталкивая папку с документами. – Я проверял. А еще в списке ряхинском ее фамилия, ну фальшивая естественно, обведена была. Думаю, он собирался ее принять. И думаю, что девица пришла в «Анду» не случайно.
Какая уж тут случайность. Сапонкина Анна Владимировна, двадцати пяти лет отроду явно была засланным казачком. Только вот кто-то ее вычислил на подлете и убрал. Вопрос – кто?
– А еще Анна Владимировна, которая настоящая, еще неделю назад тянула трудовую лямку на фирме «Фарма», – скаламбурил Серега. – И была не кем-нибудь, а личным секретарем замдиректора Евгения Сухицкого…
Фамилия знакомая, слышал уже. По делу слышал. Голова не варит совершенно. Вот и приходится листать бумаги, всматриваться в буквы, пытаясь вытащить то, скрытое, что позволило бы создать если не теорию, то хотя бы ее призрак. Будет ниточка, будет и клубочек, покатится, полетит по тропинке, глядишь, и выпутается.
Только пока нитки путаются.
Убита Анна Владимировна – это минус.
Убита Анечка, секретарь Ряхина, – еще один минус.
Убита Элька – к минусам же.
Исчезли сам Ряхин и изобретатель, вокруг которого все завертелось. Что понятно? А ничего не понятно. Только чудятся кораблики по серой глади пруда, красные листья и желтая трава, опутывающая Элькины ноги.
Телефон зазвонил – спасибо, отвлек, номер незнакомый, ну да это не столь важно, Ричард Иванович был благодарен звонившему за передышку.
– Алло? – с той стороны сип и пощелкивание, точно часы вплотную к будильнику поставили. – Алло, я слушаю.
– Извините… это Ричард Иванович Стеклов? Прошу прощения, я просто не уверен, что это нужный номер, но…
– Ричард. Иванович. Стеклов.
Улыбается с фотографии мертвая Анна Владимировна. «Фарма», «Анда», изобретение…
– Простите ради бога! Это Влад! Влад Камелин! Вы помните, я Элькин муж? Я… Вы извините, но я не с совсем обычным вопросом, скорее даже с необычным. Я знаю, что вы с Элькой не очень ладите, вы и на нашей с ней свадьбе дали понять…
– Ближе к делу.
– Ох, простите, ближе… понимаете, мы поссорились. Все иногда ссорятся, но… дело в том, что на этот раз серьезно. Элька попросила развода.
– Она или вы?
– Я? – собеседник удивился. Нарочито, ярко, не по-настоящему. – Я настоял на разводе? Это она так сказала? Господи, я уже и не знаю, о чем думать теперь! Поймите, я бы никогда… в нашей семье не принято разводиться, понимаете? Но… да, признаюсь, у нас были проблемы. Но у кого не бывает?
– У меня, – Ричард сказал и понял: правда. Какие проблемы, если жена мертва? Взяла и ушла, разом убив все возможные и невозможные конфликты. Это ведь так просто: умереть, уйти и видеть сны… или не видеть ничего.
– Ну… – Камелин смутился, это ощущалось даже на расстоянии. – Я, конечно, понимаю вашу иронию, Эля мне рассказывала, но… поймите, ситуация серьезная! Очень серьезная! Да, господи ты боже мой, мы детей хотели, а у нее не получалось. Мы пытались, мы по-всякому пытались, но вот… конечно, это стресс и для нее, и для меня. И да, я поддался, я сорвался, но… это же еще не повод из дому убегать! Мы бы могли все решить полюбовно.
Щелчки, щелчки, вертятся шестереночки в трубке, движут миром, ловят широкими лопастями лживые слова. А в том, что Камелин врал, Ричард Иванович не сомневался.
– Я ей звонил вчера и сегодня, она не берет трубку. Я знаю, что она у вас. Я знаю, что вы могли бы повлиять на нее. Да, да, она очень и очень уважает вас и ваше мнение.
Ложь. Если врет в одном, то сколько правды в другом?
– Попросите ее не убегать, в конце концов, столько лет вместе…
Лет, которых у Ричарда никогда не было. Интересно, а Ксюша, не случись ей умереть, тоже когда-нибудь сбежала бы? И носилась бы со своей обидой, пересказывая подругам, собирала неотвеченные звонки и жалобные SMS? Грозила бы разводом и тем, что он, Ричард, никогда не увидит ребенка?
Проклятье, у Эльки не было детей. И быть не могло: мертвое не способно рожать, а Элька была мертва еще до того, как погибла взаправду. Хотя это не значит, что Ричард не собирается искать убийцу.
Он уже ищет. И почти нашел.
– А вы приезжайте, – сказал Ричард, рисуя на белом листе синий круг, после, подумав, он вписал в круг крест, а крест зарисовал синим стержнем. – Я встречу, тогда и поговорим.
– А… а скажите, с ней все в порядке? Я очень волнуюсь.
– Да, с ней все в полном порядке, – соврал Ричард Иванович, рисуя вокруг круга квадрат. Его он тоже собирался зарисовать. – Приезжайте. Если поторопитесь, то к вечеру будете у нас. Я встречу.
Встретит и посмотрит на человека, которому было бы выгодно убить Эльку. И возможно, узнает, не воспользовался ли любезный и заботливый Камелин удобным случаем.
Или не узнает.
Дашка пришла в себя сразу от резкой боли в лодыжках и запястьях. Застонала, попыталась перевернуться, посмотреть, что же все-таки с ней происходит, но движение вызвало новый прилив боли. Дашка заскулила. Дашка вдруг вспомнила, что не так давно она пила чай с генеральской вдовой, что разговаривали они и вдова просила об услуге, а потом… что было потом? И кто руки связал? Скосив взгляд, Дашка разглядела тонкую бечеву, впившуюся в кожу. И кожу, покрасневшую, распухшую, растертую. И низкий порожек камина, за которым дрожало, разгораясь, пламя.
Камин? Откуда в ее квартире камин? И ковер такой: сине-желтый, с длинным, пропыленным ворсом, на котором то тут, то там виднелись черные следы от ожогов.
