Станислав Родионов - Задание
— Проходите и раздевайтесь, — сказал он весело.
— Сапоги снимать? — спросила Ирка.
— И сапоги, и ботинки: полы драю сам.
Ребята разделись, поглядывая на Петельникова. Тот, видимо, только что пришел с работы, еще не переоделся — лишь снял галстук. Еще и кофе не пахло.
— Проходите, — сказал он, распахивая дверь в комнату. — Друзья Бориса есть мои друзья.
Они вошли и сбились кучкой у порога, озираясь. Леденцов знал, что происходит в их головах: подсознательное сравнение особняка Мочина с этой однокомнатной квартирой. Здесь тоже не бедно, но нет ни роскоши, ни кичливости. Модно, красиво и функционально. Книжные полки с классикой, детективами и литературой по криминалистике. Непонятный шкаф, иссеченный щелями: там диски всех в мире симфоний, ноктюрнов и концертов; там даже есть сочинение Скрябина под названием «Прелюдия для левой руки», откуда, как предположил Леденцов, и пошло современное выражение «одной левой». Два стола: большой, письменный — для работы; поменьше, изящный и круглый — для кофепития. Широченная белая тахта. Несколько мягких полукреслиц на колесиках, свободно катавшихся по комнате. Деревянные панели, светильники, фотопортреты…
Гости расселись. Капитан стал посреди комнаты — в кремовых брюках, алой рубашке с погончиками, сильный и ладный, — обвел всех чуть насмешливым взглядом и предложил:
— Давайте знакомиться. Вадим Александрович Петельников.
Он каждому пожал руку и внимательно выслушал имя и фамилию. Леденцов отметил, что пока капитан им нравится. Лишь Шиндорга недовольно сдувал челку с правого глаза, но он сюда пошел с великой неохотой, покорившись большинству.
Заминки в разговоре, которая случается при подобных знакомствах, не вышло, потому что Ирка не утерпела от вопроса:
— А почему ты сам драишь пол?
— Договоримся сразу… Вам по семнадцать, мне за тридцать. Так что обращайтесь ко мне на «вы», — сказал Петельников строго, но весело.
— Почему вы сами драите полы? — повторила Ирка неувереннее.
— А кому же это делать?
— Жене…
— Я не женат. Но если бы и был женат, то драил бы все равно сам. Мужская работа.
— А почему вы не женаты? — вырвалось у Ирки так непосредственно, что все засмеялись.
— Я пережил жуткую современную драму, — грустно заговорил Петельников. — Меня любила девушка, сама на свидании призналась. А я не любил ее и сказал ей правду. Она зарыдала, побежала к реке, прыгнула в воду и пропала в волнах…
— Утонула?
— Юная спортсменка пересекла реку кролем за три минуты двадцать секунд. С тех пор я женщинам не верю.
— Правда?
— История такая была, но не женился я, разумеется, по другой причине.
— По какой?
— Чего пристала? — попробовал остановить ее Бледный.
— Так ей правду и сказали, — буркнул Шиндорга.
Петельников глянул на него внимательно и спокойно, но Шиндорга завозился в креслице с такой энергией, что оно слегка поехало.
— Почему же, скажу правду. Я давно люблю замужнюю женщину.
— И теперь никогда не женитесь? — От удивления Ирка так распустила губу, что рот ее казался открытым.
— Женюсь. Только задача моя усложнилась: нужно отыскать девушку, похожую на ту замужнюю женщину.
Леденцов понимал невероятную откровенность капитана с незнакомыми людьми, да еще с кем — с шатровыми подростками. Любую фальшь они бы сразу заметили. В сущности, искренность Петельникова была педагогическим приемом. Но Леденцов даже вспотел, придумывая, как разговор с любви перевести на что-нибудь другое. Дело в том, что капитан не знал о предстоящей женитьбе на Ирке. И Леденцову очень не хотелось, чтобы узнал он это от ребят, сейчас, при всех. Спас его сам Петельников:
— Пора выпить кофейку. Я, конечно, могу сварить, но из женских рук он вкусней. Не так ли?
Капитан глянул на Ирку.
— Я? — залилась она краской и посмотрела на свои руки.
— Все необходимое на кухне. Есть также килограмм овсяного печенья, нежирная ветчина и хороший сыр. Сама разберешься…
Ирка встала медленно и пошла на кухню, изумленно поводя глазами. Ее удивило не то, что взрослый незнакомый мужчина доверил в своем доме варить кофе, — слова о руках поразили. Оказывается, кофе из женских рук вкуснее… Леденцов не сомневался, что Ирка стоит на кухне и смотрит на свои красные ладошки.
— Рок-музыка есть? — спросил Артист, приглядываясь к стеллажу с дисками.
— Когда будем пить кофе, я такой хэви метал врублю, что ты заплачешь, — пообещал капитан и добавил: — Глянь на диски.
Леденцов молча ликовал. На такое хорошее начало он не надеялся. Ирка уже стукнула холодильником, приступив к варке кофе. Бледный сидит нервно, но это от нетерпения начать деловой разговор с сыщиком. Грэг копается в пластинках, позабыв все на свете. Только Шиндорга хмурится, но слушает, смотрит и оценивает.
И Леденцова задела странная печаль, отдаленно похожая на легкую зависть… Эти разнузданные детки слушались Петельникова без сомнений и колебаний, сразу признав его авторитет. Почему? Старше капитан, умнее, сильнее или излучает суггестические биоволны? А почему он, Леденцов, любит его и подчиняется с радостью? И странная печаль, теперь походившая на ущемленное самолюбие, задела еще раз: окажись Петельников в Шатре — не стал бы он ни вина пить, ни драться, ни в мешке стоять… Биоволнами бы скрутил, как вертит ими сейчас.
— Ну, кто здесь хочет стать сыщиком? — спросил капитан.
— Я, — нетерпеливо отозвался Бледный.
Петельников оглядел его, как покупную лошадь. Бледный приосанился: сел прямо, распрямил плечи и приподнял грудь. Но капитан все смотрел и смотрел на него, и, чем больше парень раздувался, тем веселее становился взгляд Петельникова. Бледный не выдержал.
— Вы проверьте меня!
— Иди…
Капитан сел к кофейному столику и поставил локоть правой руки на столешницу. То же сделал и Бледный. Они сцепились ладонями, и каждый стал гнуть кисть другого, стараясь положить ее на гладкую поверхность. Прошла минута, вторая, но обе кисти стояли прямо, и только их дрожь выдавала мощное напряжение. Еще прошла минута…
— Что же ты меня не кладешь? — спросил Петельников.
— И вы меня не кладете.
Капитан улыбнулся и припечатал его руку к столу легко, как прутик пригнул. Бледный покраснел, но уже от другого, от нервного порыва.
— Вы меня поспрашивайте. Я в криминалистике секу.
— Непременно. Водопроводные краны дома чинишь?
— Нет.
— Жаль. Двое сыщиков однажды в подвале чуть не захлебнулись, не могли воду перекрыть. А телевизоры ремонтируешь?
— Нет.
— Жаль. Как-то мы сидели месяц в избушке лесника. Телевизор сдох, а исправить некому. Эпиграммы Пушкина знаешь?
— Ну, про саранчу, которая летела и села…
— Это не эпиграмма, один мой знакомый сыщик так вот жуликов упустил. В переписанной от руки эпиграмме шифровку не углядел. Потому что не знал текста Пушкина; Ну ладно. Старушку сможешь к себе расположить?
— Как расположить?
— Побеседовать так, чтобы она тебя повела домой чай пить.
— Я старух не люблю.
— Худо. Я вот так одну бабусю не расположил, она информацию и утаила. Скажи: животное укротишь?
— Какое животное?
— Тигра. Однажды убежал из зоопарка, мы ловили.
— Собаку укрощу…
— А младенца перепеленаешь?
— Младенца перепе… Чего?
— Мне пришлось. Мамаша к двери кабинета новорожденного подкинула.
Бледный беспомощно глянул на Леденцова. Его редко краснеющее лицо порозовело. Ровненькие плоские щеки обиженно вздрагивали. Во взгляде не было ни силы, ни обычного легкого превосходства. Он надеялся увидеть здесь тайную жизнь частного сыщика, поучиться у него, глянуть на оружие, узнать новый приемчик… Читал он про эту жизнь в западных детективах — блеск. А тут краны, младенцы, тигры…
— Это еще не главное, — как бы успокоил его капитан. — В сыщицкой работе должна быть идея.
— Какая? — спросил Бледный, намереваясь уйти от непонятных для него вопросов.
Но тут походкой манекенщицы вошла Ирка, катя перед собой нагруженный столик. Все зашевелились. Запахло кофе, зазвенели ложки-вилки, заскрипели колесики подъезжавших кресел. Подано все было безукоризненно. Ирка разливала кофе, и казалось, она все еще разглядывает свои руки, как обретенную драгоценность. Петельников включил стереосистему — ритмы застучали отовсюду, из книг и стенок, из упрятанных там динамиков. И кофепитие стало веселым. Ребята поглядывали друг на друга, как бы удивляясь: откуда взялось хорошее настроение, если нет вина?
— Какая идея в работе сыщиков? — спросил Бледный, перебивая музыку и общий разговорный шумок.
— Мужская, — коротко ответил Петельников.
— Что за мужская?
— У истинного мужчины есть две задачи: переделать себя и переделать мир.
