Оса Ларссон - Кровавая жертва Молоху
– Как ты себя чувствуешь?
– Не очень. Черт!
Рука соскользнула по шее и оказалась на груди. Он наклонился вперед.
– Постарайся дышать спокойно, приятель, – сказал Свен-Эрик. – Где у тебя болит?
– Лицо, вот здесь, – ответил Йокке, показывая на щеки и нос, – ах ты, черт подери!
Он положил ладонь на стол, словно пытаясь упереться в него.
И рухнул на пол, приземлившись лицом вниз.
Анна-Мария и Карл фон Пост вскочили на ноги.
– Что ты наделал? – закричал фон Пост Свену-Эрику Стольнакке.
Йокке Хэггрут вспотел так, что стал весь мокрый.
– Немедленно «Скорую»! – приказал фон Пост. – Он не должен умереть, черт возьми! Быстрее! Я хотел заключить его под стражу!
Карл фон Пост несся по больничному коридору. Он был вне себя от ярости. Надо было проводить допрос самому, никому не передоверять. Пора прекратить слушаться чужих советов. Взять под свой собственный контроль всю эту идиотскую ситуацию.
Он покосился назад на Анну-Марию, едва поспевавшую за ним. Распахивая на своем пути двери и проходя через них, он отпускал их прямо ей в лицо.
«Подразделение карликов, – думал он зло. – Спецотдел по борьбе с гномами и троллями».
– Кто убивает ее и пишет на стене «шлюха»? – выкрикнул он, несколько раз нажимая на кнопку лифта, словно это могло ускорить процесс. – Бойфренд или тайный любовник! Это первый урок об убийствах женщин. Она захотела с ним порвать! Йокке Хэггрут разъярился. Напился до такого состояния, что мозги приобрели вид мышиного дерьма, а потом взял вилы и пошел с ней разбираться. Затем приплелся на свой идиотский хутор, кинул грабли под сарай и улегся отсыпаться. Именно так все и было. Самый вероятный ход событий. Именно так все обычно и бывает.
Они вышли из лифта. Боже, до чего он ненавидел больницы! Поручень, идущий вдоль всей стены. Стулья, стоящие перед закрытыми дверьми. Пустая больничная койка на колесиках. На стенах – некое подобие искусства, уровнем чуть выше, чем таблички с планом эвакуации. Зеленый, отполированный до блеска пол, в котором отражались лампы дневного света.
Наконец они остановились у запертой двери отделения реанимации, и фон Пост начал беспрерывно жать на кнопку звонка, чтобы его пустили.
«Похоже, она струсила, – подумал он, глядя на Анну-Марию Меллу. – Теперь в ее дряблом животе комок».
Йокке Хэггрут – типичный мелкотравчатый убийца женщин. Хотя вилы – это, пожалуй, новаторское мышление. Просто изобретатель он, этот Йокке. Свежее решение – вместо того, чтобы стукнуть старушенцию головой о стену или дать по голове молотком, в конце концов, он мог просто пырнуть ее кухонным ножом.
Нервишки у них у всех пошаливают. Не говоря уже о Свене-Эрике. Тот вообще чуть не плакал, когда приехала «Скорая» и увезла Хэггрута.
И у него есть все основания плакать! Дядя Морж крепко влип, если Йокке умрет. И Мелла тоже!
Покачиваясь на пятках, Карл фон Пост не отрывал палец от звонка. Слава богу, ему не придется брать на себя ответственность за эту катастрофу.
Сам он из уважения к их многолетнему опыту оставался пассивным наблюдателем. Ни слова не проронил!
Так что даже и хорошо, что допрос проводил не он.
Но если Хэггрут сдохнет не признавшись! Тогда следствие будет списано в архив. И вся проклятая стая гиен накинется на полицию. Начнут обсуждать методы ведения допросов. Обстоятельства при задержании пойдут на целый разворот.
Окруженный идиотами. Постоянно имеющий дело с саботажем. Они не смогли приструнить даже бабу этого самого Хэггрута. Как они допустили, чтобы она изуродовала его машину и убежала в лес? Как такое вообще возможно, черт побери?
Врач отделения реанимации категорически отказывалась допускать к пациенту прокурора или полицию.
С выражением лица как у русского пограничника, она встала перед закрытой дверью, ведущей в палату. Проведя рукой по коротко остриженным черным волосам, она поправила большие очки, съехавшие на нос. Затем она объяснила, что Йокке Хэггрут действительно в сознании, но у него, по всей видимости, инфаркт миокарда. Она что-то объясняла про «морфин», «снижение частоты пульса», «кислород» и «бета-блокаду» и закончила тем, что стресс пациенту категорически противопоказан.
«Лесбиянка», – мрачно констатировал фон Пост. В этом случае не поможет, сколько ни распрямляй плечи и ни подпускай мужского очарования.
«Девочка-отличница», – подумал он, когда врачиха заявила, что, само собой, слышала, что сказал прокурор. Что пациент подозревается в жестоком убийстве женщины. И что вовсе нет, ей на это не наплевать, но подвергать опасности жизнь пациента она не намерена. Они смогут продолжить допрос, когда его состояние стабилизируется. Когда это произойдет? Трудно сказать.
Она стояла перед фон Постом, держа под мышкой карточку, ее голова не доходила ему и до подбородка. Надпись «интерн» на ее бейдже резала прокурору глаза, как яркий свет прожектора.
– Я хотел бы поговорить с вашим начальством, – заявил фон Пост.
Однако это ему ничего не дало. Начальство сидело в Лулео и по телефону заявило, что не видит никаких причин сомневаться в оценке состояния пациента, сделанной коллегой. А состояние оценивается как критическое.
Оставалось только ретироваться обратно в полицейский участок. Ну и как тут прикажешь делать свою работу, когда все вокруг только саботируют?
Однако жизнь не показалась фон Посту слаще, когда он вернулся в участок. Там инспектор полиции из Умео, якобы специалист по допросу детей, весь день бросала на ветер деньги налогоплательщиков.
Она была в штатском. Большая женщина в многослойной льняной одежде, с густыми седыми волосами, схваченными заколкой. На шее на кожаном ремешке висело украшение из дерева и серебра, которое, как предположил фон Пост, должно было подчеркнуть божественность в ее образе.
Глядя на нее, фон Пост почувствовал, что ему самому не помешали бы кислород, бета-блокада и морфин.
На юридический поступают лучшие. И только лучшие из лучших становятся прокурорами и судьями. А вот полицейским, похоже, может стать любой недоумок.
– Так он ничего не видел? – спросил он.
– Он ничего не помнит, – ответила она. – Я предполагаю, что он действительно видел или слышал нечто очень пугающее. В его рассказе есть пробелы, указывающие на это. Почему он проснулся? Как добрался до домика в лесу? Почему вылез в окно?
– Мне эти пробелы известны, – проскрежетал фон Пост, с трудом сдерживаясь. – Именно поэтому мы пригласили вас сюда. Ведь есть же способы как-то добраться до этих сведений. Под гипнозом или как-нибудь еще. Разве не в этом заключается ваша работа? Мы пригласили вас сюда, оплатили перелет. За что вы получаете деньги?
– Моя работа заключается в том, чтобы поговорить с мальчиком. И я это сделала. Но о ночи убийства он не рассказывает. Он не может. Или не хочет. И гипнотизировать его категорически не следует.
– А когда мы сможем его допросить?
– Вы можете допрашивать его сколько хотите. Но если вы желаете узнать, что именно он видел, дайте ему сначала почувствовать себя в безопасности. Этот полицейский, который взял на себя заботы о нем, – Кристер Эриксон. Он живет у него и играет в собаку. Кинолог сказал мне, что может пока оставить мальчика у себя. Это очень хорошо. Насколько я понимаю, других взрослых у мальчика нет. Чем спокойнее и увереннее он себя чувствует, тем больше шансов, что он заговорит. И обычно они не рассказывают все за один раз. Постепенно проступают отдельные фрагменты. И не так, как мы ожидаем, и не тогда, когда мы говорим о событии, а тогда, когда ребенок занимается совсем другими делами.
– Восхитительно! – выдохнул фон Пост. – Мы выложили кругленькую сумму за то, чтобы получить добрый совет – подождать. Великолепно! Потрясающе! Было бы здорово, если бы люди хоть иногда делали работу, за которую им платят зарплату.
Инспектор полиции открыла было рот, но снова закрыла его. Достав телефон, она взглянула на дисплей.
– Я должна ехать в аэропорт, – проговорила она, глядя в окно на снегопад. – Лучше выехать заранее, дорога непредсказуема. Анна-Мария отвезет меня.
Фон Пост не ответил. Да и зачем бы он стал это делать.
«Дайте мне нормального человека, который понимает, чего я от него хочу», – подумал он.
– Этот ваш прокурор, – проговорила коллега из Умео в машине Анны-Марии по дороге в аэропорт, – не самый приятный человек.
– Hänen ei ole ko pistää takaisin och nussia uuesti[27], – сквозь зубы ответила Анна-Мария.
– Я не понимаю по-фински. Что это значит?
– Ну, что… э… что он не самый приятный человек. Ужас, сколько снегу намело. Посмотрим, не растает ли он.
Дворники ходили туда-сюда по лобовому стеклу, свет фар машины отражался от белых хлопьев. Перед Анной-Марией словно стояла белая стена – черта с два что-нибудь увидишь.
Идет снег. На дворе 14 апреля 1915 года, и снежинки медленно опускаются с серого зимнего неба. У Яльмара Лундбума гости. Это жена Карла Ларссона Карин, приехавшая к нему с супругами Цорн, с ними архитектор Фердинанд Буберг с женой и скульпторы Кристиан Эриксон и Оссиан Эльгстрём.
