Иван Дмитриев - Все стороны злосчастной медали
— Мне кажется, я нихрена уже не ориентируюсь в жизни.
— Что не так? — спросил Ганс.
— Она выгнала меня.
— Кто?
— Эрика, блин! Ты совсем тормозишь.
— Извини, было чем заняться ночью. Помиритесь.
— Надеюсь. У нее будто крыша поехала. Увидела гильзу и давай психовать…
— Гильзу? — напряженно спросил Ганс, перестав выворачивать на дорогу.
— Да, причем твою. Она обвинила меня в том, что я убил её милого мужа, который её бил. Ты слышишь, бил её, черт возьми!
— Давай остынь уже, — сказал Ганс, включив аварийку, — Она не пойдет в полицию?
— Эрика? Не знаю… Не должна. Погоди, и что мы сделаем, если пойдет?
— Это уже тебе решать, — многозначительно ответил Ганс, — Лучше бы вы скорее помирились.
— Так всё удобно складывалось. Не знаю, что с ней.
Мы уехали с Гансом к нему. Конечной точкой маршрута была однокомнатная квартира неподалеку от центра города.
— Ты здесь живешь? — поинтересовался я.
— Снимаю в связи с недавними событиями. Не хочу светиться, нужно быть осторожным.
— Умно, — ответил я, проходя в кухню.
— Чай будешь? — спросил Ганс.
— А давай, тем более, что я, кажется, оставил кофе в машине.
— Ну, рассказывай, что там у вас, — сказал он, проводя какие-то манипуляции с мешочками и заварочным чайником.
— Да что рассказывать… Она любит меня, я это понимаю. А ведет себя, как ребенок. Что ты делаешь?
— Сейчас, погоди.
Ганс заварил чай и спустя пару минут поставил на стол две чашки.
— Попробуй, — сказал он.
— Немного кисло, — ответил я, отпивая необычный напиток, — Что это за ерунда?
— Сам ты ерунда. Это барбарис с мятой.
— Ну ты чаедел. Открой фирму по продаже этого чуда. Так и представил: "Барбарисный мир Ганси". И два метра с добродушной улыбкой под колпаком. Хаха, точно.
— Понял, больше тебе не налью. Странный ты становишься. Ну так что там дальше?
— Ганс, это ведь не главная тема сейчас. Что с Бранном?
— Знал бы я. Этим рулит Вертен. Как нам иначе выйти на него?
— И что, какие новости?
— Никаких. Вертен пропал.
— Как так?
— Ну вот так. Я заезжал, но его не было дома. Звонил — не отвечает.
— Когда это было?
— Сегодня, с самого утра, как закончил.
— Странно, — говорил я, наполняя желудок чаем, — Ты не боишься, что всё пойдет не по плану?
— Как ты видишь, мы не у меня дома.
— Дерьмовая история, если честно.
Мы допили чай, и Ганс позволил остаться у него на некоторое время. Мы почти не выходили из квартиры. Два раза Ганс приносил пакеты с едой. Один раз даже с готовой. На следующий день он сказал мне:
— Ты бы съездил, извинился что ли.
— Перед Эрикой?
— Ну да. Хотя за такое извиняться… тоже грубо.
— Я не знаю, что говорить даже. Заигрались мы.
— Можешь взять машину. Я буду дома, если что.
Через пятнадцать минут после этого я уже ехал к дому Эрики с цветами. Раньше часто приходилось извиняться почти просто так. Теперь говорить вообще было нечего. "Я убил его во благо"? Бред.
Я подошел к дверям, собираясь с мыслями. Позади всё так же стоял её транспорт, перед гаражом находилась "БМВ". Никто не ответил на дверной звонок. Никто не захотел открывать на стук. Я обошел дом кругом, заглядывая в окна, и, кажется, внутри не было никакого движения. Я вытащил телефон и лихорадочно набрал номер Ганса.
— Её нет дома!
— Ну, подожди. Может, она в магазине.
— Я думаю, дела куда хуже. Что, если причастен Бранн?
Ганс помолчал.
— Заедь за мной.
— Возьми такси, — бросил я, назвав адрес Эрики.
И вот мы уже вместе стояли у пустого, как мне казалось, дома.
— Ну да, как-то тихо, — сказал Ганс.
— Что будем делать?
— Есть задняя дверь?
— Да, пойдем.
Мы обошли дом и оказались на втором крыльце, которое было куда меньше по размерам и располагалось сбоку.
— Будем надеяться, сигнализации нет, — произнес Ганс и в два счета выломал дверь своим массивным плечом.
Внутри действительно никого не было. Интерьер был тем же, что и два дня назад. Я прошел на кухню. Все приборы были на месте. Гостиная была той же. Я поднялся наверх и с первых же шагов по спальне заметил, наконец, разницу. Шкаф был открыт, и все вещи покинули свои места. Все её вещи.
Я спустился вниз и сказал Гансу, который рассматривал фотографии:
— Всё ясно, она уехала.
— Сбежала?
— Вроде того. Шкаф выворочен.
— Сочувствую. Звонил?
— А зачем? Она не возьмет.
— Как знаешь.
Мы снова оказались на улице, и я произнес:
— Мне бы побыть одному. Ты долго сегодня не ляжешь?
— Разбудишь, если что.
— Прошвырнусь по барам.
— Аккуратнее. Пистолет с собой?
— Угу.
— Тогда до встречи. Попробую найти Вертена.
Мы разошлись, и меня понесло в то самое кафе на Вингроад. Сев в самом углу зала, я долго пялился в окно, где туда-сюда мелькали машины и люди. Ощущение того, что я пропускаю что-то важное, прочно засело в моей голове. Что я пропускал, я не знал. И всё же от несделанного становилось грустно.
Принесли меню, и я заказал стейк и пиво. Чуть позже я пойму, что мне нужно что-то покрепче, но пока я сидел и просто смотрел в окно. Почему всё происходит именно так? Когда-то я бросил этот город, добился чего-то на другом континенте, и вот я снова здесь. И снова те же люди, отчасти те же проблемы. От чего я тогда бежал? От самого себя, наверно. Это постоянная, глупая гонка, соревнование с собою из прошлого. Сейчас, когда из высоких зеркал людных мест или ванной комнаты на меня смотрит Леонард Фишер пятнадцатилетней давности, он спрашивает: "Эй, чего ты добился?" Я же в последнее время привык отвечать просто: "Заткнись". Работает.
Мне принесли зажаристый стейк, который на вкус оказался не хуже Мёртвого моря по проценту соли. Я подозвал официанта, спросил, что это за новый способ портить настроение клиентам, и стал ждать новый. Пиво кончилось, новый стейк начался. Покончив с ним, я заказал виски, потому что разговор с самим собой походил бы на сумасшествие, а я хотел молчать и думать. Перед тем, как мне принесли большую бутылку жидкости ярко-деревянного цвета, я заметил, что все столики вокруг чудесным образом освободились, и только за одним сидел странный тип, сквозь газету наблюдавший за мной. Я бы, конечно, последовал утреннему опыту срываться на незнакомцев, но вовремя заметил, что другое крыло кафе тоже начинало пустеть. Официант вежливо просил людей покидать их столики. У входной двери расположился еще один плечистый парень. Я допил стакан и незаметно осмотрелся. Всего их было трое, и по кафе они расположились треугольником.
Так я понял, что меня будут брать.
Глава 11. Забудь и уйди
Нужно было что-то делать, и слегка нетрезвый мозг еще мог придумать план отступления. Но, встав, я понял, что во мне теперь был не только алкоголь. Я пошатнулся, хоть и держал равновесие. Голова закружилась, потянуло в сон. Интересно, есть ли противоядие? Наугад повернувшись, я увидел вывеску "WC" и заставил тело направиться в её сторону. Сшибая стулья, опираясь руками на столы, я шёл напролом к синим дверям, в которых видел последнее спасение. Не знаю, шел ли кто за мной, но я смог завалиться в комнату с умывальником и запереться. Вряд ли отсюда получится уйти самому. Я скатился вдоль стены на пол, пытаясь достать пистолет, который вылетел и упал рядом. Тогда я потянулся за телефоном и даже смог набрать номер Ганса. Глаза ужасно слипались, и я почти не в силах был держать их открытыми. В трубке были длинные гудки, но я истошно кричал в неё: "Ганс! Га-а-анс!" Это позволило еще какое-то время бодрствовать. Наконец, он ответил, и я выкрикнул последнее, что мог: "Вингроад!" И больше ничего. Звук рассеялся по комнате и весь ушел в телефон. Я перестал различать шорохи и видеть свет. Я отключился.
Много лет назад мы всей семьей любили выбираться к небольшой речушке, которая впадала в Одер. В месте нашего отдыха она изгибалась медленной дугой, а затем давала резкий поворот. Всякий раз мы с Карлом бегали к старому каменному мосту ловить лягушек, которых под горбом моста почему-то было стабильно много. В детские годы расстояния воспринимаются не так явно. Кто бы мог подумать, что от разложенных на траве вкусностей до того моста было аж два километра. Нам было всё равно. И вот в очередной раз мы отправились на ту речку — её названия я всё не могу вспомнить — и привычно расположились под деревьями. Через час стало скучно, и даже купание не спасало. Мы опять убежали к мосту. Когда лягушки были по двести раз пойманы и отпущены, Карлу вдруг захотелось побродить по камням, которых было немало вдоль течения реки. Помню, я кричал, чтобы он был осторожнее и что пора возвращаться. Вместо этого Карл продолжал ползать по камням и в итоге здорово навернулся. У него было что-то с ногой. Я тогда подумал, что это перелом и жутко перепугался, хотя позже врач назвал это очень сильным ушибом. Но из-за боли Карл не мог идти. И вообще ничего не мог. Он истошно вопил и, прежде чем я до него добрался, перебрал все известные ему тогда ругательства, коих было аж два. Подняв своего бедного маленького брата на руки, я протащил его все два километра на себе, без единой остановки, без посторонней помощи. Мне было тринадцать, ему — девять.
