Геннадий Астапов - Идет охота на "волков"
— А на базаре цены упали. Три дня назад были по двести, сегодня ходил — сто тридцать.
— Нет, что ни говори, а в этом году не тот урожай, что в прошлом.
— Коне-эшно! Кто спорит! В прошлом полный завал был!
— Мужики! Хватит трепаться! Бабы за стол зовут! — и по одному они потянулись в комнату.
Наконец под фонарем появился тот, кого ждали. Он спешил, делал длинные шаги, и нагнув туловище вперед — стремительно шел к подъезду. Мужчина оказался высоким, сильным, плечистым, четверо подхватились, и ему наперерез. Фраза была стандартная, произносилась только лишь затем, чтобы остановить незнакомца.
— Эй, закурить не найдется?
— Нет, не курю. — посторонившись, ответил тот.
— Что ж ты, мудило, с собой не носишь? Угощал бы!
Незнакомец остановился — путь перегорожен, и шагнул назад.
— Куда, брателло?
В этот момент сзади забежал один из четверых, упал под ноги, другие — незнакомца слегка толкнули. Не ожидая подвоха, он упал, по асфальту посыпались стекла очков. И сразу — десятки пинков по голове, по почкам, по печени — обрушились на него.
— Ну что, с-сука! Не понимаешь по-хорошему? Разве тебе не звонили, пидар, не предупреждали? — удары со всех сторон сыпались щедро и безжалостно. Сбитый с ног, мужчина не защищался, он даже не успевал уворачиваться.
— Мешок с говном! Если твоя блядская газета еще раз появится — тебя никто не спасет! Получай, мразь! Получай, сука!
— А ну, посторонись, я с разбегу! — и последовал гулкий удар по голове. — Калекой сделаю, гондон! Руки поотрубаю, писатель! Убью, гад!
На шею ему накинули скрученные в веревку колготки и натянули, он захрипел, пытаясь просунуть пальцы под петлю.
— Будь моя воля, я б тебя, мудило, хоть сейчас придушил! — бросил Цаца, стягивая колготки с почти неподвижного мужчины. — Живи пока! Радуйся, пидар!
Все произошло в несколько минут, организованно и беспощадно.
Четверо быстро собрались и не оглядываясь — поспешили через дворы на дорогу, где ждала машина.
— Ну? — спросил Костя, когда те погрузились.
— Нормально! Отмандячили — запомнит! Может, сдохнет возле дома.
— Ты чё, тля! Я тебя тогда самого уделаю! Приказов не понимаешь!?
— Да ладно, Костя, пошутил я! Поехали! Все путем!
Включив фары, жигуль развернулся и рванул назад, на пятак, проскочил мимо неработающих светофоров, областного акимата, помчался в сторону ЦУМа и дальше. Избитый полз на коленях к подъезду.
Витаса сменила Лариса Долина со своей «Погодой в доме», затем — Джо Дассен.
34
Кажется, клюёт? Поплавок дернулся на мелкой водной ряби и застыл. Но опять: прыг, прыг, так в прошлый раз обманывал сазанчик, нужно его подсечь, и выудить рыбу. Атамбай вскинул удочку, ловя в воздухе грузило, добродушно матюгнулся: червя наполовину склевали, острым кончиком блестел крючок. Балуется мелочевка. Насадил нового, извивающегося червя, поплевал и закинул обратно в воду.
Он сидел на берегу тихого затончика Сыр-Дарьи, камышовые султаны шептались на ласковом ветру, большим круглым диском садилось за горизонт солнце. Отражаясь в зеркале воды, багровый закат слепил глаза, и поплавок терялся из виду среди плывущих палочек, веточек, белых пузырьков, листочков.
Большой любитель порыбачить, Атамбай в этом году впервые выбрался на природу. Бесконечные дела, отчеты, проверки, ревизии, балансы — не способствовали расслаблению, не было ни выходных, ни настоящих праздников, ни нормального рабочего дня и отдыха. Его могли задержать на работе до позднего вечера, вызвать среди ночи, нежданно-негаданно отправить в командировку, нагрузить обязанностями, не свойственными его профессии. Но он не жаловался, в команде Муратидзе все работали одинаково много, оказывается, к этому тоже можно привыкнуть. Поэтому редкие свободные дни ценились, как настоящая удача.
В это место, которое называется Майли-тугай, они ездили с отцом ещё тогда, когда тот работал в Турланской экспедиции геологом. Вечные его разъезды в степях, в пустынях, в горах, наложили отпечаток и на жизнь Атамбая: он, как и отец любил природу. А здесь, в Майли-тугае, много лет назад вырыли землянку — в дремучих тугаях найти её было не просто — и приезжали сюда, рыбачили по нескольку дней. На Дарье таких землянок полно: опустившиеся пьяницы, бичи, рыли их — скрываясь от холода и кредиторов, от родственников и от полиции. Они уходили из городов и устраивались возле реки: жили ловлей рыбы, и ружьишки у них водились, стреляли кабанов, фазанов и уток. Но чаще всего бездельничали, ходили друг к другу в гости и пили брагу, так как дождаться окончания её брожения и изготовить нормальный самогон — не хватало терпения. А в землянке, вырытой Атамбаем и его отцом — однажды поселился бомж Витя, которого прозывали они то кукушонком, то есть, подкидышем. Это было даже к лучшему: теперь не опасаясь, они могли оставлять там не хитрые рыбачьи снасти, скарб, который прежде всякий раз таскали с собой. Когда родители перебрались жить в Астану, Атамбай наведывался к Вите один, привозил дешевого разливного вина и еды. Дешевого потому, что другого Витя не пил, особенно водки. А может и пил, но стеснялся причинить хорошим людям растрату. Видимо не все ещё растерял — совесть осталась.
* * *Опять клюет! Поплавок нырнул и спрятался под воду, леска натянулась, Атамбай дернул удочку, она согнулась — и на воздух взлетела рыбина размером по локоть. Сколько переловил рыбы, но всегда, когда на крючке оказывалась новая — испытывал волнение, будто в первый раз. Радостно снял желтого жирного сазана, насадил на кукан и бросил назад в воду, заправил червяка и следом кинул удочку.
Наступал вечер, и видимость становилась никакой. Появились комары. Черные, голодные, звенели над ухом, кусали сквозь брюки и рубашку, попадали в нос — тучами вились над головой. Атамбай шлепал себя по лицу, по ногам, рукам, затем сломил камышину и стал разгонять ею стаи кровососов — бесполезно. Не выдержав, воткнул конец удочки в солончаковый бережок, схватил улов и помчался в землянку по высокой траве. Витя хозяйничал у костра, готовил тройную уху из рыбы, пойманной в обед. Чего-чего — а это умел. Сначала в большом казане варил ту, что помельче, затем шумовкой её вынимал и закладывал чуть покрупнее, затем вынимал и эту, а закидывал самые жирные, отборные куски сома и сазана. Процесс получался длительным, Витя за это время не однажды прикладывался к пятилитровой канистре разливного вина, но когда уха была готова, и Атамбай, полный кулинарных предчувствий, начинал трапезу — то был абсолютно уверен: такому бульону могли завидовать боги. Даже в жарких условиях юга, когда он к утру остывал — превращался прозрачный холодец. А ежели горячий, да с перчиком, да в прикуску с сомовьим боком, да со свежей петрушечкой и лучком, да с помидорчиком, да под сто пятьдесят граммов русской водочки — то стоило забыть все на свете, а приехать на Дарью!
Витя, черный от жаркого солнца, накачанный вином и утрамбованный ухой — сыто щурился при всполохах догорающего костра.
— Ну, слава богу. — сказал он. — День прошел, и ладно.
— Разве ты веришь в бога? — лениво поинтересовался развалившийся на спальном мешке Атамбай, стараясь быть ближе к костру, там меньше комаров. — Ты, спившийся и почти конченный человек? — Витя не обижался на правду, он и сам считал себя конченным.
— Может, и верю… По своему…
— По своему?
— Как тебе объяснить… Вот вечные темы: бог — это добро, да? Говорят бог — всеобъемлющ. Если он со своим добром всеобъемлющ, значит, для зла места не остается. Но ведь зло существует? Тогда что? Он не всеобъемлющ? Или, получается, не всесилен, раз смог допустить в своем пространстве существование дьявола со злом? Какой же это бог, если не всесилен? Но нет! Он всеобъемлющ и всесилен! Откуда же тогда зло? И это — главный вопрос. Какой же думаешь ответ? Ответ таков: бог — есть дьявол, дьявол — есть бог! Единое целое! Палка о двух концах: сколько её не дели, останутся два конца. В жизни хватает примеров, когда добро становится злом, а зло — добром. Классический: безнадежно больной просит сделать инъекцию, чтобы умереть. Можно оценить поступок врача, исполнившего эту просьбу? Ежели он её выполнит — сделает добро умирающему, сократив его страдания, но пойдет против воли бога, давшего человеку жизнь. Не выполнит — чист перед богом, зато продлит муки больного, в глазах его — останется черствым и бездушным. Как определить, что здесь добро, а что зло? Что от бога, а что от дьявола? Определить нельзя, потому что, бог — это и есть дьявол! Хорошее — это и есть плохое! Плохое — это и есть хорошее! В молодости от меня ушла девушка. Я был на грани помешательства, пока не понял: хорошо, что ушла. Она ещё не стала женой, и если бы ушла после свадьбы — было бы хуже! Но и тогда было бы хорошо: чем жить с неверной женой — пусть лучше уйдет! И я молился богу за то, что он принес мне страдания. И проклинал его за то, что подарил мне счастье побыть с этой девушкой.
