Ингрид Нолль - За борт!
— Ну что, совсем одна и погружена в думы? — неожиданно раздался за спиной голос Валерии. — Куда подевались твои друзья? Если хочешь, можешь сесть к нам.
Все же лучше с ловцами собак, чем одной за столом на четверых, подумала Эллен, может быть, даже лучше, чем торчать одной в каюте. С другой стороны, если Герд захочет ее найти, он может позвонить.
— Я знаю только, что моя дочь на вечеринке, но не имею понятия, что случилось с Дорнфельдами. Вполне вероятно, они так же плохо переносят мистраль, как и я.
Тут и Ансгар подсел к столу:
— Я только что видел Герда, он ехал на лифте вниз. Я хоть и ветеринар, но кое-что понимаю и в двуногих. Так вот, я заметил, что ему нехорошо.
Эллен забеспокоилась, но обсуждать эту тему с малознакомым человеком у нее не было никакого желания. Поэтому она быстро распрощалась, сославшись на мигрень. Вернувшись в каюту, она включила телевизор, но смотрела без звука. К уже привычному монотонному гудению судовых двигателей добавился тихий шорох. Это за окном пошел дождь, и усилилось волнение на море. Часы показывали начало одиннадцатого. Если звонить, то сейчас, потому что позже будет уже неприлично. Эллен набралась храбрости и набрала номер Дорнфельдов.
— Герд? — откликнулась Ортруд.
— Нет, это я, Эллен. Я хотела спросить, почему вы не пришли на ужин.
— Как раз об этом я и хотела поговорить с тобой и тоже задать несколько вопросов. Будет лучше, если ты заглянешь ко мне. Ты ведь знаешь номер каюты? Это на палубе, которая над тобой…
Что же произошло? Сердце Эллен было готово вырваться из груди, но в этой ситуации требовалось сохранять хладнокровие. Что, если у Ортруд зародились подозрения и это подлая ловушка? Судя по голосу, Ортруд уже приняла на грудь, но говорила пока разборчиво. Делать было нечего, Эллен накинула пиджак и пошла.
21
В это же время Амалия на русской яхте выпила несколько больше водки, чем следовало бы. Но это не подняло настроения, наоборот, она почувствовала сильную усталость, уснула на шатком шезлонге и выпала из праздника. И спала бы неизвестно сколько, если бы в ее сновидения внезапно не ворвался беспорядочный треск взрывающихся петард. Очень скоро подоспела полиция, потому что у хозяина яхты не было разрешения на нарушение покоя граждан в ночные часы, а местные жители стали жаловаться. Хозяину пришлось заплатить штраф, музыканты тихо ретировались, а праздничное настроение быстро улетучилось.
Однако полицейские знаменитого греховного Вавилона оказались неравнодушными к искусству. Певцам было позволено на прощание исполнить колыбельную Брамса «Добрый вечер, доброй ночи», и не было среди стражей порядка никого, кто не был бы околдован чарами этой мелодии. В Амалии взыграло честолюбие. Она захотела показать, что приехала отнюдь не статисткой. Непривычная водка освободила девушку от остатков робости, — и впервые в жизни она исполнила сольный номер. «Луна взошла» прозвучала так по-детски трогательно, что какой-то русский блондин со слезами на глазах звучно облобызал Амалию, а наследники Луи де Фюнеса напомнили устроителю праздника, что пора все же закругляться.
Немецкие певцы со своим очаровательным талисманом простились с хозяевами, но проблема ночлега осталось нерешенной. Все рассчитывали, что их положат на яхте, к тому же им до сих пор не заплатили ни цента из обещанного гонорара. В тех двух отелях, куда они заглянули, незанятым оказался только один номер. После некоторых совещаний и колебаний баритон заключил, что готов разделить с Амалией постель в гостинице — и даже за нее заплатить, — но такой расклад, в свою очередь, не устроил тенора. Уменьшившийся в конце концов до квартета холостяцкий коллектив еще какое-то время проторчал в баре, но когда там стало не продохнуть от набившегося народа, музыканты снова оказались на улице. Дрожа от холода под зонтиками от солнца, они почти смирились с судьбой клошаров, а тут вдобавок ко всем несчастьям еще заморосил дождь, поставивший под угрозу не только костюмы, но и чувствительные голоса артистов.
Каюта Дорнфельдов немного превосходила по размерам ту, где жила Эллен, и вместо иллюминатора имела широкое окно чуть ли не во всю стену. Эллен постучала. Жена Герда, облаченная в темно-синий спортивный костюм, открыла почти сразу. После холодного приветствия Ортруд забралась с ногами на диван и села по-турецки. Перед ней стоял грязный стакан и почти пустая бутылка красного вина.
— Герд перенес сегодня сильный стресс, или ему пришлось физически перенапрячься? — в лоб спросила Ортруд, не утруждая себя вежливостью.
— Ну да, мы погуляли с ним пару часов по Сен-Тропе, но сегодня было не так жарко, как в предыдущие дни. Наверное, мистраль предвещает смену времен года, будет холоднее, а резкую перемену погоды не каждый переносит, — затараторила Эллен, смутившись от откровенного намека. — А вообще-то, где Герд?
— Внизу, в корабельном госпитале. Ты не могла знать, что два года назад он перенес инфаркт и с тех пор стал боязлив и осторожен, все время прислушивается к самочувствию. Еще в прошлом круизе он целый день провел в стационаре, едва почувствовав себя плохо. Когда я вернулась с прогулки, он лежал с жалким видом в постели и жаловался на боль в левой руке. Вот я и подумала, что он перегрузил себя…
— Ради всего святого! У него снова инфаркт?
— Я немедленно отвела его к корабельному врачу. На ЭКГ тот не обнаружил ничего серьезного, но сказал, что свидетельства приступов будто бы иногда проявляются только на следующий день. На всякий случай доктор оставил Герда в больничной палате — так ему легче вести наблюдение. Там всегда дежурит медсестра, и в случае чего она приглядит.
У Эллен как камень с души упал, несмотря на то что опасность, по-видимому, еще не миновала. Мысль о том, что Герд мог умереть посреди бескрайнего моря, казалась ей совершенно невозможной, почти дикой. С другой стороны, судовой врач при малейшем риске вызовет вертолет и перевезет пациента в ближайшую клинику. В то же время Эллен понимала, что смерть пассажира на борту ляжет пятном на реноме корабельного врача.
Ортруд тоже задумалась о последствиях. Наконец она тяжело поднялась с дивана. То ли от качки, то ли оттого, что ее штормило изнутри, когда она добралась до мини-бара, для сохранения равновесия была вынуждена схватиться за полку над ним, где стояли рюмки и стаканы, и — раз уж так вышло — взяла второй стакан для Эллен и плеснула в него остатки спиртного.
— Не пугайся, сейчас тебе долью, я тут нашла запасы, — успокоила она. — Врач мне обещал немедленно позвонить, если состояние станет угрожающим. Разумеется, мне сейчас не до сна.
«Мне тоже», — подумала Эллен и выпила свой стакан до дна. Ортруд нетвердой походкой дошла до шкафа и вытащила оттуда бутылку арманьяка, припрятанную под бельем.
— Герд купил две такие для гостей. Судя по цене, это должен быть отличный напиток. Его держат в дубовых бочках десять лет.
Тренированным движением Ортруд открыла плоскую бутылку, наполнила оба стакана почти до краев и залпом опрокинула свой.
— Если бы я нашла ее раньше, то ни за что не увязалась бы за Валерией и Ансгаром, — сказала она как бы с упреком. — Ну откуда мне было знать, что именно сегодня я ему буду срочно нужна? Плохая из меня супруга! Сама-то я, когда ему было плохо, прекрасно проводила время на возделанном винограднике, где мы угощались рататуем. Мы были беззаботны и веселы, вместе с Ансгаром представляли, как можно было бы устроить собачьи бега для пуделей, полупуделей и непуделей…
Она пронзительно и как-то несдержанно рассмеялась, а через несколько мгновений из глаз ее полились слезы.
Что же получается: таких вот баб — неисправимых пьяниц, истеричных, полных сострадания только к себе и не подчиняющихся никакой дисциплине, — мужчины любят больше всего?! Да как Герд вообще мог все это терпеть так долго! И почему он ничего не сказал об инфаркте?
На какое-то время в каюте наступила полная тишина.
— А не могло так случиться, что он сегодня забыл принять лекарства, которые до этого принимал регулярно? — спросила Эллен, попытавшись придать голосу как можно большую деловитость.
Ортруд вытерла слезы и ответила довольно трезво:
— Да, думаю, ацетилсалициловую кислоту. Обычно он добросовестно следует указаниям врачей. После пребывания в клинике ему прописали курс реабилитационного лечения. Там-то он усердно делал все, что от него требовали. С тех пор он, в общем-то, стал поправляться, но превратился в трусишку. Наверное, все это имеет психологическое объяснение, что-то вроде приступа ипохондрии, и как пример обусловленной трусости, он будет интересен Ансгару… — На этом месте на Ортруд нашла икота, и она поперхнулась.
Эллен, едва сдерживавшая раздражение, сердито выпалила:
— Бедняга лежит в трюме в больничной палате и страдает, а ты здесь безрассудно упиваешься вином и отпускаешь идиотские шуточки.
