Михаил Гребенюк - Машина путает след. Дневник следователя. Последняя встреча. Повести
— Да вы и так… Наташа, — запнулся он. — Пойдемте, я вас очень прошу.
— Ну, чего ты человека мучаешь, — вдруг вмешалась Лукерья Степановна, — Вон платьев в шифоньере сколько — одевай да иди. Не век же тебе в девках сидеть.
У капитана порозовели щеки — он нерешительно затоптался на месте и уронил таз, стоявший на стуле.
— Лукерья Степановна, — взмолилась я.
— Ничего, милая, ничего, — успокоила она. — Ты не стесняйся. Чай, в милиции работаешь. Имеешь понятие.
В театре мы встретили нескольких наших сотрудников. Они были в форме и вели себя так, будто только что сошли со сцены. В их глазах я читала гордость за свою профессию, о которой впервые открыто заговорили со сцены. Они ходили свободно, разговаривали только о пьесе, при этом старались высказать то, что касалось работников ОБХСС, до смешного преувеличивая их поступки и действия.
Я заметила также, что зрители, просмотрев первое действие, стали обращать внимание на работников милиции. Группа девушек и юношей облепила двух милиционеров, едва те вышли в фойе и завели бойкий разговор.
— Молодцы! — тепло произнес капитан Зафар.
— Кто? — не поняла я.
— Авторы.
— Ну уж, молодцы! — прищурилась я, не веря тому, что услышала. Капитан удивленно вскинул брови. В это время раздался третий звонок. Я взяла Зафара под руку и увела в зал, проговорив весело: — Потом, потом… Мы пришли отдыхать…
— Как хотите, — подчинился капитан.
Минуты казались часами. Я с трудом досмотрела последнее действие — так все было обычно и просто. Преступники воровали, обманывали, убивали; работники ОБХСС искали, говорили, думали…
— Ей-богу, я не понимаю вас, ну что вы хотите? — сердился капитан Зафар.
Я не хотела вступать с ним в спор — вокруг нас были люди, которым, судя по всему, постановка «была по душе», но когда мы вышли из театра и оказались одни, я начала наступать, да так, что капитан остановился посреди улицы и о беспокойством посмотрел на меня:
— Наташа, что с вами?
— Ничего, Ульмас Зафарович, — выдержав его взгляд, засмеялась я. — Мне, кажется, я должна задать вам такой вопрос.
— Да нет, я серьезно. Вы заметили, зрители тепло встретили пьесу.
— Не трудно догадаться — почему.
— Я не догадываюсь.
— Каждое новое событие вызывает интерес.
— Только поэтому?
— Да.
— Вы слишком жестоки.
— Я высказываю свое мнение.
— Послушайте, ну зачем вы так? Пьеса — своевременная… Образы работников милиции сделаны правильно… Комиссар получился настоящий…
— В самом деле? Впрочем, у него внушительная комплекция.
— Наташа!..
Я перебила — упрямство капитана начинало меня злить:
— Пьеса своевременная, вы правы… Ульмас Зафарович, скажите, вы такой же, как и они?.. Почему вы унижаете себя? Вам понравился образ комиссара милиции? Неправда! Это не образ! Что он делает?.. Выслушивает подчиненных, говорит, что такое хорошо и что такое плохо, — кому нужен такой руководитель?.. Сознайтесь, вам больше понравились образы преступников. — Я потянула его вперед, он котел остановиться и возразить. — Да-да, образы преступников сделаны ярче. Они переживают, борются, живут…
— Странно, — пожал плечами Зафар.
Мы подошли к трамвайной остановке.
— Я рада, что вы согласились со мной,
— С вами?.. Конечно, конечно, вы… — Он вдруг зябко поежился, указав на трамвай, выходивший из-за поворота улицы: — Ваш?
Я взглянула ему в глаза — они были задумчивы и грустны. Подумала: «Неужели?»
— До свидания, Ульмас Зафарович.
— Вы хотите ехать одна?
— Уже поздно, идите отдыхать.
— У меня завтра выходной,
— Все равно — идите!
— До свидания.
Он пожал мне руку и помог зайти в трамвай. Сев к окну, я кивнула ему головой. «Спокойной ночи», — сказал он, «Угу», — ответила я.
Неужели?.. Да нет, не может быть!..
— …Наташа, ты — дьявол!
Чьи это слова? Ах, Бориса. Кажется, я спросила:
— Почему?
— Ты красива, — ответил он,
— Причем же здесь дьявол?
— Дьявол — бог.
— Не понимаю. Он поцеловал меня:
— Боги красивы…
Чудак… Все-таки неужели?..
— Кто? Капитан Зафар? Ну, он никогда не женится,
— Не верю.
— Капитан мой друг…
Опять чьи-то слова?.. Дежурного Глыбы и милиционера Каримова. Ну да, они позавчера говорили о капитане. Я невольно узнала эту… зафаровскую тайну.
— Так, как же?.. Я ошиблась?…
…У театра оперы и балета в трамвай вошел мужчина средних лет и сел напротив меня. На нем были узкие синие брюки, клетчатый пиджак и желтые туфли на микропористой подошве. Подавая кондуктору деньги, он большим и средним пальцами левой руки потрогал галстук и посмотрел на меня. Я успела заметить, что у него очень синие глаза и у правого виска родинка, величиной со спичечную головку.
В открытое окно дул резкий ветер, я встала, чтобы переменить место.
— Позвольте, я закрою окно, — предложил мужчина в клетчатом пиджаке.
Меня это почему-то рассмешило.
— Не позволю, — весело отозвалась я, однако отошла в сторону.
Незнакомец закрыл окно, пригласил меня сесть.
— Будьте как дома.
— Спасибо.
На госпитальном рынке в трамвай, громко разговаривая, ввалились парни. Разделившись на две группы, они заполнили обе площадки и оглядели пассажиров — в вагоне было человек двадцать.
Я стала наблюдать за тремя подростками, которые окружили девушку. Мне говорили, что в городе бывают случаи, когда преступники врываются в трамвай и открыто грабят пассажиров. По тому, как парни вели себя сейчас, не трудно было догадаться о их намерениях.
— Какое безобразие, — трагически сказала я.
— Вы правы, — тихо отозвался мужчина в клетчатом пиджаке.
— Что же нам делать? — спросила я.
— Молчать!
Это было ужасно. Я повернулась к старику, сидевшему на противоположной стороне вагона, встретилась с ним взглядом, старик будто говорил «Что же вы сидите? Встаньте!! Выручайте девушку». Ему было лет восемьдесят. Его наверное, не тронули бы грабители, но он тоже молчал.
Девушка сопротивлялась:
— Да что вы! Это подарок отца!
Она не боялась своего голоса. Значит, все, кто сидел и молчал, делая вид, что ничего особенного не происходит» были трусы?
— Господи, да что же это такое?
По-видимому, грабители силой стаскивали с руки девушки кольцо.
Я больше не могла сидеть.
— Гражданин, — обратилась я к мужчине в клетчатом пиджаке, — пойдемте к ней!
— К кому? — захлебнулся он.
— К девушке! — крикнула я.
— Опомнитесь! Эти шакалы превратят вас в шашлык!
Бросив на колени мужчине свою сумочку, я соскочила со скамьи и подбежала к парням. Они уже сняли кольцо и готовились к выходу. Самый высокий — рыжий, с длинными ушами и косматым чубом — подтолкнул в бок своего товарища и что-то сказал ему на ухо. Тот вскинул голову и громко захохотал.
— Ничего бабенка, аппетитная, — проговорил высокий, бесцеремонно рассматривая меня.
— Думаю, что на компанию хватило бы, — скривил губы третий.
Парни угрожали, я чувствовала это, но не отступала. Я потребовала, чтобы они возвратили девушке кольцо, тогда высокий шагнул ко мне и жестко сказал:
— А ну снимай часы, стерва!
Позже я не могла без страха думать о том, что произошло в следующую минуту.
Отшвырнув руки грабителя, я изо всей силы ударила его по щеке. Он вспыхнул и выхватил из кармана нож.
— Стойте!
Это крикнул старик, тот, что был около двери. Он подскочил к грабителю, приподнялся на носки, ткнул его кулаком в грудь. Почти тотчас подошел и кондуктор с покрасневшими от гнева глазами.
— Уйдите, гады! — прохрипел он, заслоняя меня.
Парень поднял нож.
В это время раздался окрик:
— Пантера!
Грабители замерли. С передней площадки подошел рослый мужчина. Ни на кого не глядя, он вырвал у парня нож, приказал возвратить девушке вещи и выпрыгнул на ходу трамвая, проговорив озлобленно:
— Уходите, Скорпион сердится!
Я вздрогнула: что это? Шарипов расстрелян. Откуда этим людям известна его кличка?
Чей-то настойчивый взгляд заставил меня оглянуться.
На передней площадке стоял человек в черных очках и… рядом с ним Борис. Едва я успела воспринять эту неожиданную встречу, как оба исчезли в открытой двери.
13 С Е Н Т Я Б Р Я
Был третий час ночи. Я лежала на кровати и, заложив руки за голову, силилась рассмотреть картину, висевшую на противоположной стене.
Это была нелепая и утомительная затея: бледный отсвет уличных фонарей едва пробивался сквозь занавески и все-таки я смотрела на стену, угадывая линии и краски, окаймленные немудреной деревянной рамкой. Собственно, картина была только условным объектом. Я пыталась отвлечь себя от неприятных мыслей. Случай в трамвае вывел меня из равновесия, наполнил всю страхом.
