Арнальд Индридасон - Трясина
— Вы в этом уверены?
Врач пожал плечами.
— Мы ведь не об органах для трансплантации ведем речь? — уточнил Эрленд.
— Это совершенно другое дело. Как правило, люди соглашаются отдать органы покойных родственников, если речь идет о жизни и смерти.
— А где находится исландский банк органов?
— Да в одном этом здании их тысячи, — ответил врач. — Прямо здесь, на Баронской улице. А самая большая коллекция в Исландии — коллекция Нильса Дунгаля, он был деканом медицинского факультета в первой половине двадцатого века.
— Вы можете меня проводить туда? — спросил Эрленд. — Ведь там, наверное, есть список, откуда органы?
— Разумеется, все тщательно задокументировано. Я взял на себя смелость проверить сам, но для вас ничего не смог найти.
— Ну и где же тогда мозг нашей девочки?
— Вам лучше поговорить с моей подругой, посмотрим, что она скажет. Думаю, в университете тоже есть свои реестры органов.
— Почему вы мне сразу об этом не сказали? — спросил Эрленд. — Сразу, как поняли, что мозга в черепе у девочки нет? Вы что-то подозревали, не так ли?
— Поговорите с моей подругой. Думаю, я вам и так рассказал больше, чем должен был.
— Значит, в университетской коллекции есть свой реестр?
— Да, насколько мне известно.
Врач записал для Эрленда координаты своей знакомой и попросил оставить его в покое — ему нужно работать.
— То есть вы знали про Кунсткамеру, — сказал Эрленд.
— Да, один из залов в этом здании называли Кунсткамерой, — ответил врач. — Его закрыли некоторое время назад. Не спрашивайте меня, что стало с содержимым, я не имею ни малейшего понятия.
— Мне только кажется или вам неудобно об этом говорить?
— А ну прекратите немедленно!
— Что?
— Прекратите, я сказал!
Профессора, к которой Эрленда послал патологоанатом, звали Ханна, она возглавляла медицинский факультет Университета Исландии. На Эрленда смотрела таким взглядом, словно он раковая опухоль на нежном теле ее кабинета и его следует удалить при первой же возможности. Немного моложе Эрленда, очень строгая, говорит быстро и отвечает, не задумываясь, сразу дает понять, что никаких шуточек или разговоров вокруг да около терпеть не намерена. Едва только Эрленд принялся издалека излагать, зачем пришел, как его перебили и потребовали выкладывать все начистоту, да побыстрее. Эрленд улыбнулся про себя — Ханна сразу ему понравилась, не пройдет и получаса, подумал он, как мы перегрызем друг другу глотки. Одета в темный костюм, несколько полновата, невысокого роста, никакой косметики, блондинка, выражение лица серьезное, взгляд пронзительный.
Хорошо бы увидеть, как она улыбается.
Этому его желанию сбыться было не суждено.
Когда он пришел, Ханна читала лекцию. Эрленд постучался в аудиторию и спросил, не здесь ли она, — словно заблудился в коридорах университета. Профессор попросила его подождать окончания занятий, и Эрленд добрую четверть часа простоял в коридоре, как будто его выставили из класса за плохое поведение. Затем дверь аудитории распахнулась, и Ханна вышла оттуда маршевым шагом, не оглядываясь на Эрленда, прошествовала мимо, бросив на ходу, чтобы он следовал за ней. Это было не так легко — казалось, за каждый его шаг она успевает сделать два.
— Представления не имею, чего полиция может от меня хотеть, — произнесла она в воздух, лишь немного обернувшись, как бы проверяя, что Эрленд не слишком далеко отстал.
— Скоро узнаете, — задыхаясь, сказал Эрленд.
— Весьма на это рассчитываю, — ответила Ханна и открыла следователю дверь в свой кабинет.
Эрленд изложил ей, зачем пожаловал. Слова гостя на миг повергли хозяйку кабинета в задумчивость, и пока она молчала, Эрленд воспользовался моментом и коротко рассказал ей историю Ауд и ее матери, добавив несколько слов о диагнозе и собственно о том, что мозга в черепе девочки не обнаружено.
Молчание длилось еще некоторое время, после чего Эрленда спросили:
— Повторите, в какую больницу ее госпитализировали?
— В Кевлавикскую. Скажите, откуда вы берете образцы органов для занятий со студентами?
Ханна ошеломленно посмотрела на Эрленда:
— Не понимаю, к чему вы клоните.
— Если я правильно понимаю — ведь я не эксперт, — сказал Эрленд, — у вас на факультете используются человеческие органы, для обучения. Кажется, вы их называете биообразцы. Мой вопрос очень простой — откуда вы их получаете?
— Мне кажется, что я совершенно не обязана что бы то ни было сообщать вам на этот счет, — ответила Ханна и принялась разбирать бумаги у себя на столе, словно пытаясь показать, что у нее и без Эрленда дел хватает и его вопросы не заслуживают ее внимания.
— Нам очень важно понять, — сказал Эрленд, — нам в полиции очень важно понять, где находится мозг девочки, если он не уничтожен. Вероятно, какая-то информация содержится в ваших архивах. Мозг поступил на исследование после смерти девочки, но на положенное место его не вернули. Вполне возможно, что история тут простая — для качественного изучения опухоли потребовалось длительное время, а девочку нужно было уже хоронить. Я полагаю, что ее мозг оказался у вас — где же еще храниться органам, как не в университете и больницах. Так что не думайте, будто можете задирать передо мной нос, — я могу вам и вашему каменному личику устроить массу неприятностей, а заодно университету и всем остальным. Вы прекрасно знаете, журналисты умеют вынуть душу из кого угодно — так вот я, по случаю, хорошо знаком с парой людей из прессы и телевидения, и мне стоит только попросить, как они запросто организуют вам очень веселую жизнь.
Ханна посмотрела Эрленду прямо в глаза, тот и не подумал тушеваться. Так они смотрели друг на друга некоторое время.
— Сколько веревочке ни виться… — выдохнула Ханна.
— А все конец будет, — закончил Эрленд за нее. — Разумный подход, рассказывайте.
— В таких делах руководствовались лишь одним правилом, но вы сами понимаете, я ничего не могу вам сказать. Все эти вопросы крайне деликатные.
— Поймите, я не занимаюсь расследованием пропажи мозга девочки как таковым, — сказал Эрленд. — Я не утверждаю даже, что эта пропажа — преступление, у меня нет никаких оснований предполагать, что мозг украли. По мне, вы можете делать с трупами все, что вам заблагорассудится, если только эти действия не выходят за пределы разумного.
Выражение лица у его собеседницы стало еще свирепее.
— И если готовить будущих врачей иначе нельзя, то я уверен, многие люди согласятся считать ваши действия оправданными. Но это все высокие материи, а у меня дело очень простое и приземленное. Мне нужно найти один конкретный орган для проведения нового его исследования, так что если вы можете помочь мне отследить его судьбу с момента извлечения из тела умершей и до сего дня, то я буду вам чрезвычайно признателен. Эта информация нужна мне лично, в частном порядке.
— В каком смысле «вам лично»?
— В том смысле, что я не намерен давать этому делу ход, что бы там ни выяснилось. Нам нужно найти этот мозг, вот и все. Плюс меня интересует, почему нельзя было взять образец, почему потребовалось извлекать мозг целиком.
Ханна задумалась.
— Я, разумеется, не знаю подробностей истории, которой вы занимаетесь, но сегодня действуют более строгие правила насчет аутопсий, чем тогда, — сказала она, помолчав. — И если вас интересует практика шестидесятых годов, то ничего нельзя исключать. Вы говорите, что девочку вскрыли, несмотря на протесты матери. Таких случаев в те годы было сколько угодно. Сегодня — другие правила, родственников немедленно извещают о смерти и сразу же испрашивают разрешения на аутопсию. И если они возражают, ничего не делают — за исключением каких-то абсолютно особых случаев. Случай, о котором вы говорите, однако, относится как раз к числу таких исключений, самых тяжелых. Потерять ребенка — жуткая трагедия для родителей, и в этой ситуации не у всех врачей хватает смелости официально испросить у них разрешения на вскрытие.
Помолчали еще.
— Кое-какие записи у нас уже оцифрованы, — продолжила она, — остальное в архивах в нашем же здании. Записи весьма подробные. Самая крупная больничная коллекция органов расположена на Баронской улице — как вы сами понимаете, основное обучение проходит не в университете, а в клиниках. Знания получают из практики.
— Патологоанатом почему-то не захотел показывать мне банк органов, а сначала попросил поговорить с вами, — сказал Эрленд. — Я не понимаю почему, при чем здесь вы и университет?
— Давайте посмотрим, что у нас есть в компьютерной базе, — сказала Ханна, пропустив вопрос Эрленда мимо ушей.
Она встала и подошла к не замеченной ранее Эрлендом двери в боковой стене, отперла ее ключом и ввела пароль на клавиатуре рядом с замком. Дверь открылась, и Ханна предложила Эрленду последовать за ней в просторный зал без окон, где вдоль стен стояли шкафы с ящиками, а посередине — столы с компьютерами. Профессор еще раз спросила у Эрленда имя девочки и дату ее смерти, ввела их в поисковую систему.
