Сергей Белан - Казна Херсонесского кургана
Из нее же руководитель экспедиции извлек связку отменных вяленых бычков. У успевшей истосковаться по пиву и развлечениям братии, жадно загорелись глаза, языки нетерпеливо облизали пыльные пересохшие губы…
— Джексон, спас! — умиротворенно запыхтел Мироныч, единым глотком осушив первую бутылку. — Вот так фиеста! У меня от жажды кишки в жгут скрутились, а это синдром обезвоживания организма.
— Рекомендую деликатес, божественный закусон, — сказал Джексон, степенно очищая от шкурки аппетитную рыбешку, — азовские бычки, ребятки, нынче большая редкость, можно считать, экспонат из Красной книги.
Но ребяткам было не до его комментариев, они дружно присосались к горлышкам бутылок, блаженно закатив глаза, не в силах оторваться от источника вожделенной влаги.
— Я вам вот что скажу, — продолжал Джексон. — Найденные монеты подтверждают правильность моей версии, — это раз. Второе, факт их наличия не в единственном числе свидетельствует о том, что мы, наконец-то, добрались до исторического слоя, интересующего нас, или как он там по-научному называется, не знаю. Глубина его залегания от метра семьдесят до двух — это три. А из этого вытекает четвертое: получается, что мы все ямы недокапывали. Их надо довести до двухметровой глубины, тогда, уверен, нас ждет уйма интересных сюрпризов и самый главный это…
Джексон многозначительно замолчал.
— Казна! — поспешно подсказал Боб.
— Все правильно. Казна Боспорского царства. Она здесь, мы топчемся на ней, а сокровища лежат себе и дразнят: ну-ну, тепло, еще теплее, совсем тепло, горячо… возьмите же, возьмите же нас, черт подери, и станьте богатыми, как Крез…
Джексон, возбужденный, вскочил с места и с бутылкой в одной руке и рыбьим хвостом в другой, словно шаман языческого племени, стал кружить вокруг сидящих соратников. Те зачарованно пялились на него, исподволь заражаясь его экстазом.
— Надо ускорить темпы! Зарубите себе — темпы, темпы, темпы… — страстно вещал Джексон. — Только темпы, помноженные на производительность экскаватора и усердие кротов, приведут нас к желанной цели. А если мы здесь будем вошкаться, кончится тем, что придут конкуренты, пнут нас под зад и сами возьмут то, что должно принадлежать нам. И тогда иди, пиши жалобу в ближайшую аптеку на грузинском языке, что у тебя пурген кончился, понятно?
— Понятно, — вразнобой ответили те, к кому он обращался.
— Хреново вам, понятно, раз так работаете, — в сердцах сплюнул руководитель экспедиции.
— А как мы работаем? — состроил наивные глазки Аркаша.
— Как? Как… как мороженые верблюды, — ответил Джексон и замолчал, видимо и сам озадаченный таким необычным сравнением. — Так дальше не пойдет. Надо напрячься, озвереть. Озвереете?!
— Озвереем! — залпом выкрикнули друзья, изрядно взведенные фанатизмом Джексона.
— Отлично! Вот тогда каждому и воздастся. Все будет, и дачи, и круизы, и по «Мерседесу»…
— Мне больше нравится «Вольво» во сне снится, — мечтательно прикрыл глаза Боб.
— Тоже неплохо, — согласился Джексон. — Когда башлей прорва, будет и «Вольво», и «Рено» с «Пежом», и «Мерседес» с бенцом… Не скажу, что весь мир в кармане, но от нищеты отряхнемся…
* * *Военный совет проходил в небольшом овальном зале дворца, в том же крыле здания, где размещалась царская спальня. Зал не изобиловал излишествами и присущей роскошью: посредине него на мозаичном полу находился длинный стол из мореного дуба, по обоим краям его — ряды кресел. В одном конце стола в массивном кресле восседал Митридат Эвпатор, почетное место напротив занимал главнокомандующий войсками Понтийского царства — стратег Диофант. Военный совет состоял из девяти военачальников, двух крупных землевладельцев и главного советника Ксанта. Кроме того, был приглашен и служитель культа — верховный храмовый жрец.
С величайшим вниманием все ждали, когда царь произнесет вступительную речь, но вместо обычного пространного выступления на сей раз Митридат был предельно лаконичен.
— Достойнейшие из граждан великого Понта! — промолвил он голосом, в котором сквозило волнение. — Я столь спешно созвал вас на совет ввиду неприятных известий. Чрезвычайные обстоятельства сложились в Боспоре. Не стану вас томить — там случилось восстание рабов! В Пантикапее убит наместник мой, царь Боспорский Перисад, захвачен его дворец, захвачена казна… Чернь расправилась со всей городской знатью, многие почтенные граждане, оказывавшие ревностное содействие мне и на благо великого Понта, повешены и обезглавлены. И Феодосия пала, и другие морские порты. Восстание приобрело опасный размах. Сегодня утром вернулся очевидец трагедии наш славный стратег Диофант. Пусть он продолжит мои слова, а потом мы должны принять декрет и исполнить его…
Диофант поднялся с места и повел речь:
— Досточтимый совет! На Боспоре пролилась кровь, много крови, и власть перешла в чужие руки. В руки рабов, людей подневольных и забитых. Я спрашиваю: есть ли вина наша в том, что стряслось за морем, и отвечаю: да, есть! Восстание зрело давно, а мы, как слепцы, не видели и не упредили. После удачных походов против Палака много рабов, особенно скифов, скопилось на земле Боспора, и было Перисаду велено оставлять рабов в разумных количествах, а прочих продавать в иные царства. А самонадеянный Перисад пренебрег, и это стало роковой ошибкой. К тому же многие крестьяне и городская беднота сочувствовали рабам. И все резко обострилось после передачи Перисадом власти нашему великому царю Митридату. Смута витала в воздухе, а мы не учуяли. Хворост был собран и сложен в снопы, не хватало только искры…
— А кто возглавил заговор? — воспользовавшись паузой, спросил один землевладелец.
— Ближайшее к царю окружение. Сейчас я не могу назвать имен зачинщиков, но одно, из верных источников, знаю точно. Того, кто заколол Перисада и позднее был выбран царем бунтарей.
— Назови же имя этого убийцы и самозванца, — сказал Митридат. — Пусть знают все.
— Савмак. Его зовут Савмак, — произнес Диофант и продолжил. — Я прибыл в Пантикапей накануне бунта провести смотр войск. Повстанцы прознали об этом и опередили нас на полдня. Войска без должного руководства остались разрознены и не организованы. И все же я с отрядом пробился уже к стенам дворца и спас бы несчастного Перисада, но его подло убили. Это стало переломом, сопротивление было подавлено. Мне и лишь немногим моим охранникам удалось освободиться из окружения. Верные обязательствам, граждане Херсонеса на своем корабле чудом вывезли нас из порта к себе на Гераклею. И вот теперь я здесь и жду приказа!
— Наш стратег Диофант сделал все, что мог, — подытожил царь, — он бился храбро, но слишком не равны были силы. Ладно, что случилось, того не изменить. Боспор в огне и крови, но теперь слово за нами, и я говорю его: война! Безжалостная война ворвалась, война до полного истребления. От Феодосии до Пантикапея я вымощу путь их костями, я выпущу из них кровь, наполню ею пруды и утоплю там их жен и выродков детей. Стратег, готовь войска, утром после ночи полной луны корабли должны выйти в поход. Я буду ждать тебя со скорой победой, а у своих ног я жажду увидеть две вещи: казну Боспора и голову Савмака.
— О царь, не горячись, отмени приказ, заклинаю! — энергично тряхнул сединами старый воин. — Выступать сейчас неосторожно и чревато большими осложнениями.
— Ответь, почему? — с удивлением спросил Митридат, нервно потирая щеку. — У тебя лучшая армия на побережье Понта Эвксинского. Неужели тебя способно устрашить стадо опьяненных кровью оборванцев?
— Нет, царь, я, Диофант, сын Асклапиодора, столько раз на своем веку видел лицо смерти, что я разучился ее бояться. Несомненно, восставших следует разбить и покарать сурово, но я прошу военный совет выслушать мои суждения.
Он обвел сидящих взглядом, и те закивали в знак согласия.
— Всенепременно, Диофант, говори, — сказал Митридат.
— В нашей победе я не сомневаюсь ни на миг, — твердо заявил Диофант. — Мы разобьем Савмака и вернем Боспор под свое влияние. Я прошу об одном: военные действия отложить до наступления весны.
При этих словах лицо Митридата нахмурилось, а Ксант, главный советник, сидевший по правую руку повелителя, спросил:
— Стратег, мы все знаем цену каждого слова твоего, и все же объясни нам: зачем откладывать кампанию на столь долгий срок?
— На то есть много серьезных причин, но я коснусь самых важных. Масштабы восстания гораздо шире, чем это можно представить здесь, в Понте. К бунтарям примкнули массы народа. Во многом это люд случайный и мало что смыслящий в военном искусстве, но сейчас, когда восстание на подъеме, они опасны своей дерзостью. Подождем, пусть все чуть уляжется. Эйфория проходит скоро, а с ней и конец единству в рядах победителей. Публика там самая разная и у каждого, стало быть, свои интересы. И минет совсем немного, и начнутся у них склоки и неудовольствия, и появятся обиженные и обидчики, а это приводит к краху любое общество. Тому примеры истории известны: вспомним восстание в Сицилии тридцать лет назад. Там в лагере рабов тоже начались распри, и кто продал их вождя Эвна консулу Рупилию? Свои же ближайшие соратники, рабы… Я назвал одну причину, теперь следующая. На пороге уже зима и непогода может сковать действия наших войск на переходах и измотать армию еще до начала решающего наступления. Ненастье — всегда лишний враг. В памятной войне со скифами прошлой зимой нам было особенно тяжело. Снега, вьюги, бездорожье… Сколько мы промучились при осаде Хавэи и Неаполя? Зато летом все их крепости мы брали с легкостью и быстротой. И еще: согласно разработанному мной плану, поход будет свершаться в горной местности, через земли Тавров — опытным, но пожилым воинам он будет не по силам, а молодое пополнение к серьезным испытаниям еще не готово. Это требует времени.
