Александр Смирнов - Вавилонская башня
— А как же твоя мама?
— Папа сказал, что для неё война и не начиналась, поэтому она никогда его не сможет понять.
— А ты не боишься? — спросил Саша.
— Чего?
— Меня называют сыном врага народа. Разве ты не знаешь, что бывает с теми, кто дружит с ними?
— Если бы твой отец не спас моего на войне, я бы вообще на свет не родился.
— Как тебя зовут?
— Также, как и твоего отца Коля.
Саша протянул свою руку новому товарищу.
— Я тебя никогда не предам, — заверил он Колю, — что бы не случилось.
— Я тоже. Клянусь.
Мальчики остановились. Школа была далеко позади, а Сашин дом совсем рядом. Они обнялись и разошлись в разные стороны. Саша открыл дверь парадной, обернулся и ещё раз посмотрел вслед своему другу. Теперь ему было не страшно. Теперь он был не один.
Глава 9
Если в Ленинграде каждый дом говорил о войне, каждый камень ещё пах порохом и кровью, то в центре Сибири, в Кемерово, о войне говорили только плакаты, газеты, да чёрные лопухи репродукторов. Здесь не было слышно разрывов бомб и артиллерийских обстрелов, здесь никогда не выла сирена, загоняя жителей в подвалы, здесь было тихо и спокойно, как будто самого большого кошмара двадцатого столетья вообще не существовало. Тут не было и не могло быть военных баталий, ибо здесь, вдали и тишине огромной страны ковалась та самая победа, которую так ждали на фронтах. Здесь, на заводах, работая в три смены, люди, падая от усталости, создавали тот самый меч, который разобьёт самую сильную армию мира, разобьёт и сделает из своей страны супердержаву, сравниться с который многие годы не сможет никто. Отсюда, преимущественно ночью, уходили эшелоны с боевой техникой, уничтожить которую было невозможно, ибо вместо каждого подбитого танка, Сибирь производила пять новых, вместо уничтоженного самолёта — десять. Не только весь город, но и все его жители подчинялись одному принципу, который в виде плакатов был начертан, почти на каждом здании: "Всё для фронта, всё для победы!" — лучше, кажется, и придумать невозможно.
Когда из репродукторов было объявлено об окончании войны, город сразу затих, будто не поверил этому. Сначала всё замерло, стихло, а потом, подчиняясь неуёмной русской душе, вылилось наружу, увлекая в свой водоворот каждого, кто узнавал эту весть.
В городской школе N1 были отменены все занятия, а сотрудники готовились отметить самое главное событие в жизни каждого. Тут уж ничего не жалели, тащили из дома на общий стол всё, что было. Женщины бегали вокруг праздничного стола, а мужчины: старый историк Андрей Тимофеевич и учитель русского языка Александр Сергеевич стояли в стороне и о чём-то разговаривали. Им ничего не давали делать, они, хоть и не воевали на фронте, были олицетворением воинов, которые одержали верх в этой ужасной войне.
Завуч, делая оливье и одновременно обучая этому искусству учительницу биологии Дашу, которая вместо того, чтобы учиться кулинарному делу, всё время стреляла глазами в сторону учителя русского языка, успевала к тому же обсудить всех присутствующих. Татьяна Павловна, так звали завуча, явно выделялась среди учителей. Она одевалась всегда строго, но со вкусом. Осанка, и манеры говорили о том, что её происхождение было далеко не пролетарским. Про таких всегда говорили вполне определённо — из бывших. Удивительно, вообще, как она умудрилась со всем этим букетом преподавать в школе? Однако, если хорошенько подумать, то в самом деле: кому же преподавать немецкий (вражеский) язык, не комсомолке же?
— На всё наше бабье царство всего два мужичка, да и те никогда в армии не служили — сетовала Даша.
— Ты кого, милочка, имеешь в виду? — спросила Татьяна Павловна.
— Обоих. Историк старый уже, а Александр Сергеевич…
— Что Александр Сергеевич?
— Я читала его личное дело, — украдкой прошептала Даша.
— И что там написано?
— Он сын потомственного рабочего, закончил педагогический институт, в армии никогда не служил. Что-то со здоровьем у него.
Татьяна Павловна не выдержала и рассмеялась.
— Что я такого сказала? — обиделась Даша.
— Это он-то потомственный рабочий?
— А что?
— Да он такой же потомственный рабочий, как я Карл Маркс.
— Кто же он, по-вашему?
— Ну, до князя или графа он, может быть, и не дотягивает. — Татьяна Павловна задумалась. — По крайней мере, не меньше барона. Это ты мне уж поверь, у меня глаз намётан. Да и с армией не всё так просто.
— А что с армией?
— Да ты сама посмотри — полковник, не меньше.
— Ну, уж прямо полковник?
— А хочешь, проверим?
— Как?
Татьяна Павловна подождала, когда Александр Сергеевич повернулся к ней спиной и громко спросила:
— Товарищ полковник?
Александр Сергеевич моментально развернулся к Татьяне Павловне и щёлкнул при этом каблучком. Он вопросительно посмотрел, а потом резко повернулся к ней спиной и больше не поворачивался.
— Ну, что? Видела?
Даша от удивления даже раскрыла рот.
— Вот это да!
Неожиданно Татьяна Павловна побледнела.
— Господи, что же я старая дура наделала?
— Что с вами, Татьяна Павловна? — испугалась Даша. — Вам плохо? Пойдёмте, я вас на улицу выведу.
Даша вывела завуча в школьный садик, усадила на скамейку и стала своим платочком обмахивать уже красное лицо Татьяны Павловны.
— Даша, поклянись передо мной, что ты никому не скажешь, про то, что только что узнала!
— Клянусь, но что вы так испугались?
— Да не клянусь, а клянусь по-настоящему.
— Клянусь, — серьёзно повторила Даша.
— Смотри, Дарья, если соврёшь и проболтаешься, я руки на себя наложу.
— Да что вы такое говорите, Татьяна Павловна?
— Сама-то подумай, если он дворянин и до полковника дошёл в Красной армии, а сейчас в школе учителем работает, значит, у него есть основание скрывать своё прошлое?
— А может быть он до полковника не в Красной армии, а в Белой дошёл?
— Ты на возраст его посмотри. Мог он в Белой армии до полковника дойти?
Даша внимательно подумала и отрицательно замотала головой.
— А вдруг он преступник и скрывается?
— Ты что мелишь-то? Я правильно тебе определила кто он?
— Правильно.
— Так вот можешь мне поверить: этот человек не может быть преступником, он может быть только героем.
Даша посмотрела по сторонам и испуганно прошептала:
— Клянусь, честное комсомольское.
Татьяна Павловна сморщила лицо, как будто она только что проглотила лимон, и брезгливо махнула рукой.
Даша ещё раз осмотрелась по сторонам, приблизила свои губы к самому уху завуча и прошептала:
— Ей богу, никому не скажу.
— Вот это другое дело, — ответила Татьяна Павловна.
Женщины поднялись со скамеечки и направились в школу, где всё уже было готово к празднованию столь долгожданного праздника.
Если всю работу по подготовке праздника взяли на себя женщины, то сам праздник должны были везти мужчины. Историка пожалели из-за его преклонного возраста, а вот к Александру Сергеевичу не было и не могло быть никакого снисхождения. Он, единственный кавалер в школе обязан был не только станцевать с каждой, но и обязательно выпить с каждой за победу. И хотя крепких напитков в школе не было, такого количества вина, которое пришлось на скромную персону учителя русского языка, вполне хватило, чтобы он к концу праздника еле ворочал языком.
— Позвольте меня, позвольте вас, позвольте я, — еле-еле пытался Александр Сергеевич что-то выговорить Даше, — одним словом…
— Одним словом, позвольте я вас провожу домой, — засмеялась Даша.
— Нет, это я вас, — попытался спорить Александр Сергеевич.
Может быть, он и смог победить в этом споре, но подвели ноги. Они как то неестественно дёрнулись, и тело сползло на стул.
— Пора домой, — услышал он ласковый голос Даши. — Где мы живём?
— А я не знаю, где я живу.
— Ничего страшного. Всё равно пора в кровать.
Женщина помогла подняться своему кавалеру и как санитарка, выносящего с поля боя совершенно неподвижного, но ещё живого бойца, вывела из школы учителя русского языка.
И хотя и Даша и Александр Сергеевич преподавали в советской школе, и хотя Даша была комсомолкой, этого было совершенно недостаточно, чтобы самый главный и самый сильный закон природы, согретый к тому же изрядной порцией вина, не начал действовать.
Проснувшись рано утром, Александр Сергеевич обнаружил себя в чужой кровати, совершенно нагим, вместе с такой же, как и он, учительницей биологии. Учительница потянулась, просыпаясь, и одеяло соскользнуло с её прекрасного тела с бархатной кожей.
— Гутен морген, — сказал Александр Сергеевич.
Даша открыла глаза и улыбнулась.
— Ты не боишься? — спросил Александр Сергеевич, глазами показывая на её обнажённое тело. — От этого иногда случаются дети.
