Тимоти Уилльямз - Черный август
Тротти положил руки на стол.
– Вот девица, которая знает, чего хочет. – Он откинул назад голову и рассмеялся, поймав себя на мысли, что впервые за долгое-долгое время смеется счастливо.
– Я думала, что ты в отпуске, а Пьеранджело сказал, что ты работаешь, дядя.
– Пьеранджело?
– Пиза.
– Пьеранджело? Какой Пьеранджело?
– Пизанелли, дядя.
– Пизанелли, – глухо проговорил Тротти. – Мой Пизанелли?
Она кивнула:
– Пьеранджело.
– Пизанелли зовут Пьеранджело?
– Мой Пизанелли предпочитает, чтобы его звали Пьеранджело.
– Твой Пизанелли, Анна?
– А он тебе разве не говорил? – От улыбки ее нежная кожа вновь собралась вокруг глаз в мелкие морщинки. – Уже две недели как мы с ним помолвлены.
– О Господи!
– Он хочет на мне жениться.
ЦветокРевность?
– Дядя, я же знала, что ты за меня порадуешься.
– Ты уже взрослая женщина.
– Пьеранджело – человек особенный. Он понимает женщин.
– Анна, ты помолвлена с Пизой?
– Он мне рассказывал о смерти синьорины Беллони. Она всегда была такой доброй. И прекрасно относилась к нам, детям.
Тротти нахмурился и покачал головой.
– Пиза мне говорил, что у него есть девушка. И сказал даже, что я ее знаю. Но мне и в голову не приходило, что это моя крестница.
– Вы нашли ее убийцу, дядя? – Анна поежилась.
Тротти подался вперед, наклонился над столом и положил свои руки на ее ладони.
– Маленькая моя Анна, такая серьезная, такая спокойная, сидит на автобусной остановке со своей черной челкой, в своих беленьких школьных носочках… – Тротти засмеялся и почувствовал, что в глазах в него защекотало. – А теперь совсем взрослая женщина. И настоящая красавица.
Анна кокетливо склонила голову набок и улыбнулась:
– Вы правда думаете, что я ничего, дядюшка Пьеро?
– Цветок. Так, бывало, Розанна говорила: дети как цветы. А ты как прекрасный распустившийся цветок. – Тротти медленно покачал головой. – Мне жалко только, что я так мало смог для тебя сделать.
– Ты сделал для меня многое, дядя.
Тротти обвел взглядом убогую тесную комнатушку:
– Во всем виновата моя работа. Вот эта квестура, этот убогий кабинет, которые и были все это время моей работой. Моей жизнью. Я всегда ставил работу на первое место – даже впереди жены и дочери. И впереди всех тех, кого мне следовало бы любить больше – и крепче.
Анна завертела своей коротко стриженной головой с черными блестящими волосами:
– Ты всегда был рядом – даже если я тебя и не видела.
Тротти внимательно на нее посмотрел.
– То же самое о тебе говорит и отец, дядюшка. Ты все время занят, тебе нравится целиком отдавать себя работе, чувствовать, что ты что-то делаешь. Отец говорит, что ты очень упрямый и считаешь, что способен обойтись без чужой помощи. Но отец-то знает, что, когда ты ему был нужен, когда он в тебе нуждался по-настоящему, – ты всегда оказывался рядом.
– Не совсем так. – Тротти почесал нос и потер рукой подбородок. – Крестным отцом тебе я был плохим. Ты заслуживаешь большего, чем этот старый угрюмый сыщик.
– Отец говорит о тебе только хорошее. А если мы с тобой и не виделись слишком часто, это из-за того, что у меня ведь тоже есть отец, мать и младший братишка. Дома и так всегда хватало любви. Но я всегда знала, что ты рядом и если что, я всегда могу на тебя положиться.
Тротти промолчал.
– Вот и теперь я знаю, что ты рад за меня. Рад за нас с Пьеранджело.
Ревность? Под ложечкой засосало? Прохлада от ее мягких девичьих рук у него под ладонями.
– А твой братишка? Как он?
– Ты же знаешь, отец назвал его Пьеро в честь тебя. После смерти матери ему было очень плохо. Он говорит, что, если б не твоя помощь, он бы ни за что не женился во второй раз. – Девушка откинулась на спинку кресла и сложила на груди руки. У нее было продолговатое лицо, красные улыбающиеся губы и ровные блестящие зубы.
– Расскажи мне о своем брате.
– Синьору Пьеро Эрманьи сейчас девять лет. Он не любит девчонок, а всякого женатого мужчину искренне считает дураком. Говорит, что, когда начнет зарабатывать, все деньги будет тратить не на жену, а на свою коллекцию «лего».
– «Лего»?
– Конструкторы. Он весь в каких-то моторах, подъемных кранах и даже сам мастерит маленькие автомобильчики. Говорит, что, когда вырастет, станет инженером и архитектором. Уедет жить в Данию, поселится там в деревне Лего и будет изобретать новые игры и игрушки.
– Весьма целеустремленный юноша, этот Пьеро-младший, – рассмеялся Тротти.
– А его старшая сестра, не менее целеустремленная молодая женщина, очень целеустремленная и очень счастливая.
Тротти смотрел на нее, любовался ее молодостью, энергией и счастьем, и в носу у него вдруг защипало. Проползающие мимо годы, ностальгия по незаметно пролетевшим дням…
– Пьеро, – проговорил он вслух, – неплохое имя.
– Дома все зовут его Рино. Иногда это маленький монстр. Но он может быть и нежным… когда захочет.
Тротти снял трубку и нажал кнопку.
– Коммутатор.
– Синьорина, не могли бы вы соединить меня с номером…
– Комиссар Тротти?
– Да. Не могли бы вы соединить меня с Болоньей, телефон 232-34-23?
– Комиссар Тротти, вас искала какая-то молодая дама.
– Это моя крестница, она сейчас здесь, у меня.
– И еще, комиссар Тротти.
– Да?
– Заходил комиссар Майокки. Он хотел вам что-то передать.
– Все в порядке. Свою записку он оставил у меня на столе. Благодарю вас.
– Комиссар Майокки просил передать, что он еще к вам зайдет. Ему нужно о чем-то с вами переговорить.
– Спасибо, синьорина. А теперь соедините-ка меня, пожалуйста, с Болоньей – 232-34-23… - Не дожидаясь ответа, Тротти положил трубку на рычаг и улыбнулся Анне Эрманьи. – Я почему-то уверен, что у Пьоппи родится мальчик. Нутром чувствую. И абсолютно уверен, что она назовет его Пьеро.
Анна широко улыбнулась.
– Мне тоже хочется детей. Кучу детишек.
– Не все сразу, Анна, – сказал Тротти и снова нахмурил лоб. – Подожди, пока не подыщешь работу. Ты же еще очень молода – двадцати даже нет. А Пьоппи без малого тридцать. Может, и поздновато немножко для первого ребенка, но она столько училась. Зато сейчас у нее хорошая работа.
– Пьеранджело говорит, что мы будем жить в деревне.
– А как же ФАО? – спросил Тротти с беспокойством. – И твоя переводческая работа в Риме?
– Не волнуйся, дядюшка, не волнуйся, дурака я никогда не сваляю. Прежде чем обзаводиться семьей, мне нужно выучить английский и французский. Хотя стоит мне только посмотреть на Пьеранджело – и всей моей целеустремленности как не бывало.
– Я тебя понимаю. – Тротти вздохнул и быстро прибавил: – Хочу поговорить с Пьоппи. Мы с ней уже четыре дня не разговаривали. А она может родить в любую минуту. Только бы блондинка на коммутаторе соединила.
Телефонный аппарат, словно вняв его пожеланию, начал мигать лампочкой.
– Да?
– Комиссар Тротти, вы не сказали мне – ваш звонок в Болонью частного характера?
– Я звоню дочери – она ждет ребенка.
– Это частный звонок, комиссар?
– А какая разница?
– Вы же знаете новые правила, комиссар. Начальник квестуры распорядился не предоставлять частных междугородных переговоров. Говорит, слишком много частных звонков, что квестура на них разорится, что коммутатор перегружен.
– Коммутатор перегружен? О Господи, да на носу феррагосто! Ведь в квестуре почти никого нет!
– Но ваш вызов – частный?
– Частный? Будь у меня собственный телефон, как у Меренды, Майокки и остальных, мне не нужно было бы вообще пользоваться коммутатором.
– Попробуйте и меня понять.
– Синьорина, я вот-вот стану дедушкой… И вы меня тоже поймите.
– Я всего лишь выполняю распоряжения, господин комиссар.
– Продолжайте выполнять распоряжения. Огромное вам спасибо, – прохрипел Тротти и со злостью бросил телефонную трубку.
БолоньяБлондинка на коммутаторе, должно быть, сжалилась: безобразный зеленый аппарат неожиданно зазвонил. Тротти схватил трубку:
– Пьоппи?
– Прошу прощения?
– Нандо? – громче спросил Тротти. Звуки его голоса отскакивали от пустых стен кабинета.
– Кто это? – Мужской голос со знакомым болонским акцентом.
– Это синьор Тротти! Я хочу переговорить с дочерью. Это ты, Нандо?
– Нандо нету. Кто это говорит, простите?
– Отец Пьоппи.
– Простите – не расслышал.
– Отец синьоры Солароли – отец Пьоппи. Как она? С ней все нормально?
– Полицейский?
– Где Пьоппи? – Тротти перешел почти на крик. – С ней все в порядке? Где Нандо?
– Простите. Я брат Нандо. Нандо в больнице.
– Как она? Я думал, что роды начнутся через день-другой.
