Анна Данилова - Дождь тигровых орхидей
Она услышала звук шагов и увидела на пороге объятую теплой оранжевостью заката Машу. Она казалась взрослее и выше, и Ольга подумала, что ведь совсем скоро она станет настоящей женщиной и, возможно, родит ей внука. В самом деле, нет ничего быстрее мысли. Маша смотрела на нее и молчала.
– Заходи, хочешь апельсин? Ты вся в солнце, такая красивая. Машенька, что-нибудь случилось? Ты почему молчишь?
Ольга почувствовала какую-то неестественность в поведении дочери, а так как зал был большой, то, может, Маша что-то и сказала, да она не услышала. Ольга пошла ей навстречу. Волосы Маши сверкающим золотом растеклись по плечам, в ушах сверкали маленькие бриллианты, подаренные ей Хорном, ее хрупкую фигурку охватывало узкое белое атласное платье, незнакомое Ольге. В двух шагах, когда солнце уже запуталось в клетчатых тенях решеток на окнах, она вдруг остановилась и почувствовала головокружение: перед ней стояла не Маша, а Анна. Только волосы у Анны были не черного, а ярко-рыжего цвета, как у Маши. Но это было одно лицо. Это была Маша лет через пятнадцать-двадцать.
– Ты меня спутала с Машей? – Анна казалась умиротворенной, спокойной, даже сонной.
– Ты пришла ко мне или к Евгению Ивановичу?
– К тебе. Я пришла, чтобы сказать тебе…
И Ольга вся сжалась, она не хотела, чтобы Анна что-либо говорила, ей было так хорошо, неужели сейчас произойдет что-то такое, что изменит ее жизнь?.. Она вся напряглась.
– Я выхожу замуж.
Вот оно, случилось, целых пять лет это тянулось. Ольга нашла в себе силы и посмотрела Анне прямо в глаза. Ей продолжало казаться, что она смотрит на Машу. Может, здесь просто душно?
– Я ухожу от вас. Борис знает, я ему звонила. – Еще бы ему не знать. – Ты, наверное, хочешь спросить, кто мой жених? – Анна говорила без издевки, она все больше и больше удивляла Ольгу.
– Скажешь сама, если сочтешь нужным.
– Ты его все равно не знаешь, он врач, психиатр. Добрый, любит меня, хотя с ним смертельно скучно. Двадцать восьмого приходите ко мне, соберется узкий круг.
И она ушла. Неожиданно, словно ее и не было. На ее месте возник Дымов. Он был в легкой светлой рубашке и потертых, как у мальчишки, джинсах, лицо его загорело, волосы посветлели.
– Встретил вашу дочь, Ольга, сколько в ней женственности, грации. Мне кажется, я ее раньше где-то видел, и не единожды. Я, собственно, пришел за вами. Как отнесется ваш муж к тому, что мы с вами посидим в кафе на Набережной? Там готовят жареную рыбу, варят раков и подают ледяное пиво. Пойдемте, это недалеко. А то вы что-то бледная, вам надо отдохнуть. – И Дымов совершенно неожиданным движением привлек Ольгу к себе и поцеловал ее в губы. – Как хотите, так и воспринимайте, можете даже ударить меня, как полагается в таких случаях.
– Евгений Иванович, я хочу выпить.
Они прошли несколько кварталов, спустились к Набережной, наблюдая за тем, как закат, еще недавно такой оранжевый, малиновым блеском заиграл в стеклах домов и зажег золотую луковицу церковного купола.
– Анна выходит замуж. – Ольга присела на стул в летнем кафе и с наслаждением закурила. – Представляете, Евгений Иванович! Вам это, конечно, ни о чем не говорит, но она выходит замуж за человека, которого не любит. По-моему, это не случайно, это признак зрелости и утраты вкуса к жизни, вы не согласны со мной?
Дымов, царапая вилкой поджаренную корочку огромного дымящегося карпа, которого им только что принесли, усмехнулся:
– Очевидно. У человека с годами меняется отношение к определенным жизненным ценностям. Но я исключение. Я бы никогда не поцеловал женщину, которую не люблю, просто не смог бы. Я сейчас там, в галерее, хотел предложить вам пойти не в кафе, кафе – это так, от трусости, я хотел, чтобы вы… – Он поднял на нее глаза и смущенно улыбнулся. – Поедемте со мной в Москву, Оля. Маша выходит замуж, Руфинов будет вам звонить и писать письма. Он не нужен вам, а без меня вы тоже вскоре потеряете вкус к жизни и станете такой же, как Анна.
Ольга, превратив карпа во что-то бесформенное, полила его пивом и опустила голову, скрывая слезы.
– Закажите мне, пожалуйста, раков.
– Мама не звонила? – Руфинов заглянул в комнату Маши, где она, ничего не соображая, дрожащими руками надевала на себя платье, а увидев входящего отца, просто рухнула на постель.
– Нет, не звонила, а что?
– А то, что она ночевать скоро начнет в своей галерее. А ты куда собираешься? – Маша покраснела и пожала плечами. – Уж не к Мише ли на ночь глядя? – Маша все так же механически кивала. – Ну давай, давай, он заедет за тобой? – Маша снова кивнула. Руфинов, уходя, повернулся: – Слушай, раз вы на машине, не заедете за матерью? Привезите ее домой, хорошо?
– Заедем.
Маша, стараясь больше не встречаться с отцом, почти выбежала из дома и, оказавшись на улице, бросилась в сторону бульвара, где было удобнее ловить такси.
Когда она на машине уже подъезжала к дому, ей стало не по себе, ее словно отрезвил какой-то неясный страх – ведь это был именно тот дом, откуда она сбежала в Кукушкино. Она поднялась и позвонила, надеясь, что Митя живет хотя бы на другом этаже – на каком этаже она была в прошлый раз, Маша не помнила, но когда открылась дверь и она увидела Митю, то забыла обо всем.
Они что-то говорили друг другу, но слова не имели никакого значения. Митя обнимал ее, а она все теснее и теснее прижималась к нему, словно хотела войти в него, чтобы они превратились в сиамских близнецов. В ту ночь, когда они ночевали с Хорном на даче и когда он, озадаченный и расстроенный, ходил вокруг нее, уговаривая позволить ему хотя бы дотронуться до нее, Маша поняла, что не сможет принадлежать никому, кроме Мити, и еще поняла, что пропала, что готова на унижения, обман и, может быть, даже подлость – имелся в виду Миша, – чтобы только побыть с Митей. В темной спальне на даче, видя силуэт обнаженного Хорна на темно-синем фоне, она, представляя, что это Митя, испытывала сильнейшие чувства, доводящие ее до исступления, почти до обморока. Она горела изнутри, и пьянящее волнение теплыми волнами растекалось по всему телу и доводило ее до такого возбужденного состояния, что она была почти готова отдаться Хорну.
Конечно, конечно, это случайность, Марта никакая ему не любовница, это просто Машина нездоровая ревность, он не мог бы позволить поцеловать себя женщине, с которой спит, на глазах у Маши, не мог. Но память-предательница подсовывала ей картинку сада с Мартой и Митей, и Маша была на грани отчаяния. Собственные волнения и переживания затмили другую сценку, с отцом и Анной, которые, оказывается, любовники и обманывают маму совершенно хладнокровным образом, прямо на даче, хотя, спрашивается, какая разница, на даче они целуются или дома, главное, что они – любовники.
Они целовались, когда в дверь позвонили.
– Прячься, это Дымов. Он хороший, но так хочется иногда побыть одному. Нет, лучше спрячемся вместе, а потом, когда он запрется в ванной – он всегда подолгу моется, – мы выйдем и поедем в Кукушкино.
Они едва успели спрятаться за портьеру, прикрывавшую вешалку со старыми пальто и плащами, как послышался звук вставляемого в замок ключа и в квартиру кто-то вошел.
Это была Лиза. Она душистым порывистым ветром ворвалась в квартиру и стала звать Митю.
– Мама приехала, – прошептал Митя и почувствовал, как Машина рука отпустила его и даже словно подтолкнула к матери. – Она скоро уйдет. Ма, я здесь. – Он вышел и своим неожиданным появлением заставил Лизу вздрогнуть.
В те редкие минуты, когда мать и сын оставались одни, они, не скрывая своих чувств, бывали необычайно ласковы и нежны друг с другом.
– Митя, я тут привезла тебе кое-что поесть. Я уже была на даче, и мне папа сказал, что ты здесь. Вот тут помидоры, колбаса, пирог, я сама сегодня их пекла специально для тебя. Знаешь, малыш, я так скучаю по тебе.
Они сели на кухне и некоторое время рассматривали друг друга, как люди, которые редко видятся.
– Ты сейчас удивишься, – говорила Лиза, гладя его по волосам, – но в моей жизни произошли кое-какие события. Пока могу сказать лишь одно: тот человек, который живет здесь у нас, в этой самой квартире, – друг Планшара, и я простить себе не могу, что вовремя не представила тебя ему и что мы до сих пор не показали ему твои картины. Он приехал к нам, чтобы отобрать лучшие работы наших художников на аукцион в Нант, который состоится уже скоро, в начале сентября. Кроме того, они вместе с Руфиновой и теперь уже и Хорном – ну тем самым, который женится на руфиновской дочери, ты знаешь, о ком я говорю, – через несколько дней открывают галерею на Набережной, где и ты мог бы выставиться. Митя, я приехала для того, чтобы помочь тебе собрать твои работы и показать Дымову. Ты, пожалуйста, не ругай меня, но там, внизу, Бобров на машине, словом, мы привезли из Кукушкина все твои картины. Понимаешь, времени в обрез, в случае, если Дымову твои работы понравятся, придется заниматься рамами, а это тоже время. Пойдем, ты покажешь, что у тебя тут. – И Лиза стремительно направилась в комнату. – Я помню.
